— Раз мои работы не выставлены на всеобщее обозрение, значит, они предназначены только для моих глаз…
Оливия не слышала, как открылась дверь. Испуганно вскрикнув, она подняла голову и выпустила рисунки из рук.
В дверях каюты застыл хозяин «Танцующего ветра», и от обычного веселья в его облике не осталось и следа. Лоб его прорезала глубокая морщина, во взгляде светилось раздражение.
— Прошу прощения, я не хотела… — вспыхнула Оливия. — Ящик стола был не заперт.
— Естественно, потому что у моих людей нет привычки рыться в чужих вещах, — коротко ответил Энтони. В руках он держал деревянные ведра, из которых валил пар. Войдя в каюту, он пинком закрыл за собой дверь и поставил ведра на пол. — Вы хотели вымыть голову, и я принес вам воды.
— Спасибо… — Оливия смутилась. Ей хотелось как-то исправить положение. — Я… мне действительно неловко, что я без спросу рассматривала ваши рисунки. Я… просто я не могла совладать с желанием узнать о вас хоть что-нибудь… Я отнюдь не шпионила.
Энтони по-прежнему хмурился.
— Вы могли бы расспросить меня, или это вам и в голову не приходило?
— Вас здесь не было. — Оливия пожала плечами и виновато улыбнулась. — А когда я задаю вопросы, вы не особенно словоохотливы.
— Значит, вы просто поддались порыву. — Оливия кивнула и, нахмурившись, сдвинула свои черные брови.
— Кажется, я действовала под влиянием момента, как тогда, когда прыгнула на галеон. Хотя у меня совсем не импульсивный характер. Самая импульсивная из нас трех — Фиби.
— Из вас трех? — удивленно приподнял бровь Энтони.
— Фиби, Порция и я. Между нами существует некая связь… В общем, мы лучшие подруги, — добавила она, подумав, что Энтони вряд ли будет интересно слушать об их сложных взаимоотношениях.
Похоже, она оказалась права, потому что он не стал углубляться в подробности. Повернувшись, Энтони открыл встроенный в фальшборт шкаф.
— Рисунки очень искусные, — нерешительно произнесла все еще не оправившаяся от смущения Оливия.
— А как насчет объектов? — спросил он, поворачиваясь к ней со стопкой полотенец в руках. — Что вы думаете о них?
Теперь он явно подшучивал над ней: чуть насмешливая улыбка, иронические искорки в глазах.
— Я заметила, что анатомия очень часто привлекает живописцев и рисовальщиков, — ответила Оливия, встречаясь с ним взглядом. — Я хорошо знакома с работами художников Возрождения и вовсе не ожидала увидеть фиговые листки — если вы это имеете в виду.
Он рассмеялся, и неприятное выражение исчезло с его лица.
— Разумеется, ученые обычно меньше смущаются при виде обнаженной натуры, чем те, кто сидит дома и занимается шитьем.
— Я н-не умею шить, — призналась Оливия.
— Как ни странно, но я это предвидел. — Он опустил полотенца на стол и, нагнувшись, извлек из-под кровати деревянную бадью. — Здесь достаточно горячей воды, чтобы помыться как следует, но если вы опуститесь на колени, я вымою вам голову. А потом вам надо сделать перевязку на бедре.
— А почему у меня повязка на ноге? — поинтересовалась Оливия.
— Там очень серьезная рана. — Энтони опустился перед кадкой на колени и поманил ее пальцем. — Длинный порез, куда попали грязь и песок, пока вы съезжали к подножию утеса. Мне пришлось наложить шов, и поэтому вы, возможно, чувствуете некоторую скованность.
Оливия коснулась повязки под ночной рубашкой, у самого бедра.
— Теперь я в состоянии ухаживать за собой сама, — сказала она. — И м-могу сама вымыть голову.
— Но у вас ссадина на затылке. Я-то ее вижу, а вы — нет, — резонно заметил он. — Кроме того, Адам скоро принесет обед, а я на этот счет очень щепетилен. Так что идите сюда. — Развернув одно из полотенец, Энтони достал мыло. — Вербена, — сообщил он Оливии. — Бьюсь об заклад, вы думали, что мыло у пиратов сделано из свиного жира и древесной золы.
Оливия не могла удержаться от смеха.
— Пожалуй. Но вряд ли вас можно считать настоящим пиратом. Вы недостаточно кровожадны и слишком много смеетесь. Кроме того, у пиратов черные курчавые бороды и абордажные сабли в зубах. Да, и они пьют много рома, — добавила она.
— Лично я предпочитаю добрый кларет и хороший коньяк, — многозначительно заявил Энтони, тряхнув полотенцем. — И я вполне сносный парикмахер, а также горничная… Приступим?
Похоже, ей не оставалось ничего другого, кроме как согласиться. Оливия опустилась на колени рядом с кадкой. Энтони обернул полотенцем ее плечи и стал осторожно смачивать ей волосы.
Горячая вода — о, это чудо! Но еще приятнее было прикосновение его рук, нежно скользивших по ее голове и умело обходивших ссадины. Каюту заполнил аромат вербены, глаза Оливии закрылись, и она погрузилась в пропитанную теплом и запахом мыла дрему.
— Ну вот и все. — Его голос внезапно нарушил тишину. Девушка торопливо подняла голову, и вода, стекая по шее, намочила воротник ее импровизированного платья.
— Напрасно вы поторопились, — заметил Энтони, выжимая над кадкой ее волосы. Обернув полотенце вокруг ее головы, он соорудил некое подобие тюрбана и усмехнулся: — Вам лучше сменить это… это… как вы называете свой наряд?
— Вашей ночной рубашкой, — вставая, ответила Оливия.
— Может, Адам уже закончил ч-чинить мою одежду?
— Он занят на камбузе, но это не важно — у меня полно ночных рубашек, да еще и с вышивкой. У моей тетушки странные представления обо мне. — Энтони вновь открыл шкаф.
— У вас есть тетя? — удивилась Оливия. — У пиратов теть не бывает.
— Насколько мне известно, я появился на свет не в результате непорочного зачатия, так что у данного конкретного пирата тетя имеется… Ага, вот эта подойдет. Если мне не изменяет память, на рукавах у нее великолепные кружева. — Встряхнув одной из своих длиннющих рубашек он добавил: — И изумрудный пояс — поскольку мы переодеваемся к обеду. — Выбрав темно-зеленый шелковый шарф, Энтони закончил: — Сегодня вечером вам нет нужды прятать свои волосы.
— Наверное, — еле слышно согласилась Оливия. Она все еще пыталась уложить в голове все, что узнала о хозяине «Танцующего ветра». — А где живет ваша тетя?
— Тут, недалеко, — туманно ответил Энтони, бросая ночную рубашку и платок на кровать. Затем он открыл другой шкафчик, достал оттуда деревянную шкатулку и вопросительно взглянул на Оливию. — Вы ляжете на кровать, пока я буду делать перевязку? Или вам лучше стоять? Мне абсолютно все равно.
Оливия вновь почувствовала повязку у себя на ноге.
— Я справлюсь и сама.
— Нет, — покачал головой Энтони. — Я уже говорил вам, Оливия, что я в некотором роде врач. Тут нечего стесняться.
— Что вы! Одно дело — когда я была без с-сознания, и совсем другое — теперь.