лет у него или у нее на это было более чем достаточно времени. Кроме того, дознаватель понимал, что, если за сорок лет кто-то и прокрался в заколоченную келью, вряд ли у него была возможность все там как следует вымыть да вычистить, незаметно влезая в каждую щелочку и устраняя мельчайшие улики. Пролезший куда не надо человек в любом случае будет пугаться каждого шороха, каждого звука, поэтому и постарается как можно шустрее забрать то, зачем пришел, и незаметно выскользнуть из опасного места. Так что оставался шанс что-то обнаружить. Если же тот, кто влез в келью, специально оставил там фальшивые улики, это тоже по-своему хорошо: простой человек, желающий имитировать преступление, обычно портит себе все дело обилием улик. А эти лишние улики в свою очередь могут рассказать опытному дознавателю об оставившем их.
Расследовал, например, Волков в прошлом году смерть молодого купца Харитонова, которого, по словам его сестры Марфы и слуг, пытали и в конце концов повесили то ли пробравшиеся в дом грабители, то ли пришедшие с ним собутыльники. Покойник действительно выглядел более чем потрепанным. О том, что беднягу сначала пытали, а уж потом повесили на конюшне, говорило и то, что тут же были обнаружены моток веревки, нож да смятый, обслюнявленный кушак, который, должно быть, служил кляпом.
На осмотр тела был приглашен опричный лекарь Парамон Собин. Дело посчитали первейшей важности, покойник состоял в опричнине, и Вяземский опасался, что парню отомстили за его участие в последних, особенно опасных операциях, и предрекал, что, если не сыскать убийц, те повадятся убивать опричников поодиночке, точно лисы, таскающие из курятника несушек.
— Что хочешь думай, но большинство синяков у него двух- или даже трехдневные, — шепнул Парамон дознавателю. — А вот эти порезы просто удивляют. — Он ткнул пальцем в глубокую рану на бедре. — Зырь сюда, Юрий Сигизмундович, вот тут большая артерия кровеносная располагается. — Он раздвинул края раны пальцами. — Эвон кость белеет, прорубили-то как, сукины дети! Смотри, смотри.
— Кость. — Волков задержал дыхание, радуясь тому, что не успел позавтракать.
— А вена в этом месте широкая, что твоя Волга. Когда во время боя такая вена разрывается, человек мгновенно кровью истекает, спасти почти невозможно, а тут… — Он осмотрел изрядно изгаженный и затоптанный пол. — Если такую рану сразу же туго не перемотать, человек кровью исходит. У нас же, — он еще раз окинул взором пол, — на глаз, пригоршни две… Чудеса.
— Это значит?.. — Волков почесал бороду.
— Ну, ты когда-нибудь скотину какую резал?
— Резал. — Волков вдруг вспомнил, как прошлым летом, спасая от насилия девицу, проткнул двух лихих мужичков их же копьецом, а третьему перерезал ножом горло. Кровь так и брызнула, хорошо хоть додумался повернуть разбойничка к себе спиной и уж потом чик по горлу. Спасенная Алена сразу же схватила его за руку и до самого дома не отпускала. Так там и теперь живет. Несмотря на все старания, Волков так и не сумел вызнать ни ее фамилии, ни откуда родом и кто родители. А может, она со страху обо всем забыла. Шутка ли сказать, сначала эти молодцы накинулись насильничать, а потом еще один на ее глазах их порешил. Такое потрясение может напрочь память отбить. — Так, о чем ты спрашивал? Отвлекся. А? Да, скотину резал.
— А раз резал, сам должен понимать. — Лекарь развел руками.
— Либо его убили в другом месте, либо здесь кто-то убрался. Но нам сказали, что хозяйка все оставила как было. Куда же делась кровь?
Волков еще раз оглядел пол; вдруг подумалось, что ночные разбойники оказались упырями — именно той нечистью, за которой воинство государево должно было охотиться и по мере слабых сил своих уничтожать.
— В том-то и дело, что кровь в теле. Вот она. — Лекарь надавил на прорубленную жилу, из которой поползла почти черная густая кровь. — Просто когда была нанесена эта рана, кровь уже успела свернуться.
Волков еще раз осмотрел грязный кляп, веревку, нож. Интересно, убийц кто-то спугнул, иначе отчего они оставили на месте хороший нож? Простой такой ножик, без рисунка на рукояти, но тоже ведь денег стоит. Из конюшни он проследовал в горницу. На столе стояли кружки и ополовиненный бочонок вина, валялись огрызки и объедки. Три кружки, все пахнут вином, винная лужица посреди нечистого стола, крошки, обглоданный рыбий скелет, надкушенный кусок хлеба.
Получалось, что, то ли Харитонов пил со своими душегубами, а они его потом пытали и убили, то ли пробравшиеся в чужой дом наглецы, устав от пыток, уселись трапезничать рядом с еще живой жертвой или остывающим трупом. Не знал бы, что Малюта во время убийства находился в Александровской слободе у государя, ей-богу, было бы на кого думать. Его повадка.
По словам сестрицы, Харитонов ввалился домой, когда уже солнце зашло. Стало быть, убийство произошло ночью. Харитонов жил в отдельном домике, соединенном с сестриными хоромами холодными сенями. Если кто-то и слышал странные звуки, решили-де, молодой барин гуляет с друзьями.
Волков обошел дом. По словам слуг, в последнее время Харитонов частенько напивался с друзьями и во время этих попоек никто не смел его беспокоить. Он даже не разрешал себе прислуживать во время трапезы, люди просто накрывали на стол и уходили прочь, стараясь даже не смотреть в сторону опасных гостей. Убирать можно было на следующий день, когда хозяин и его приятели как следует выспятся, а еще лучше и безопаснее, когда свалят ко всем чертям. Накануне убийства слуги получили приказ молодого господина собрать на стол для его друзей, после чего никто уже не обращал внимания на звуки и голоса, доносившиеся из домика. К слову, обычная ситуация для опричника. Ибо сказано: «Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня; и кто любит сына или дочь более, нежели Меня, не достоин Меня; и кто не берет креста своего и не следует за Мною, тот не достоин Меня». Государь любил произносить эту фразу перед своим святым воинством. Всякий раз, слушая, как Иван сравнивает себя со Спасителем, Волков непроизвольно скрещивал пальцы и шептал охранительные молитвы. Так и виделось, как с неба прямехонько на непутевую голову Ивана падает меткая молния. Трах-тарарах. Пшик, и нет грозного царя. Но никакой молнии не являлось, а Иван продолжал потчевать свою паству откровениями из Нового Завета, выискивая в Писании прямые указания на день сегодняшний.
Никто не видел, как посторонние вошли в холостяцкий дом, так как там наличествовал отдельный вход; никто не слышал, как кто-то из дома выходил. Вывод: убить могли: