Послушник сделал глубокий вдох и протянул тощую руку с зажатым в ней крошечным свитком.
— От настоятеля… э… о светлейший!
Свиток дрожал в вытянутой руке.
— Почти все называют меня Лю-Цзе, юноша. Или метельщиком. Некоторые, пока не узнают поближе, кличут «Эй, Прочь С Дороги», — сообщил Лю-Цзе, тщательно вытирая инструменты. — Светилом, конечно, тоже называли, но, как правило, на другую букву.
Лю-Цзе осмотрел тарелки в поисках миниатюрной лопатки, при помощи которой он трудился над ледником, однако нигде ее не увидел. Но буквально секунду назад он положил ее вот сюда, на землю.
Послушник наблюдал за ним. На лице его застыл благоговейный страх с легкой примесью остаточного недоверия. О таких людях, как Лю-Цзе, слышали все. О нем нельзя было не слышать. Этот человек совершил… практически все, если, конечно, верить слухам. Но он был совсем не похож на такого человека. Он был маленьким, лысым, с чахлой бородкой и добродушной улыбкой.
Лю-Цзе ободряюще похлопал послушника по плечу.
— Ну, посмотрим, что понадобилось настоятелю, — сказал он, разворачивая рисовую бумагу. — О, судя по этому свитку, ты должен проводить меня к нему.
Лицо послушника приняло паническое выражение.
— Что? Я не могу. Послушникам запрещено входить во Внутренний храм!
— Правда? В таком случае позволь мне проводить тебя, чтобы ты проводил меня, чтобы я увидел его, — предложил Лю-Цзе.
— Тебе разрешено входить во Внутренний храм? — изумился послушник, вскинув руки ко рту. — Но ты же простой метель… О…
— Правильно! Даже не монах и тем более не донг, — произнес метельщик весело. — Поразительно, не правда ли?
— Но, судя по тому, что говорят о тебе люди, ты чуть ли не выше самого настоятеля!
— Ну и ну, конечно же нет, — покачал головой Лю-Цзе. — Во мне нет ничего святого. К примеру, вселенскую гармонию мне так и не удалось познать.
— Но ты совершил все эти невероятные…
— О, я и не говорил, что плохо исполняю свои обязанности, — сказал Лю-Цзе и зашагал прочь, положив метлу на плечо. — Просто я не святой. Ну, идем?
— Э… Лю-Цзе? — обратился к нему послушник, когда они вышли на древнюю, вымощенную кирпичом дорожку.
— Да?
— А почему это место называется садом Пяти Неожиданностей?
— Как тебя звали в миру, о торопливый отрок? — спросил Лю-Цзе.
— Ньюгейт. Ньюгейт Лудд, о светлей…
Лю-Цзе предостерегающе поднял палец.
— А?
— Я хотел сказать, метельщик.
— Лудд, значит? То есть ты из Анк-Морпорка?
— Да, о метельщик, — ответил мальчишка куда тише, чем раньше. Он, похоже, догадывался, что за слова последуют далее.
— Был воспитанником Гильдии Воров? «Люди Лудда»? Из них был?
Мальчик, которого раньше звали Ньюгейтом, посмотрел старику прямо в глаза и произнес монотонным голосом, как человек, которому приходилось отвечать на этот вопрос бесчисленное количество раз:
— Да, метельщик. Да, я был найденышем. Да, в честь одного из основателей Гильдии нас называли Людьми Лудда. Да, такую фамилию мне дали. Да, жизнь была хорошей, и иногда я о ней жалею.
Лю-Цзе словно не слушал его.
— А кто прислал тебя к нам?
— Меня нашел монах по имени Сото. Сказал, что у меня есть талант.
— Марко? Волосатый такой?
— Верно. Но я думал, что по правилам все монахи должны быть бритыми.
— О, Сото говорит, что под волосами он совершенно лысый, — уверил Лю-Цзе. — А еще он уверен, что волосы — это совершенно самостоятельное существо, которое поселилось у него на голове. Когда он поделился с братьями этим откровением, его мгновенно перевели в полевые агенты. Очень работоспособный и прилежный работник. И очень дружелюбный, если не касаться его волос. Отсюда очень важный урок: соблюдая все правила, в полевых условиях не выживешь. Иногда нужно кое-чем жертвовать, и способность к здравомыслию не исключение. А какое имя тебе дали в монастыре?
— Лобсанг, о свет… метельщик.
— Лобсанг Лудд?
— Э… Да, метельщик.
— Поразительно. Итак, Лобсанг Лудд, ты попытался сосчитать местные неожиданности. Все это делают. Неожиданность лежит в основе природы Времени, а пять — это число Изумления.
— Да, метельщик. Я обнаружил мостик, который наклоняется и сбрасывает тебя в пруд с карпами…
— Хорошо. Молодец.
— …А еще я нашел бронзовую статую бабочки, которая начинает хлопать крыльями, если на нее подуть…
— Уже два.
— Нельзя не изумиться тому, как эти маргаритки опыляют тебя ядовитой пыльцой…
— Разумеется. Свойства их пыльцы для многих стали большой неожиданностью.
— Я думаю, что номер четыре — это поющий йодлем палочник.
— Просто молодец, — просияв, похвалил послушника Лю-Цзе. — Просто здорово.
— Но Пятую Неожиданность я так и не смог найти.
— Правда? Что ж, когда обнаружишь, обязательно сообщи, — сказал Лю-Цзе.
Некоторое время Лобсанг Лудд обдумывал эти слова, шагая за метельщиком.
— Сад Пяти Неожиданностей — это испытание, — сказал он наконец.
— О да. Как, по сути своей, и все остальное.
Лобсанг кивнул. Это было очень похоже на сад Четырех Элементов. Бронзовые символы трех из них найти было не так трудно: в пруду с карпами, под камнем и на воздушном змее, но Огонь никто из одноклассников Лобсанга так и не нашел. Огня в саду как будто не было.
А потом Лобсанг сделал следующий вывод: в действительности существует пять Элементов, как их и учили. Из четырех состоит вселенная, а пятый — Изумление — обеспечивает ее существование. Никто не утверждал, что четыре элемента в саду обязательно были материальными, поэтому четвертым элементом могло быть изумление от того факта, что Огня тут нет. Кроме того, огонь — редкий гость в садах, а вот символы других элементов действительно находились в своих стихиях. Поэтому Лобсанг спустился в пекарню, открыл одну из печей и тут же увидел под буханками пылающий красный Огонь.
— Тогда я полагаю, что Пятая Неожиданность состоит в том, что Пятой Неожиданности нет вовсе, — сказал он.
— Хорошая попытка, но цилиндрическая дымящаяся штучка обычно действует безотказнее, — ответил Лю-Цзе. — Разве не начертано: «О, твой ум настолько востер, что однажды ты можешь порезаться о него»?
— Я пока еще не добрался до этого места в священныx текстах, — неуверенно произнес Лобсанг.
— И не доберешься, — заверил Лю-Цзе.
С залитой хрупким солнечным светом улицы они вошли в прохладу храма и продолжили путь по древним залам и вырубленным в скале лестницам. Их сопровождали звуки доносившихся издалека песнопений. Лю-Цзе, который не был святым и которому в голову могли лезть самые нечестивые мысли, иногда гадал про себя: а есть ли в монашьих песнопениях какой-то смысл или они просто повторяют бесконечное «аахааахаха»? Различить нечто большее мешало вечное эхо.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});