Читать интересную книгу Простые смертные - Дэвид Митчелл

Пятнышки солнечного света на земле вздрогнули от порыва ветра.

– Ничего страшного. Забудьте об этом. И спасибо за переданное послание.

– А эти слова о Риге… они вообще-то имеют смысл?

Мне следовало быть осторожной, и я сказала:

– Отчасти. Вполне возможно, что это окажется важным.

В голове Венди Хангер явно бродили мысли о криминальных сетях, о ФБР, о «Коде да Винчи», но она все же застенчиво улыбнулась и сказала:

– Ну, это, конечно же, не мое дело! А знаете, мне стало… гораздо легче! – Она потерла глаза кулаками, заметила на руках следы туши для ресниц и посмотрелась в зеркальце. – Господи, ну и вид! Прямо какое-то существо из Черной Лагуны! Можно мне немножко привести себя в порядок?

– Конечно! Не спешите, я пока с удовольствием подышу воздухом.

Я вылезла из машины, подошла к скамье, села и стала смотреть на важную реку Гудзон и на горы Кэтскил; а потом покинула свое тело, вернулась в автомобиль, проникла в мысли Венди Хангер и для начала «отредактировала» все то, что с ней случилось с тех пор, как она вышла из больницы. Затем проследила ее воспоминания в обратном порядке до того момента – сорок один год тому назад – когда она оказалась в больнице города Милуоки. Удалять воспоминания об Эстер было больно, но я решила, что так будет лучше. Посланница забудет о переданном ею послании, которое так долго носила в себе, и обо всем, что сейчас мне рассказала. У нее, конечно, возникнут в дальнейшем странные мгновения, когда она наткнется на необъяснимые провалы в памяти, но вскоре к ней явятся новые мысли и новые заботы, и они, точно сказочный Дудочник из Гамельна в пестрых одеждах, уведут ее нетренированный мозг в дальнейшую жизнь…

* * *

Венди Хангер высадила меня у ворот кампуса, где раскинулись клумбы с цветущими нарциссами; чуть дальше виднелся увитый плющом дом ректора.

– Спасибо, Айрис, мне действительно было очень приятно с вами познакомиться.

– И вам большое спасибо, Венди, – и за поездку, и за рассказ об этих местах.

– Да я и сама люблю все здесь людям показывать, особенно тем, кто способен ценить красоту. А сегодня еще день такой замечательный, первый по-настоящему весенний денек.

– Послушайте, я знаю, что мой ассистент уже расплатился с вашим агентством картой, но я бы хотела… – и я вручила ей двадцатидолларовую банкноту, – чтобы вы купили бутылку хорошего вина и отпраздновали начало вашей новой жизни в роли бабушки. – Она колебалась, но я все же сунула ей деньги.

– Это очень щедро, Айрис. Ладно, я непременно это сделаю, и мы с мужем выпьем за ваше здоровье. Вы уверены, что нормально доберетесь обратно?

– Отлично доберусь. Мой друг отвезет меня прямо в Нью-Йорк.

– Тогда желаю отлично провести вашу деловую встречу и немножко отдохнуть в такой чудесный денек. Наслаждайтесь солнышком, потому что потом несколько дней погода будет довольно пасмурной.

Она развернулась и, помахав мне рукой, поехала прочь. А я услышала, как Ошима мысленно спрашивает меня со своими характерными протяжными интонациями: Ищешь университетский женский клуб?

Я попыталась определить его местонахождение, но заметила только студентов с папками для бумаг и сумками для книг, пересекавших хорошо ухоженные лужайки. Четыре человека тащили пианино. Ошима, я только что получила знак от Эстер Литтл, – сказала я.

Парадная дверь ректорского дома открылась, и Ошима – хрупкая фигура с засунутыми глубоко в карманы руками и в какой-то длинной, чуть ли не до колен, бандитского вида куртке с капюшоном, – появился на крыльце ректорского дома. Что за знак?

Ключ. Особым образом зашифрованный в памяти посланца, ответила я, направляясь к дому. Ветви ивы были все покрыты чуть влажными «пушками». Я пока еще не разгадала эту загадку, но непременно разгадаю. На кладбище есть еще кто-нибудь? Я расстегнула пальто.

Только белки. Прыгают и стрекочут, – Ошима скинул с головы капюшон и повернул седоусое лицо семидесятилетнего кенийца навстречу щедрым лучам солнца. – Во всяком случае, так было всего четверть часа назад. Ступай по тропе, ведущей налево от того места, где я стою.

Я подошла на расстояние в несколько метров. Там… кто-то, кого мы знаем?

Иди, иди. Сама увидишь. У нее на голове ямайская шаль.

Я пошла по указанной им тропе. Что еще за ямайская шаль?

