Читать интересную книгу Три плута - Александр Апраксин

Но следователь скептически сказал:

— Что вы сами начинаете признавать выдачу фальшивого векселя делом грязным — это, конечно, шаг вперед, но впутали вы в него сами имя Ольги Николаевны Молотовой, и я вынужден вызвать ее для выяснения вашей личности. Еще раз советую чистосердечно сознаться во всем. Ваше признание ускорит предварительное следствие, а это тем более дорого для вас, что сократит ваше предварительное заключение…

— Как предварительное заключение?!

— Я обязан принять меры к пресечению вам возможности уклониться от следствия и суда.

Лагорин почувствовал, как у него замерло сердце, и едва слышно проговорил:

— Вы хотите арестовать меня?

— А то как же? Обязан. Во-первых, само преступление влечет за собою лишение всех прав состояния.

— Но если я не виновен?

— Вот это вы нам докажите! Наоборот, все прямо ясно и неопровержимо доказывает нам вашу виновность. Только сознание, раскаяние и молодость могут еще вызвать к вам снисхождение. Упорство и изворотливость — плохой путь к спасению. Я сам, при полном вашем раскаянии, мог бы еще изменить меру пресечения и отпустить вас до суда на поруки. Но вы этого, видимо, не хотите.

Внезапно какая-то мысль мелькнула в голове Лагорина, и он, радостно ухватившись за нее, спросил следователя:

— Но какая же могла быть у меня цель в совершении преступления из-за трехсот рублей, когда я сам обеспеченный человек? Отец высылает мне каждый месяц сто рублей, жалованья я получаю пятьдесят, и мне стоило бы только протелеграфировать, чтобы получить не триста, а хоть тысячу рублей от родителей, которые меня во всякое время выручат.

— Ну, на это ответ самый простой: вы же сознаетесь, что запутались в мелких долгах и, стало быть, достать вам еще денег на ваши удовольствия было бы трудно. С другой стороны, вы, вероятно, предполагали до срока векселя все наладить и вывернуться из беды. Может быть, именно рассчитывая на доброту ваших родителей, вы были уверены, что они в крайнем случае выручат вас. Все это в уголовной практике повторялось множество раз. Но тогда грех или преступление искупались сознанием и раскаянием, а в вас упорство вызвано уверенностью, что вы сумеете оправдаться, — произнес следователь и принялся что-то писать.

Лагорин понял, что почва ускользала из-под его ног и что он летит в разверзшуюся бездонную пропасть. У него не было более слов в свое оправдание, так как все, казавшееся ему ясным, представлялось молодому юристу вымыслом и ложью.

По окончании своей работы следователь прочитал обвиняемому все записанное и предложил подписать протокол допроса. Затем он приступил к постановлению о заключении губернского секретаря Анатолия Сергеевича Лагорина под стражу.

В то же утро была вручена повестка с вызовом в качестве свидетельницы и Ольге Николаевне Молотовой. Она страшно перепугалась. Целый день прождала она Лагорина, почему-то думая, что натворил беду Мустафетов, так как в повестке было только сказано: «По делу об учете подложных векселей графа Козел-Горского», — а кем подлог был совершен — не упоминалось. Зная от Лагорина об истории Мустафетова в Киеве, она хотела спросить его, как ей быть, и вообще посоветоваться на случай, если Мустафетов приплел ее к своей жизни.

Увы! Тотоша, как она ласкательно называла предмет своих развлечений и утех, не явился даже и к вечеру, ввиду чего она решилась послать за ним служанку. Та вернулась с удивительно странным ответом:

— Подумайте, барышня, что я узнала!

— Да что такое? Ты меня пугаешь.

— Их с утра увез околоточный к судебному следователю и больше о них ни слуху ни духу.

Ольга Николаевна совсем растерялась. Находившаяся при этом мать ее решилась робко заметить:

— Вот твои случайные знакомства, разъезды с чужими, Бог весть откуда явившимися людьми по ресторанам да по театрам.

Но дочь так прикрикнула на нее, что запуганная женщина предпочла умолкнуть и снова поскорее уйти в свою комнату, как улитка в скорлупу.

Ольга Николаевна сумела только додуматься до одного: она отправила свою служанку на Конюшенную, поглядеть, что творится у Мустафетова. Почему-то ей казалось, что ужасная история исчезновения Лагорина в сообществе околоточного надзирателя и вызов ее самой свидетельницей к следователю должны быть связаны с ее последней ссорой с Назаром Назаровичем. Ей думалось, что Мустафетов совершил какую-нибудь штуку, вроде той, за которую его судили в Киеве, и что за Лагорина и за нее теперь ухватилась следственная власть, как за людей, хорошо знавших его.

