— О себе, надеюсь? — усмехнулся Джоун. — В нормальном состоянии вы почти ничего не рассказываете.
— А мне особенно и нечего рассказывать, — как можно небрежнее ответила Жюли. — Что касается моей реакции на препарат, я никогда не знаю заранее. И не могу понять, от чего это зависит.
Сегодня она чувствовала себя очень странно. Ее нервы были напряжены до предела, но говорила она не очень быстро и могла контролировать свои слова. Но вот с мыслями ей было справиться сложнее. А уж эмоции и вовсе разбушевались. Жюли с трудом удавалось удержаться, чтобы не дотронуться рукой до обнаженной груди Джоуна и провести пальцами по темным волосам.
Отгоняя от себя волнующие мысли, так несвоевременно охватившие ее, она заставляла себя думать о цели своего прихода в этот пустой зал. Ей нужно думать о деле.
Джоун смотрел на нее с интересом. Сложив, руки на груди, он сказал:
— И все же я не теряю надежды. Ну же, поведайте мне что-нибудь о своей жизни.
Жюли покачала головой:
— Вы знаете, я должна сделать вам комплимент.
— Должны? Это значит, что вы не хотите, но все же сделаете, потому что у вас нет выбора? Так надо понимать? — удивленно вскинул он брови.
Жюли засмеялась и сама удивилась своей реакции. Ей было так легко с Джоуном, она чувствовала себя очень раскованно в его обществе. Но ей все же не следовало забывать о том, какую опасность он представляет из себя, учитывая ее ближайшие планы.
— У меня всегда есть выбор.
— Ну что ж, тогда я рад, что сегодня вы выбрали остаться на ночь в моем доме, — радушно улыбнулся он.
— Джоун, — насмешливо сказала Жюли, — если вы хотите услышать комплимент, вы не должны перебивать меня.
Джоун принял вид послушного ученика и ответил:
— Хорошо, я буду молчать, так как очень хочу услышать, что же вы мне скажете.
При этих словах холодок недоверия закрался в душу Жюли. Слишком покорно он принял ее ультиматум. Странно, Джоун не похож на тех, кто легко уступает.
— Я просто хотела сказать, что вы удивительно хорошо воспитаны, Джоун. И я с каждой минутой все больше и больше убеждаюсь в этом. Сначала вы оказываетесь с задыхающейся женщиной на руках и делаете все возможное, чтобы помочь ей, а сейчас вы встречаете эту же женщину, среди ночи разгуливающую по вашему дому со свечой в руках, но вы продолжаете быть гостеприимным хозяином.
— Я рад, что оказался рядом, когда вам стало плохо. А что касается последнего вашего замечания, поверьте, эта встреча стала для меня приятной неожиданностью. Мне нравится встречать красивых полуодетых женщин вроде вас по ночам. Если бы я знал, что такое возможно, то почаще бы бывал дома, — улыбнулся Джоун. — И кстати, мне очень понравилось, как вы сказали: «с женщиной на руках».
Он шагнул к ней. Или ей это только показалось? Может быть, это только ее реакция на его слова. Но что бы это ни было, Жюли внезапно почувствовала тепло, исходящее от его тела. Вдохнув, она ощутила его свежий терпкий запах.
— А вы? — спросила она глухим голосом. — Вы почему не спите?
— Я не привык ложиться так рано.
— Сейчас два часа ночи, — возразила Жюли. — Это поздно.
— Для кого как. Я все равно не смогу заснуть раньше четырех.
Джоун сделал приглашающий жест рукой.
— Вы собирались зайти в салон?
— Я не была уверена, что можно.
— Почему же нет?
— Я подумала, что у вас здесь, наверно включена сигнализация, и я могла бы ее нарушить, если бы вошла. Тогда бы уж подняла ноги весь дом.
— Входите смело. Я еще ее не включал.
Жюли с трудом удержалась от разочарованного вздоха. Этими словами Джоун лишь подтвердил то, что она и так уже знала, — что у него есть сигнализация, но не сообщил ничего нового.
— А когда вы ее обычно включаете? — все-таки не удержалась она.
— Когда как, я не придерживаюсь определенного расписания, — пожал плечами Джоун. — Сегодня я еще собирайся спуститься вниз. Мне нравится бывать здесь, когда никого нет. Почему-то кажется, что эти картины создают особую атмосферу.
Он не ответил на ее вопрос, он просто объяснил ей, почему сегодня еще не включил сигнализацию. Интересно, специально ли Джоун ушел от ответа.
Пока Жюли обдумывала следующий вопрос, Джоун указал на рубашку, в которой она была сейчас:
— Мне эта рубашка никогда не шла, а на вас она выглядит прекрасно.
— Это ваша?
Жюли посмотрела вниз. Белая рубашка доставала ей до середины бедер, рукава были закатаны до локтей, верхние пуговицы расстегнуты.
Она коснулась материи, та была очень мягкой. Именно поэтому Жюли и предпочла эту обычную мужскую рубашку пижаме, которую она нашла в комнате.
Джоун кивнул.
— Да, когда-то это была моя любимая рубашка. Я ее часто надевал. — Он провел пальцами по рукаву, слегка поглаживая при этом и ее руку. — Я уже и не помню, когда последний раз видел ее, наверное, несколько лет назад. Где вы ее нашли?
— В одном из ящиков большого шкафа.
Джоун кивнул, словно знал, о каком именно ящике она говорит, хотя Жюли в этом сомневалась. Он говорил, что за последний год был в этом доме всего три или четыре раза. Джоун не производил впечатления человека, небрежно относящегося к своим вещам. И потому ей следовало быть особенно осторожной.
— Если вы несколько лет не видели эту рубашку, откуда вы знаете, что она ваша? — полюбопытствовала она.
Протянув руку, Джоун взял воротник рубашки и отвернул его так, чтобы ему была видна изнанка. При этом ткань коснулась ее сосков, отчего Жюли задрожала и снова почувствовала, как близко они стоят друг к другу.
— Здесь вышивка, — сказал он. — Дж. Л. Д.
— Вышивка?
— Мне никогда не нравились монограммы, а моей матери наоборот. Мы пришли к компромиссу. — Он выпустил из пальцев воротник.
Ткань рубашки снова скользнула по ее груди, еще больше возбуждая Жюли. Но она заглушим в себе реакцию собственного тела и предпочла вернуться к разговору.
Жюли было не слишком сложно представить Джоуна подростком, она ведь видела его фотографии на стенах. Он, наверное, обожал свою мать. Жюли с улыбкой подумала о том, каким образом им удалось прийти к компромиссу в таком сложном деле, как вышивка монограммы на рубашках и белье Джоуна.
Она провела рукой по лицу, словно снимая прилипшую к нему паутину. Боже всемогущий! Ей нужно поскорее убираться из этого дома, подальше от Дамаронов, подальше от Джоуна. Она все слишком близко принимает к сердцу, с каждой минутой привязываясь все сильнее к этому мужчине, к его дому, коллекции картин, к его многочисленной родне…
— Если вы хотите разглядеть мои инициалы, — вкрадчиво произнес Джоун, — вам придется снять рубашку.