Но самое главное – он знал, как лечить. Я же застыла у порога избы с волнением. За дверью ждали хворый мальчик и его беспокойная мать. Они нуждались в помощи, и больше всего я боялась, что так и не смогу им помочь.
Отворила дверь с тихим скрипом и прошла через сени в светлую и просторную комнату. Привычно пахло полынью и чертополохом. Сквозь аромат трав пробивался другой запах, слабый, но явственный. Запах недуга.
Я все поняла ещё до того, как Зоряна подняла на меня заплаканное посеревшее лицо, оторвавшись от тонкой руки сына. Слова застряли в горле. Я молча приблизилась и коснулась плеча сестры.
– Ничего, – прохрипела женщина. – Три дня прошло. Я даю ему отвар трижды в день, как ты велела. Сначала показалось, что Младу стало лучше. Жар немного спал, и он даже стал просыпаться, разговаривать! Но этой ночью его снова трясло. Так трясло, что держать пришлось! – Зоряна вцепилась пальцами в мою запону и с отчаянием возопила: – Что же теперь делать, Огниша?
– Кабы я знала… – Потом нахмурилась от пришедшей вдруг на ум догадки. – Три дня, говоришь? Приступ повторился через три дня?
– А что такое?
– Не знаю, сестрица, я не уверена. Не хочется самой в такое верить, но… может, и правы были подруги.
– О чем ты?
Мрачная, как грозовая туча, я опустилась на пол рядом с Зоряной.
– Может, слышала, что в селе говорят, будто колдун у нас завелся?
– Как не слышать. Бабы только о том и болтают.
– Я не поверила сначала, да и теперь сомневаюсь, но вдруг и правда? Три дня назад, когда пришла от тебя, разбила куриные яйца, а они все гнилые. Это ведь в тот день у Млада первый приступ случился? А сегодня вот в курятнике мертвых кур нашла. У всех шеи перекушены. Подумала, лиса или ещё какой зверь. Но теперь не уверена.
– Думаешь, и твои птицы, и болезнь сына – это из-за чьего-то злого глаза? Проклятие над нами, думаешь?
– Можно лишь гадать…
– Нет, погоди-ка! Говорят же, что есть способ опознать сглаз и порчу. Вот и проверим.
Зоряна едва ли не бегом вышла на двор и скоро вернулась с яйцом в руке. А следом за ней зашел и угрюмый кузнец Бушуй. Он остановился в дверях, вытирая руки о закопченный рабочий фартук.
Я тут же поняла, о какой проверке речь. Осторожно обхватила мальчика за плечи и приподняла, придерживая голову, а Зоряна покатала яйцо по его худым плечам, спине и груди. Ребенок даже не проснулся – натужно дышал во сне с тихим присвистом.
Женщина разбила яйцо в деревянную плошку и ахнула. Обратила к подошедшему к ней мужу испуганный и растерянный взор. Бушуй долго глядел на кровавый желток в молчании, потом опустился на лавку в ногах сына.
– Значит, порча? – упавшим голосом заключил он. – Травы тут не помогут…
– Что же делать, Огниша? Должно быть какое-то средство!
Я потупилась растерянно. Понимала – ничего тут не поделаешь.
– Только волхв умел отводить порчу и проклятия, – напомнил кузнец. – Где ж он пропадает, когда так нужен?
Его слова эхом отразились в моих мыслях. Было во всем происходящем нечто неправильное, скрытое. Нечто, что я никак не могла уловить. Неспроста несчастья посыпались одно за другим, стоило только волхву отправиться в леса. И Лихо тут совершенно ни при чем.
Я вскинула голову от пришедшей на ум новой пугающей догадки:
– А вдруг его исчезновение не случайно? Вдруг лишь волхв стоял на пути у того, кто замыслил зло причинить? Не стало его – и некому теперь село оберегать от темных чар.
– Думаешь, колдун и с ним мог что-то сотворить? – обхватила себя руками Зоряна. – Ох, батюшки, что же такое творится!
Кузнец недоверчиво хмыкнул.
– Погоди, жена, смуту подымать. Может, и нет никакого колдуна.
– Ты же сам видел яйцо, Бушуй! – Зоряна снова протянула ему плошку, которую тот оттеснил от себя громадной мозолистой ладонью. – Что это, если не порча?
– Надо бы проверить землянку Рябины. Пойдешь со мной, кузнец?
Со скрипом в коленях и тяжёлым вздохом мужчина поднялся, снял с себя фартук и передал жене.
– Пойду. Только что мы там искать будем?
– Не знаю. Просто надо ведь откуда-то начать. Но прежде хотела спросить: ты же мастеришь обереги, Бушуй? Хорошо знаешь символы?
Вспомнились слова Лихо о том, что лишь дар волхва может защитить от напасти. Он просил заходить в Чернолес только с оберегом. Но, видно, за пределами леса защита потребуется ничуть не меньше.
– Знаю, – кивнул он.
– Мне нужен сильный оберег от нечисти и дурного влияния. Научишь, как такой сделать?
Бушуй поразмыслил, пригляделся к моим рукам и фигуре, а потом снял с шеи блестящий кругляш на верёвке и протянул мне.
– Лучше всего обереги в металле вырезать. А ты, Огнеслава, с металлом не справишься.
– Серебро? – удивилась я, повертев оберег. Он был круглый, вроде монеты, какими пользовались в больших городах. С обеих сторон одинаковый символ – четыре полумесяца с закругленным концом, сходящиеся в центре. – Мне нечем заплатить за такую ценность.
Кузнец и не посмотрел на мою протянутую ладонь с оберегом.
– Забирай. Это Символ Рода. Он защитит тебя от нечисти. Хотя если и правда колдун какое зло на наши семьи затаил, потребуется что-то посущественней шейной побрякушки.
Мы шли через центр села к другой его окраине. Бушуй возвышался надо мной хмурой молчаливой громадой. Каждый встречный приветствовал кузнеца, иные справлялись о здоровье сына, а он отвечал всем одинаково – сдержанным кивком. На себе же я ловила сочувственные взгляды. Видно, подружки успели рассказать о моих мертвых птицах. В маленьком селе утренние новости разлетаются по дворам ещё до полудня.
Около сотни дворов, и каждый из них я могла бы узнать с закрытыми глазами. Когда ты непоседливый ребенок, не обременённый пока заботами взрослых, хочется исследовать новое, и чем больше, тем лучше. Детьми мы пересчитывали чужих гусей, лазили по сеновалам и искали самые высокие крыши, чтобы прыгать с них в сугробы. Постепенно интерес ограничился лишь собственным двором. Настанет ли день, когда я даже из избы не захочу выходить, как матушка?
По бокам широкой натоптанной тропы со следами копыт и тележных колес разбросаны были серые избы. Многие походили на мою: старые, кособокие, поросшие мхом или вьюнками. Унылые, пыльные дворы. Лишь несколько домов выделялись убранством, подобно избе кузнеца: жилища старейшины, сотника и столяра, Беляниного отца. Но самым высоким строением в селе была мельница, хоть и разместилась она чуть в отдалении ото всех, на соседнем пригорке.
– Огниша! – окликнул знакомый голос, заставив обернуться через плечо.
Со двора одного из своих друзей ко мне спешил Яромир с широкой приветливой улыбкой. А я-то надеялась не попасться ему на глаза, раз мы мимо избы сотника не проходим. Юноша кивнул кузнецу и пристроился рядом.
– Что-то давно тебя не видать, Огниша. На вечерний костер не ходишь с подружками. Случилось что?
Я подняла глаза украдкой на кузнеца и немного замедлила шаг. Почему-то в последнее время в присутствии Яромира я чувствовала себя неловко.
– Дел много, – ответила резче, чем следовало. – Это у вас челядь за хозяйством смотрит.
Я не собиралась грубить, но вышло само. Однако юноша только ухмыльнулся.
– Так эта челядь может и твоей стать.
Я хмуро глянула на него и кивнула в сторону кузнеца в надежде, что сам все поймет.
– Не время сейчас.
Яромир задумался и замолчал ненадолго, вперив взгляд в спину впереди идущего Бушуя, потом тихо спросил:
– Сын, да? Вы к волхву что ли идете? Так нет его.
– Знаю.
– Тогда зачем?
– Проверить надо его землянку.
– Но зачем?
Я лишь пожала плечами. Рано было говорить о колдуне и о страшных догадках.
Юноша не стал допытываться, а молча пошел рядом. А я в очередной раз поразилась тому, как опрятно он выглядит, когда бы мы ни встретились. Чистая льняная рубаха, светлые волосы перехвачены тесьмой на затылке, на лице – первый весенний загар.
Он заметил мой взгляд и улыбнулся, видно, истолковав его по-своему. Вспомнилась вдруг улыбка Лихо, такая душевная и искренняя, и чем-то даже личная – такую не раздают всем подряд. Пришлось поспешно закусить губу, чтобы не улыбнуться тоже.