— Будто мне есть дело до этой набитой дуры и её сестры-зануды, — с ненавистью проговорил Бравил.
В глазах Нильсема зажёгся нехороший огонёк:
— Выбирай выражения. Эта «набитая дура» — будущая невеста нашего товарища, так что для нас эта девушка — как, кстати, и её «сестра-зануда» — почти родня.
— Пф! Парочка — надутый индюк да гагарочка!
Нильсем коротко махнул конвоиру и прежде, чем Эйдон успел их остановить, в спину Бравила врезался пудовый кулак Анора. Пленник коротко вскрикнул. Удар оказался настолько сильным и точным, что торговец удержался на ногах только потому, что Анор поймал его за шиворот.
— Вот… значит… как ваша гвардия… обращается с пленными, — выплёвывая каждое слово, прохрипел Бравил.
— Лучше тебе не знать, как она с ними обращается…
«А ведь они, если верить служанкам, были дружны с самого детства», — отметил Эйдон. С годами многое могло измениться, но какой смысл разыгрывать спектакль перед слугами?
Капитан решил проверить свою догадку:
— А что ты скажешь о своей сестре? До неё тебе тоже нет дела?
— Не смей приплетать сюда и её! — Бравил дёрнулся всем телом, словно от удара кнута; лицо исказилось от едва сдерживаемого гнева.
— Отчего же? Хуже ей уже не станет, — Эйдон знаком остановил Анора, который уже собирался как следует ударить юношу рукоятью кинжала промеж лопаток. Капитан услышал то, что хотел. — Так ответь мне, Бравил: почему? Тебе доступно больше других, так почему ты не пришёл ко мне, когда узнал о грозящей посёлку опасности? Ты ведь воспитывался в семье Винце, неужели ты не сумел научиться у вельменно ответственности?
Эйдон сразу же догадался, что вопрос попал в цель. На лице Бравила по очереди отразились гнев, сомнение и неподдельное удивление, словно прежде ему даже в голову не приходила такая возможность. Ответа, впрочем, не последовало — Эйдон успел докурить, тщательно вытряхнуть пепел и спрятать трубку.
— Чего и следовало ожидать, — хмыкнул Нильсем, когда стало понятно, что молодой торговец окончательно ушёл в себя. — Об ответственности он знает столько же, сколько я о ведении торговых книг. Порой и вельменно ошибаются в выборе воспитанников. С этим только зря время потеряли.
— Тебе легко рассуждать! — с неожиданным пылом взорвался Бравил. — Вы, знать, с рождения пользуетесь такими привилегиями и свободами, которые нам, торговцам, даже не снились!
— Нам и работать приходится так, как вам и снилось, — спокойно пожал плечами Нильсем. — Или считаешь, границы сами себя охраняют? Дороги, тракты? Кто дежурит на смотровых в Великих горах? С кого спрашивают, когда гаснут маяки, когда снегом заваливает перевалы или когда в лесах разводится слишком много хищников? Кто, по-твоему…
— Не уводи его в сторону, — попросил сотника Эйдон. Слишком поздно: начав говорить, Бравил уже не мог остановиться.
— А вельменно? Они относятся к нам хуже, чем к грязи под ногами, как будто мы прокажённые! Любой вшивый овчар получает от них больше уважения, чем самые старые купеческие семьи!
— Так что мешает взять у отца рет серебром и купить отару овец? — парировал сотник. — Но нет, вас, бедолаг, силой не оттащишь от ваших барышей! Ну и на что ты теперь жалуешься? Таково ваше ремесло, и таков ваш удел.
— Удел? — возмущённо взвился Бравил. — Я расскажу тебе об уделе! Я провёл у Винце девять лет. Девять! Выучился правильной речи, усвоил манеры и обычаи, принятые среди вельменно; изучал науки вместе с сыновьями Айно Винце, умение управлять наделом и законы Эм-Бьялы — и всё ради чего? Ради того, чтобы меня вышвырнули, как собаку и засунули в Формо, к этим кухаркиным сынам с траурной каймой под ногтями! А всё потому, что мой отец происходит из «подлых торгашей», которые лишь наживаются на плодах чужого труда! Это, по-твоему, наш удел — презрение?
На последних словах звонкий голос Бравила сорвался на хриплый шёпот, глаза яростно сверкали из-под бровей, бледные губы скривились в бешеном оскале.