Но Ошима, закрыв за собой входную дверь, уже двинулся в противоположную сторону. Вызовешь меня, если понадоблюсь.

* * *

Под ногами шуршала старая листва, потрескивали сухие ветки, а над головой уже вылезали из лопнувших почек новые листочки; лес от птичьего гомона так и звенел, точно полный людских голосов Bluetooth. У основания дерева толщиной с ногу динозавра я увидела могильную плиту. Затем еще одну, и еще, и еще. Плиты поросли плющом. Значит, кладбище в Блитвуде – это не регламентированное некими рамками поселение мертвых, а просто лес, где могилы, устроенные между живыми деревьями, питают корни этих сосен, кедров, тисов и кленов. Видение Эстер было точным: «Могилы среди деревьев». Обогнув плотно заросшее падубом дерево, я наткнулась на Холли Сайкс и подумала: Ну, кто же еще мог тут оказаться? [232] Я не видела ее с тех пор, как меня четыре года назад вызвали в Рай к тяжело больной Холли. Ее рак по-прежнему пребывал в стадии ремиссии, но выглядела она почему-то еще более изможденной, чем обычно, сплошные кости и нервы. Голова Холли действительно была обмотана шарфом цветов ямайского флага – красного, зеленого и золотого. Я нарочно стала шаркать ногами и хрустеть ветками, чтобы предупредить о своем приближении. Холли Сайкс услышала и мгновенно надела темные очки, скрывавшие большую часть лица.

– Доброе утро, – первой осмелилась поздороваться я.

– Доброе утро, – нейтральным тоном откликнулась она.

– Извините, что потревожила вас, но я ищу могилу Криспина Херши.

– Это здесь. – И Холли указала на белую мраморную плиту.

КРИСПИН ХЕРШИПИСАТЕЛЬ1966–2020

– Коротко и хорошо, – заметила я. – И никаких клише.

– Да, он отнюдь не был поклонником цветистой прозы.

– Я просто не могу себе представить более мирного, более эмерсоновского[233] места упокоения, – сказала я. – А ведь его работы были типично урбанистскими, и ум у него тоже был урбанистским, а вот душа – пасторальной. Сразу вспоминается Тревор Апворд из его «Эхо должно умереть», обретающий покой только в лесбийской коммуне на острове Мак[234].

Холли изучала меня сквозь темные стекла очков: в последний раз она видела меня через дымку медикаментозного тумана, так что вряд ли была способна сейчас вспомнить, но я все же оставалась в боевой готовности.

– А вы были коллегой Криспина здесь, в колледже? – спросила Холли.

– Нет, нет, я работаю совсем в другой области. Хотя я его поклонница. Я много раз читала и перечитывала его «Сушеные эмбрионы».

– Он всегда подозревал, что эта книга его переживет.

– Достигнуть бессмертия легче, чем соблюдать все предъявляемые им условия.

Голубая сойка камнем упала на пенек, скрывающийся в густом папоротнике, совсем рядом с могилой Херши. Сойка сперва несколько раз что-то пронзительно выкрикнула, а потом издала длинную трель, такую красивую, что перехватывало дыхание.

– В тех местах, откуда я родом, таких птиц не бывает, – сказала Холли.

– Это голубая сойка, – сказала я, – или Cyanocitta cristata. Индейцы-алгонкины называют ее sideso; а якама – xwashhxway, но ареал их распространения кончается где-то над Тихим океаном. Это я сейчас бахвалюсь своими «великими» познаниями.

Холли сняла свои темные очки.

– Вы что, лингвист?

– Заочный. Просто любитель. Я – врач-психиатр, а сюда приехала ради встречи с одним человеком. А вы?

– Просто хотела отдать дань уважения. – Холли наклонилась, подняла с могильной плиты дубовый листок и сунула его в сумочку. – Ну что ж, приятно было с вами побеседовать. Надеюсь, ваша встреча пройдет успешно.

Голубая сойка полетела куда-то сквозь полосы света и зеленоватого, как мох, лесного полумрака. Холли тоже собралась уходить.

– Пока с этим все хорошо, но вскоре, боюсь, станет гораздо сложней, – сказала я.

Холли остановилась, явно пораженная столь странным ответом.

Я откашлялась и сказала:

– Мисс Сайкс, нам нужно серьезно поговорить.

Лицо ее, казалось, снова целиком скрылось за темными очками, как за шторами. Откуда-то вдруг появился ее неописуемый грейвзендский выговор.

– Я не даю интервью представителям СМИ и не участвую ни в каких общественных сборищах и фестивалях. – Она слегка отступила от меня. – Я давно ото всего этого отошла. – Ветка сосны коснулась ее волос, и она испуганно вздрогнула и присела. – Так что никаких разговоров. Кто бы вы ни были, вы не можете…