Я тоже рассказывал Ирине свои рабочие новости: как постепенно улучшались мои отношения с директором, какие интересные операции делали мы Веней Лирцманом и что к нам в отделение пришел на стажировку болгарский доктор Желю Желев. Хирурги из социалистических стран «народных демократий» Восточной Европы, фактических колоний Советского Союза, часто приезжали в ЦИТО. Меня, как магнит, притягивало слово «Европа», я любил общаться с ними, старался больше узнать об их работе и жизни. Но для советского человека иностранец — это представитель другого мира, чужого и чуждого. Веками внушали русским людям нелюбовь и недоверие к иностранцам. Мы знали, что за ними следят агенты КГБ, и нам не рекомендуется вести с ними откровенные разговоры. Впрочем, советские и без того были так запуганы и приучены бояться иностранцев, что сами их сторонились. Я, наоборот, старался быть с иностранцами как можно более дружественным и приветливым. Я показывал им свое собственное лицо, а не ту официальную маску, которую мне рекомендовали носить.
Болгары — самые близкие по духу русским людям иностранцы. Их язык очень близок к русскому, и они ценили, что в 1877–1878 годы Россия освободила их от пятивекового турецкого ига. Близость с Болгарией была такая, что ходила даже поговорка: «Курица — не птица, Болгария — не заграница». Но попасть советскому туристу в Болгарию было не просто. Те, кто побывал в ней, рассказывали, какая это красивая и благополучная страна.
Желев привез мне письмо от моего единственного болгарского знакомого доктора Любомира Бучкова. Я рассказывал Ирине:
— Желев кажется симпатичным человеком, но в Москве он одинок, никого не знает.
Мы решили пригласить его домой на обед.
Мы шли пешком и впервые разговаривали откровенно. Желев оказался очень веселым собеседником. Всю дорогу он со смехом рассказывал болгарские анекдоты про их вождя коммуниста Тодора Живкова. Один из анекдотов был обоюдоострый и для советских вождей: у Живкова на рабочем столе есть много телефонов; один из них для прямой связи с Московским Кремлем; надо угадать — какой? Ответ — тот, который без микрофона — слушать можно, а говорить ничего нельзя. В ответ я тоже рассказывал ему анекдоты про советскую власть. Когда мы пришли к нам домой, то уже были добрыми друзьями — ничто в те годы так не сближало людей, как политические анекдоты. За обедом мы с Ириной говорили с ним о жизни и политике абсолютно откровенно, как с другом. Желю тоже проникся к нам дружескими чувствами и неожиданно предложил:
— Приезжайте к нам в гости в Болгарию. Я пришлю вам вызов на всю семью.
Предложение было заманчивое, мы с радостью согласились. Но у всех туристов в страны Европы была проблема — ограниченный обмен валюты, стеснение в деньгах. Я помнил, как Милош Янечек предложил мне кроны в Чехословакии в 1960 году, и сказал Желю:
— Я могу дать тебе русские рубли, а ты отдашь мне в Болгарии вашими левами.
Ему как раз нужны были деньги на покупку охотничьего ружья, и он согласился на обмен.
Как обещал, Желев прислал нам приглашение на всю семью — с сыном. Для получения разрешения на выезд в любую страну полагалось иметь характеристику с места работы, указать в анкете, в какие страны уже выезжал, и представить рекомендацию райкома партии. В социалистические страны это была чистая проформа, но ее не обойти. Всем в райкоме задавали политические вопросы — проверяли благонадежность. Когда я пришел в свой райком, то попал прямо в кабинет моей пациентки — инструктора райкома. Она обрадовалась мне, мы поговорили о ее здоровье, о семье.
— Ну, давайте вашу характеристику, я поставлю печать и попрошу секретаря подписать.
Но когда Ирина пошла просить характеристику у своего директора Адо, этот пожилой академик с издевкой ответил своей молодой сотруднице:
— Я не напишу вам характеристику.
— Почему, Андрей Дмитриевич?
— Не напишу, и все. Вы уже были в Чехословакии и Германии. Что это вы разъездились по заграницам? Это, знаете ли, пахнет политической неблагонадежностью.
Замечание было глупым, оскорбительным и даже дискриминационным. Что можно против этого делать? Ирина пришла домой, чуть не плача:
— Наша поездка срывается — этот изувер, эта сволочь Адо не хочет дать характеристику.
Упрашивать его было и бесполезно, и унизительно. Я кинулся к своей знакомой в райкоме, объяснил ей ситуацию. Она взяла мою характеристику, посмотрела на нее:
— Впишите вот сюда, на пустое место как раз над печатью и подписью секретаря: «дано разрешение на выезд с женой Ириной и сыном Владимиром».
Очень деловой «партийный» совет. Я так и сделал, и мы получили заграничные паспорта. Ирина на работе написала заявление об уходе в отпуск, отказать в этом директор не мог. Но потом он узнал, что она все-таки уехала в Болгарию, и терялся в догадках:
— Наверное, у нее есть какая-то очень мощная рука в высоких сферах, если ей разрешили ехать без характеристики.
Вернувшись, она не стала его разуверять.
Мы ехали поездом, вагон был не очень чистый и неудобный, а в грязном вагоне-ресторане никакого выбора еды — холодные котлеты и черствый хлеб. В первом болгарском городе Русе мы пересели в болгарский поезд, чтобы ехать вдоль черноморского берега на курорт «Слынчев Бряг» (Солнечный Берег). Какая приятная разница с советским поездом — вагон меньше, но чище и удобней, а когда пошли в вагон-ресторан, то его чистота, сервировка и обилие выбора в меню нас просто поразили. Кончилась «немытая Россия» — началась Европа.
Мы приехали теплым вечером, и еще теплее встречали нас на перроне Желю Желев с женой Ваней и дочерью Мариетой, и Любомир Бучков с женой Марией и сыном Атанасом. Они сняли нам номер в гостинице на берегу, рядом с их номерами. Прямо с первого вечера мы поражались удобству жизни и обилию продуктов в Болгарии — по сравнению с жизнью в Союзе. Мы провели с болгарскими друзьями один из самых приятных отпусков в нашей жизни, ездили на их двух машинах по стране, были на знаменитом месте битвы русских войск «Шипка», были в горах Пампорово, жили в Пловдиве и закончили в столице Софии. Болгария — красивая и удобная страна, а все болгары, которых мы встречали, — добрые и дружелюбные люди. Возвращались мы с группой советских туристов и рассказывали им о своем путешествии. Они слушали как зачарованные: «А нам ничего этого не показывали».
Но самое главное — в Болгарии мы обрели друзей на всю жизнь. Несколько раз потом Желев приезжал к нам в Москву, мы ездили к нему. Когда мы стали профессорами, мы обменивались с ним опытом работы.
Трагедия великого атлета Валерия Брумеля
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});