Читать интересную книгу Коммерция (август 2007) - журнал Русская жизнь

Правда, и у сегодняшнего российского капитализма есть ряд незначительных недостатков. Справедливость и равенство - антонимы в том случае, если речь идет об имущественном равенстве. А если о равенстве перед законом, то они должны быть синонимами. В России неравенство перед законом носит гротескный характер. Сначала административный ресурс, потом - деньги, и лишь потом можно вспомнить о законе. Последний, впрочем, вскоре будет изжит окончательно.

И еще есть сейчас одна совсем нехорошая вещь, причем ставшая ментальной установкой, агрессивно навязываемой СМИ: что все можно купить, в том числе и то, что покупаться не должно ни при каких обстоятельствах. В результате врач, отказывающий старику или ребенку в помощи, если у родственников нет денег на взятку, преподаватель, ставящий оценки не за знания, а за деньги, офицер, продающий солдат в рабство, а оружие противнику, быстро становятся не изгоями, а нормой.

Увы, и это мы тоже получили из советского прошлого. Нынешняя ситуация выросла из марксизма, всеобщей искренней убежденности в том, что экономика - все, остальное - ничто, поступки отдельных людей и общества в целом обусловлены исключительно экономическими мотивами. Заявления оппозиции о том, что руководство страны занимается огосударствлением экономики и укреплением государства, просто комичны. Режим добился полного разгосударствления всего; по сути, ликвидации государства вообще. Оно приватизировано и превращено режимом в частную корпорацию. Годы застоя, когда нынешние владельцы корпорации формировались как личности, стали переломными в советской истории: коммунистическая идейность окончательно умерла, поскольку прямо противоречила марксистской экономической мотивации, усугубленной необходимостью постоянной унизительной погони за самыми элементарными товарами. В итоге любая идейность стала синонимом глупости, а стремление к материальному благополучию - единственно допустимым вариантом поведения.

Именно в этом главная проблема России: где взять антимарксистов, которые бы четко отличали то, что продавать можно и нужно, от того, что продавать ни в коем случае нельзя.

Евгения Долгинова

Третья Россия

Справедливое мироустройство - это благополучие тривиальных людей

Всем хорошим в себе я обязана молодому российскому капитализму, всем дурным - мрачному советскому прошлому. Все покупается и все продается, потому что мы не изжили еще в себе остатки вульгарного марксизма. 2,6 млн заключенных ГУЛАГа внесли главный вклад в создание советского общенародного достояния. Приватизаторы собственных квартир - такие же участники афер, как и приватизаторы крупной госсобственности. «Справедливость - это не когда поровну, а когда по заслугам».

Я искренне благодарна коллеге Александру Храмчихину за его прямоту. Конечно, он сознательно говорит о проблеме шершавым языком клише и штампов, а может быть, и шаржа, отвечая то ли невидимым собеседникам, то ли самому себе (сегодня, кажется, и контингент кастрюльных маршей не отважится всерьез отстаивать тезис о подлинном равенстве в СССР), - и, скорее всего, столь брутальные образы выбраны для того, чтобы «сделать ярче и выпуклей», как выразился по совсем другому поводу Андрей Бабицкий, социальные противоречия действительности. В социал-дарвинистской риторике как таковой, пусть и представленной здесь в ее soft-варианте, давно уже ничто никого не удивляет, кроме, может быть, самого феномена ее обыденности, нормативности, почти фоновой растворенности в общественной атмосфере. Это нормально. Так думают многие. Мы с этим смирились.

Эта риторика просто перешла на уровень дефолтных реакций. В мире, описанном Храмчихиным, коммуникация «сильного» и «слабого», виннера и лузера, предсказуема до слез: слабому предписано испытывать чувство вины и стыда за свою слабость. Беспомощность дезавуирует биографию, заслуги, право и эмоцию. Заговори о равенстве стартовых позиций - окрик: «Равенство? То есть поровну? Шариков? Швондер? Взять-да-поделить?» (и очень показательно, что у коллеги Храмчихина слово «равенство» использовано в семантике раннего эгалитаризма). Заговорит ли старик о больнично-аптечных тяготах и государственном небрежении - его незамедлительно одергивают: это зэки страну построили, а ты, дед, в НИИ решал кроссворды (вариант - протирал штаны). Не шурши, прихлебатель. Дед отродясь не любил кроссворды, но это не важно, все знают, что деды на службе отращивали геморрой, а молодые бабки вязали носки (эвересты носков), распивали чаи с баранками и свистели про Евтушенку, хорошенького такого, постель была расстелена. Жалоба на гомерических масштабов взяточничество и коррупцию (притом, что всем известно: «стричь» начинают с младенчества, заканчивают же, когда «первый ком о крышку гроба грянет») встречается напоминанием о наследстве советского мировоззрения, распределительном, опять-таки, мышлении, жалуйтесь Марксу. Онкологическому больному напомнят, что сам виноват - не накопил денег, чтобы уехать подальше от химкомбината, диабетику - что жрал не то, а искалеченному в ДТП - что просто не тою улицей пошел, да и вообще, кто мешал тебе смотреть по сторонам?

Основная коллизия нынешней социальной политики: в парадигму тотального потребления не своей волей попали группы социально зависимых людей, которые всегда жили государевым вспомоществованием и призрением ближнего круга или общины - то есть помощью и милостью, чаще небогатой, но достаточной, может быть, для выживания. Теперь иначе: все они стали легитимными субъектами потребления, но с небывалым правом не платить по собственным счетам. И это придает им оттенок какого-то самозванства, облик похмеляющихся в чужом пиру, жирующих на бюджетную копейку. Ничто так не катализировало процессы консьюмеристского строительства, как монетизация льгот, не только самым потрясающим образом воздействовавшая на сознание льготников, но и поставившая высшие правительственные эшелоны за символический прилавок. Теперь инвалид потребляет пособие и лечение, школьник - бесплатное образование, студент - бюджетное; больной потребляет медицинскую услугу, таблетки и ссаный пятнистый матрас. Государство тихо звереет, слезные две тысячи рублей пенсионерки на министерском столе вырастают в адские миллиарды, часть из них незаметно летит на пол. Мы думали, они сироты, а они оказались клиенты. «Кто был охотник, кто добыча? Все дьявольски наоборот». В конце концов, потребление - это тоже распределение, только по очень разноцветным талонам очень гибкого номинала.

Проблема, собственно, не в невозможности договориться о дефинициях социальной справедливости (в конце концов, мало кто видел ее в лицо). Проблема в отказе от воли, в начинающейся утрате идеи социальной справедливости. Российское общество раздираемо не национальными распрями, не классовым антагонизмом, не конфликтом идеологий - его рвут острые этические противоречия. Текст уважаемого коллеги отчетливо демонстрирует расхождение не в идеологиях, а в базовых этических ценностях. Общепринятые «хорошо» и «плохо» размываются, как акварель под дождем. Это не ненависть - это просто vita nuova.

В основе этих «этических противоречий» - не нравственные коллизии, не конфликт добрых и злых людей. Мы наблюдаем формирование новой этики, сопровождающей, в свою очередь, формирование так называемого консьюмеристского общества в стране. Перефразируя ахматовскую формулу двух Россий, «сидевшей и сажавшей» (а третьей России она в упор не видела), можно сказать, что сегодняшняя страна - «торжествующая» и «наказанная», третью нам еще предстоит придумать.

Третья Россия, забытая Ахматовой, всегда была. Это, что называется, люди промежуточные - не злодеи, и не жертвы, и даже не хор. Это театральный статист, на которого никогда не обращают внимания, средних лет обыватель, более всего думающий об утеплении окна и сдаче квартального отчета, с добродетельной и недалекой супругой, озабоченной добычей котиковых бот, и сыном-балбесом, озабоченным сокрытием двойки по немецкому языку. Это громадное сословие «простых людей», которые потом сделались «метафизически виноватыми», хотя значения этих слов они никогда не поймут. Они доверялись течению эпохи тогда и так же существуют теперь. Быть может, по глупости, но никак не по злонравию. Обыватели - не Авели, но и не Каины, и не ими «все расхищено, предано, продано». Они - тривиальные люди. Может быть, по социальному самочувствию тривиальных людей и следует судить о справедливом мироустройстве. Потому что справедливость - это не «поровну» и не «по заслугам», а «милосердно и нецелесообразно». Как иначе - невозможно себе представить.

Павел Пряников

Еда и воля

Дефицит продуктов питания как психологический феномен