Эйдон и Нильсем обменялись взглядами. В истории сына и наследника управляющего Формо не было ничего необычного: вельменно нередко возвращали воспитанников домой, где они могли делом показать, чему научились, а затем снова приближали к себе отличившихся. Прежде, чем Эйдону позволили вернуться в столицу, он и сам провёл почти четыре с половиной года в пограничье в чинах не выше сотника. Обычное дело: так в провинции постоянно появлялись способные и образованные люди, проводящие к тому же необходимую вельменно политику. Странно было совсем другое: из подобной практики никогда не делали секрета, и Бравил попросту не мог об этом не знать — выходит, это знание было изменено.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Так что она тебе показала? — продолжил Эйдон.
— Будущее. То, чего я смог бы добиться и кем стать с её помощью. Никто не должен был пострадать: мы бы спасли Формо, и тогда вельменно увидели бы, какую ошибку совершили, отослав меня в эту дыру.
— Это как раз подтвердило бы обратное, — из-за спины пленника раздался негромкий бас Анора.
— Я бы получил назначение, но не в какую-нибудь деревню или всем забытый посёлок в лесах и холмах Кин-Самана, — не замечая ничего вокруг, продолжал Бравил, — а сразу в небольшой город. Уже через несколько лет мы бы скопили достаточно денег, чтобы отправиться с караваном на северо-запад, в горы — она хотела увидеть горы — а оттуда на север, через реку Раскъэльве в землю Форстена. Всегда хотел побывать в гавани Сор-Вальма…
— Иными словами, ровно то, что ты хотел увидеть: удовлетворённые амбиции и исполненные мечты. А что насчёт цены, которую следовало заплатить за эти сладкие грёзы? Хотя бы сейчас ты осознаешь, что должен был отдать «ей» родной посёлок и всех его жителей в придачу?
Ненадолго взгляд Бравила стал более осмысленным, словно юноша очнулся от крепкого сна, однако уже в следующее мгновение торговец судорожно замотал головой и сбивчиво затараторил:
— Взамен ей всего-то нужна была та пришлая девка — да и пожалуйста, какое мне дело? Это ведьма всё равно не человек, пусть её хоть на ремни порежут! Заодно и избавились бы от того чудовища, которое она таскает за собой. Его же выпустили прямо на улицы Формо! — Голос надломился, срываясь на неразборчивый хрип. — Но это ничего, мы бы их остановили… Сами бы и остановили… Но нет, нужно же вам было вмешаться и всё испортить…
Чем дольше Бравил говорил о своей «покровительнице», тем всё более скверно он себя чувствовал. Однако в тот самый момент, когда Эйдон уже собирался сворачивать допрос, в разговор вновь вмешался Нильсем:
— О чём ты говоришь? Насколько я помню, тебя заставили укрывать раха у себя на груди. «Она», между прочим, не выказала особой признательности — или уже забыл, как тебя пинками пригнали к воротам, после чего, когда надобность в тебе отпала, отшвырнули в сторону? Скажи спасибо, что твоя драгоценная «покровительница» не порвала тебе глотку прямо там, на мостовой — не иначе была слишком занята собственными проблемами.
Бравил ответил не сразу, судорожно открывая и закрывая рот не в силах произнести ни звука. Заговорить ему удалось только с третьей попытки — медленно, с надрывом, словно каждое слово превращалось в острый осколок льда, царапающий горло:
— Так было нужно, неужели не ясно? Разве я мог допустить, чтобы ей причинили вред? Я собрал людей… Если бы не вы… хотя, нет, куда вам… — он презрительно скривился и сдавленно прошипел: — Ведьма. Ненавижу.
— Достаточно, — вмешался Эйдон.
— Сумасшедший, — Нильсем устало потёр виски. — Это же надо было так помешаться на своём рахе… Спроси меня кто ещё пару дней назад, есть на свете существо, способное настолько искалечить рассудок, я бы с уверенностью ответил, что наш безумный мир просто неспособен породить нечто подобное. Оно хоть того стоило, капитан? Услышал, что хотел?
— В общих чертах.
Эйдон с тоской взвесил быстро пустеющий кисет на ладони, после чего махнул рукой и принялся вновь набивать трубку. Чиркнув огнивом, он устроился поудобнее на своё табурете и заговорил, не обращаясь ни к кому конкретному: