Читать интересную книгу Новый Мир ( № 1 2010) - Новый Мир Новый Мир

Он осторожно снимает пчелу за крылышки — и отправляет в полет.

Поднимается — там не близкий путь, и весь он его проходит сковозь/через разрывы во времени: то вроде старое, черно-белое кино — залает собака, загомонят голоса, трактор зарычит, а то вроде не кино, а наше настоящее — та же улочка, и ивы те же, и тени, только нету никого. Впрочем, лает. Меньше шпица, черненький такой песик. Сашка медленно открывает калитку в сад, смотрит на стоптанные ботинки у двери, банки, ведра, таз с водой, белые лепестки в воде, несколько яблонь… И вдруг («трр-рр!» — и опять тот старинный, черно-белый фильм) — колодец. Старый деревянный сруб. Странный, заколдованный колодец, черные венцы мхом обросли, ворот, цепь, ведро мятое с большущей ржавой тракторной гайкой на ручке, он заглядывает вниз — там черная вода. А в воде — мальчик смотрит на него. Капля падает, разбивает отражение. Он поднимает лицо от колодца и видит весь этот сокрытый в траве мир, который так заметен в детстве: большую курицу, бредущую в лесу травы, цыплят, выклевывающих что-то под яблоней, кузнечика большого, колесо телеги, а потом всю телегу целиком: она уж не ходит, стоит, вросши колесами в землю, засыпана опавшими лепестками яблонь, на ней шинель лежит, дышит. Там, под шинелью, старый дед спит-храпит, старый-престарый, как сморщенное яблоко, и, когда мальчик проходит мимо, шурша, дед приоткрывает глаз, и он у него тоже старый, как погасшая звезда, и такое впечатленье, что — не видит. Дверь дома открывается… Вернее, это женщина открывает дверь, смаргивая, смотрит на него, не узнавая, произносит неуверенно:

— Саш?

— Мама!

(«Тр-ррр!» — цветное.)

Чуть-чуть она преображается, эта женщина, как будто вспоминая что-то.

— Саша? Саш, ты, что ли? — спрашивает, но уже без сомненья. —

Я Надя, сестра твоя. Похудел ты… Проходи. Сколько лет не был. Как вы там с Валей?

— А вот ты в зеркальце посмотри: увидишь, что мама…

Осколком зеркальца направляет солнечный зайчик ей в лицо, в глаз.

И там бездонный такой глаз, как вселенная….

(«Тр-рр!» — Ч/Б — черно-белое.)

— Мама… — зовет он.

— Пойдем, поешь, цельный день не евши, убегался весь…

Внутренность избы. Все аккуратно: стол, лавки, натертое дерево лавок, кисея покрывал, иконки старые, бумажные… Ничего не изменилось. Только он стал — мальчик, а она — мама. Мама наливает ему из кринки молока, дает хлеб:

— На, поешь.

Старый дом. Ивы шумят вокруг, куры кудахчут… Ветер ходит, в окошках шумит.

— На батьку хочу поглядеть.

— А чё на его глядеть-то? Скирду разбирают. А то пошли…

(Трр-ррр! — цвет.) Вроде как наш день. Только Саша рядом с Надей остается маленький. Выходят на скотный двор, там стоят горбатые скирды в серых шкурах, сено, внутри скирды зеленовато-желтое, просыпано на землю. В солнце — желтые мужики. Разбирают прошлогоднюю скирду. Сено у них в рулонах, бечевой схвачено. Один на тракторе разруливает, подает мужикам раскрытую железную лапу, те вкатывают в нее рулон, он везет в хлев, на подстилку.

— Ну, што? — орет тракторист. — Три штуки уже — мож, хватит?

— Еще давай! Кидай клешню! — смеются мужики, и есть какая-то радость в этой спорой крестьянской работе… Солома в воздухе летает…

— Это что за малец с тобой, Надь? — спрашивает мужик на тракторе…

И в тот же миг — «тр-р-р!» — замыкание — и трактора нет. Сено свежее, только начали скирдовать, и не рулонами, а вилами, по-старому. Почему-то много людских голосов мечется:

— Куды, куды его сорвало-то?

— Степка, не суйся, убьет! Ополоумел!

Пыль! Стрем! Бегут куда-то!

— Степа-а! — заходится бабий крик. — Сашка там!!!

Здоровенного рыжего быка с гривой бешеной шерсти и мотающимся, хлещущим хвостом с заносом выбрасывает в пыльный двор. Через двор мальчонка бежит, спотыкается, падает и, понимая, что это конец, заходится истошным криком. Секунду они один на один — бык и ребенок. Бык фыркает, пригибает голову и делает шаг в сторону мальчика, как вдруг появляется загорелый мужик в синей майке — и на него, выкатив красный глаз, какою-то грудой валится рыжий бык; человек бьет блестящим ножом ему сзади под основание черепа и медленно оседает к шее животного, которое сразу делается смирным, послушным… И только немного дошевеливает рогом, там, у этого человека внутри…

— Степа-аа! — кричит Надька и бросается к отцу, и Сашка бросается к отцу, и трогает его крепкую толстую руку, и видит распоротый живот и такой же, как у быка, красный, угасающий глаз… И кажется, эта смерть длится вечно…

(«Тр-ррр!»)

Цвет. Настоящее: Надя и Сашка идут вдоль края хоздвора через раскоп туда, к ивам…

— Раньше мы рыбу ловили, сынок, а как рыбы не стало, на рыбзаводе работали, а как завод они себе забрали, самосильно занялись скотиной, и вот уж сколько лет? Считай, тридцать?

— Мама, а что за ямы это?

— А это ученые люди роют. Говорят, древний был город… Хазары… Итиль.

— Смотри, там мертвый человек, поджавшись, лежит?

— Так схоронили, вот и лежит.

— И папка так лежит?

— Не-е, папка прямо положен. Он же во, здоровый какой был — папка твой…

— Он раньше рыбу ловил?

— Ловил… Рыбак был знатный… Первейший рыбак….

Детский взгляд смотрит на ямы и край раскопа: выложенные по краю обломки керамики и целые сосуды, наконечники стрел, соржавевшие звенья кольчуги…

— Здесь город был, а мы не знали, все в прятки играли с тобой…

— Играли, играли…

Они уходят от раскопа древнего города в тень ив. Там осторожно прячется вода: речка. Это маленькая речка, из детства, и, конечно, с нею связаны какие-то самые первые воспоминания, и мальчик смотрит на нее, как зачарованный, и видит все как-то странно: вот будто из цветного стекла стрекоза над водой на травинке, крылья в мелких перепонках, блестят. Бочажок воды, пук осоки. Капля воды. Все это резко-резко он видит. По красным пескам вдали человек проходит, пыля босыми ногами, измеряет площадь городища. Девушки появляются сбоку, видно, с обеда вернулись, спускаются в раскоп, берут инструменты…

И вдруг где-то громкий-прегромкий звук раздается: др-др-др!!!! — со страшным треском лопается в небе несколько выхлопных выстрелов какого-то допотопного мотора.

Мальчик слушает.

— Дядя Коля Покусаев?

— Да жив твой Коля Покусаев! Хошь к нему сходить?

Идут, ивы гуще, трава…

Ров, заросший коноплей и другой высокой травой: внизу, во рву, зеленая вода.

Вытоптанная коровами площадка. Постройка: стены из самана, сверху тростник. Под тростником прячутся от солнца и яростных мух желтые коровы…

Др-др-др!!! — опять что-то рвется с треском, и тут мальчик видит наконец под ивами странный двигатель и возле него человека, только что завершившего яростную операцию по его запусканию. Двигатель — древний, каких уж не бывает — однотактный «Болиндер» — качает воду из Сомовки в ров рыбзавода, где живут осетры.

— Ну, здравствуй, дядь Коль, — говорит Надя. — Как живется при новых-то хозяевах?

— А хорошо, — отвечает дядя Коля убедительно. — Дом мне мой оставили, коров тоже… — Гладит Сашку по голове. — Твой, что ль, вырос? Чужие-то не заметишь, растут… Из телки пока ще корова вырастет — одного сена сожрет…

Руки у него старые, но могучие, как корни, крестьянские руки…

— Чайку небось хотите?

Соглашаются.

Он приоткрывает дверь в крошечную (под одну кровать и тумбочку) саманную хижину свою. Правда, печурка у входа. Подбрасывает кизяки в огонь, возится с черным чайником.

— Сейчас, сейчас…

— Что ж, один все? — спрашивает Надя.

— А с кем-то мне быть? — резонно отвечает дядя Коля. — Бабка у дочки в городе — с внуком, ну а я… Если уж снегом заметет — тогда…

А пока — вроде к вам дохаживал…

Древнее радио на стене передает какие-то кажущиеся нереальными здесь новости… Чай жидкий, зеленый. Черный чайник, весь в копоти от кизяка.

Саша замечает приколотую ржавой иглой над кроватью бабочку. И несколько осколков фарфора с дивным рисунком на облезлом подоконнике открытого окна…

— Благодарствуем, дядь Коль, здоровья!

Проходят мимо загона, одна корова тянется, хлеба просит. Рыжая. Дальше идут. То черные плавунцы по воде шарятся (Ч/Б), то опять трава цветом, переливами пойдет, то опять сом (Ч/Б) на леске бьется — словно выуженный из давнего-давнего прошлого…

Идут в свете, в цвете…

— А это что, мама?

Корабль стоит в траве, брошенный.

Мать говорит:

— Ушла Волга-то, обмелела, там, где вы с Валькой купались, теперь сушь одна…

Мальчик через пролом заглядывает внутрь корабля: там темно, железо рваное. Коридор с оборванной проводкой… Двери. Как будто там живет кто-то. Ветер живет. Скрипы. Паутина. А может — капитан живет?

Он видит (Ч/Б): капитан в рубке попыхивает трубкой, в небе облака, на палубе народ, мотоцикл, бабка с козой, загорелый матрос швартует корабль у деревенской пристани…