В трепетном волнении ожидала она возвращения своей горничной. Впрочем, та пришла довольно скоро.

— Ну, что? — набросилась на нее Молотова.

— Видела, барышня, сама видела своими собственными глазами, — начала та, — самих их видела, Назара Назаровича, барышня золотая… Только это стала я подходить к их дому, а коляска-то меня обгоняет и прямехонько к подъезду, так это ловко подкатил кучер. Ну, и Назар Назарович тоже с ловкостью, будто совсем еще молодой барин, и с таким графским форсом, просто что князь какой, из коляски вышли и громко приказывают кучеру: «Отпрягай! Я, — говорит, — сегодня никуда больше не поеду». А лицо у них веселое-превеселое и счастливое-пресчастливое.

Это сообщение, должно быть, мало понравилось Ольге Николаевне, и она довольно резко заметила своей девушке:

— Удивительная наблюдательность в тебе вдруг проявилась! То пред глазами своими ничего не разберешь и путаешь, то внезапно разобрала, весел ли и счастлив Назар Назарович. К тому же для меня это совершенно безразлично; я только посылала тебя узнать, не случилось ли, чего доброго, и с ним какой-нибудь беды. Ступай!

Оставшись в одиночестве, она подумала: «Странно! Если бы Мустафетов учинил какое-нибудь темное вексельное дело, то ведь его арестовали бы. Вероятно, Тотошу так же, как меня, вызывали свидетелем, а там, может быть, с ним приключилось что-нибудь совсем неожиданное. А если?.. Но, Боже мой, даже страшно подумать! И притом что такое мог бы учинить Тото? Не из таких он. Впрочем, откуда у него все это время были деньги? Я даже спрашивала его раз, когда он при мне в течение трех дней вторую сотенную менял. Он говорил, что у него скоро еще больше будет, что такой благодетель старичок нашелся. Но неужели он пустился в какую-нибудь компрометирующую аферу? Вот меня в свидетели тащат… Как это ужасно! А хуже всего — это теряться в предположениях и догадках».

Конечно, никто до следующего дня не мог дать ей ответ на все мучительные вопросы. Она провела беспокойную ночь и на другой день, уже в половине десятого, входила в здание окружного суда, значительно опередив назначенное по вызову время. Целою вечностью показались ей эти полтора часа. На какие жертвы не была она готова, лишь бы поскорее узнать, в чем дело. Но, когда наконец ей пришлось предстать перед следователем, она все-таки постаралась казаться спокойною.

После формальностей начался допрос:

— Вы знаете губернского секретаря Анатолия Сергеевича Лагорина? — спросил молодой юрист.

— Да, знаю, он бывает у нас.

— В качестве кого бывает или, вернее, бывал у вас в доме Лагорин: в качестве ли жениха или просто хорошего знакомого?

— Он просил моей руки, но знал, что я за него не могу выйти и никогда не выйду замуж, и продолжал ездить к нам просто как хороший знакомый.

— Почему вы сказали, что не могли выйти за него замуж и никогда не вышли бы?

— Он для меня не партия.

— А разве его материальное положение вам хорошо известно?

— Да, он от меня ничего не скрывал.

— Ах, вот как! Так не потрудитесь ли вы мне точнее определись, в чем выражалось материальное положение господина Лагорина?

— Я знаю, что из дома ему высылали, должно быть, очень немного, — сказала Молотова, — он всегда нуждался в пустяках, а расход в двадцать-двадцать пять рублей считался по его средствам крупным. Если иногда я просила его о маленькой услуге, он не скрывал, что сегодня у него денег нет, а завтра постарается достать и непременно купит то, чего я просила.

— Ну, а вы часто выезжали с Лагориным вместе по театрам, в цирк или в отдельные ресторанные кабинеты?

— Прежде не очень часто; только вот в эти последние дни у него было больше денег, и он каждый день приглашал меня куда-нибудь.

— Угодно вам, может быть, определить более точно ваши отношения к Лагорину? Это и для вас, и для него очень важно!

— Я - девушка, — сказала Молотова, стыдливо вспыхнув очень кстати и умело. — Я выезжала с ним потому, что верила ему и никогда не ожидала от него ничего дурного.

— Однако господин Лагорин рассказывал некоему старику Онуфриеву, будто вы вовлекли его в непомерные расходы и даже запутали в долгах.

— Я его вовлекла? Я запутала?

Молотова даже побледнела от негодования. Такая ложь, такая черствая неблагодарность за ее ласки, за ее поцелуи, за ее удивительную к нему снисходительность! Разве: когда-нибудь она требовала от него?.. Эта низость глубоко возмутила ее.