Читать интересную книгу Однажды в Москве. Часть II - Ильгар Ахадов

проникала в кости. Захотелось выйти из этого пропахшего могилой строения. – Умные мысли приходят в голову по мере необходимости…

– Вы посмотрите сюда!..

Мы повернулись на голос Толика, который держал в руке открытую двухлитровую банку. Поставив емкость на стол, он ножом, которым вероятно и открыл эту банку, разрезал кусочек жирового слоя и попробовал на вкус. – Гусиная тушенка! – радостно завопил он, чмокнув языком. – Пусть земля будет тебе пухом, бабуся. Видно, святая была женщина…

– Тут и соленья, – перебил боец Мансура.

– Мож, где водяра припрятана? – оживился другой.

– Ага, ты еще телок поищи, – раскрутил любимую пластинку Толик с чавканьем прожевывая “гуся”…

В скором нас ожидало еще одно везение. Митяй вернулся в здравии с женой и сыном Никитина.

– Они в машине… – запыхавшись, он сообщил.

– Так, выкладывай, только быстро.

– Значит, менты были…

– Ну?

– Значит, открывает Любка дверь, вся заплаканная. Ой, говорит, Митька, горе у нас, Сергея увезли. Я, мол, как, почему? Она – сама не знаю. Соседские пацаны видели, как запихнули его в машину. С работы приходили, я тотчас сообщила. Но ничего толком не объяснили. Задали вопросы – кто звонил, кто приходил? Может, я знаю то, чего и им надо знать? А я – а что я? Серега-то про работу, как партизан…

Тут она горько зарыдала. Спрашивает, Митька, если не власти, то кто?

Ну, я ее успокаиваю. Мол, жив твой Сергей, сам видал. Что там было, не знаю. Я даже не знал, что муж твой красноперый, только вот прозрел. Позвонил Серега мне, позвал на стрелку и говорит – иди домой, привези моих туда, куда укажу. Дома оставаться им палево. Любка тебя знает. Вот записка, чтоб поверила.

Люба баба умная, то читает, то глазами по мне шарит. Я ж как помидор расцвел. Врать-то я не умею, как этот… – фыркнул он в сторону Никитина.

– Не отвлекайся, – Мансуров с нетерпением.

– В общем, говорит она мне, тут дело нечистое, Митяй. А ну выкладывай, что случилось? Ты краснеешь или когда врешь, или же пьешь. А сейчас трезвый как поп-язвенник. Пришлось побожиться – вот те крест, святая правда, что рассказал. Может менты-пидоряги сами его взяли, позже отпустили. Собака ведь на лапу собаке не наступит…

В общем, изложил я все это, видимо, грамотно, она быстро собралась, одела ребенка…

– Митяй, ешкин кот, ты ж не крещенный, что ты гонишь про крест? – перебил Толик. – Ты ж молоканин?

– Какое твое собачье дело, кто я!.. – завопил было Митяй, но Мансуров вновь жестом закрыл тему.

– Иди, встречай семью, – обратился я к Никитину, – проводи в дом. Ты знаешь, что сказать. Толик, страхуй Кощея…

Никитина вновь освободили от наручников. Потерев, видимо, онемевшие от холода и бездействия руки, он молча встал и направился к выходу.

– Стой!..

Я подошел вплотную к Никитину. Он был почти на голову ниже и хило выглядел. Только во взгляде чувствовалась волчья натура и сила.

– …У нас на Кавказе, где, по-твоему, одни звери живут, учат, что для настоящего мужчины честь, интересы и безопасность семьи приоритетнее всего: жизни, всякого сраного долга, ну и всего прочего… Ну, ты понял…

Он нехотя кивнул.

– …Я перед этими пацанами, которые привыкли отвечать за свой базар и требовать это от других, клянусь Аллахом, что, если нас не подведешь, ни одна волосинка не упадет с головы твоего пацана и его мамаши. Ты мне веришь?..

Он вновь слегка кивнул.

– …И, соответственно, наоборот. Митяй, если по рации услышишь, что нас подставили, можешь далее не трепетать над их прической по той простой причине, что волосы без головы никому не нужны будут. Усек?.. – я впился в него взглядом. – И мы тебя не прикончим. Укоротим немного конечности, в смысле, грабли, копыта, член… Но жизнь оставим. Чтоб ты еще на этом свете почувствовал ад от осознания того, что сам же подвел родных под расход.

Бойцы вокруг одобрительно закивали.

– Все справедливо, – резюмировал Толик. – Теперь флаг тебе в руки, красноперый…

Митяй слегка подтолкнул его к выходу. Через секунду все трое растворились в снежней белизне.

Наши взгляды с Мансуровым встретились. Думаю, я прочитал тогда в его глазах…

– Презрение! – тут завопила Аталай, которая, кажется, готова была выцарапать глаза рассказчику, не прижми ее вовремя к себе Ганмуратбек. – Презрение! Отвращение! Брезгливость!

– Эй-эй, дамочка… – попытался урезонить ее Бакинец, но через секунду жутко пожалел.

– Заткнись! Тоже мне, мужичек! – обрушилась как фурия на него Аталай. – Да у вас нет даже капельки мужества, чтобы вставить слово этому бандиту! Как можно так низко пасть, чтобы взять в заложники женщину с ребенком и шантажировать этим мужа и отца?.. Да пусти меня! – огрызнулась “дивчина” и на Ганмуратбека, скинув его руку с плеч. – Тоже мне, кавалер! Иди к своим баранам…

Тут подключился Прилизанный:

– Да уймитесь вы, наконец. Если вы высказались первая, эта не значит, что остальные думают иначе.

– Вы меня осуждаете? – тихо спросил Длинный.

– Да, да и еще раз да! – Аталай уже превратилась в злую болонку и завизжала. – Я удивляюсь такой наглости! Вы еще надеетесь, что кто-то, будучи адекватным, оправдает ваш бандитский и аморальный поступок?

– Честно говоря, и я не в восторге от услышанного, – сдержанно проявила солидарность Гюлечка. – Неужели не смогли что-то другое придумать?

– Нет, не смог… – честно признался Длинный. – Может, вы смогли бы?

– Я? – растерялась Гюлечка. – Ну, не знаю…

– Чистой воды криминал, – подытожил Прилизанный. – По вам тюрьма плачет. Хотите, устрою?..

Даже Ветеран в тельняшке, каждый раз восторженно поддерживающий Длинного, молчал и старательно отводил взгляд в сторону. А Арзуман демонстративно не налил ему водочки, когда тот взглядом прошелся по пустой рюмке.

Он сам потянулся на другой конец стола, нежно обхватил талию “Распутина” и вылил почти пол бутылки в глубокий фужер. Сделав несколько внушительных глотков и закусив лимоном, произнес:

– Вот вы теперь как запели? А как же тогда родина? Как же Карабах? Поставленная перед нами чрезвычайная задача? Или вы хотите брать матерого противника одними вашими высокими идеалами?

– Позвольте! – тут возмутился Прилизанный. – Что вы мелите? Какое отношение имеет вышеизложенное к этому акту бандитизма?

– А самое непосредственное, – невозмутимо ответил рассказчик. – Справившись с Федькой, я в качестве ответной услуги мог бы… попросить у Мансурова содействия. Никитин же в этом контексте являлся ключевой фигурой. Взяв в заложники семью, мы обеспечили тогда его надежность. Что тут неясного?

– А я все равно настаиваю, что это гадко, – вновь огрызнулась, но уже более сдержанно, Аталай. – А если что-то пошло не так? Вы убили бы ни в чем неповинное дитя? Даже