Скрежет металла разносится по внутреннему двору, и я поворачиваюсь и нахожу пятерых Буреносцев, открывающих тяжелую дверь. За ней огромная круглая решетка, и только за панелями я мельком вижу вентиляторы, вращающиеся на большой скорости, заполняя воздух тревожным воем.
— Возможно, это мое любимое творение, — говорит Райден. — Я называю его Шреддер. Это воздушная система очистки Брезенгарда. Ни один ветер не может пройти рядом с моей крепостью и не стать покорным.
Мурашки покрывают мои руки, когда я понимаю, что странный вой является криком невинных порывов, разрывающихся на загубленных рабов Райдена.
— И тем не менее, истинный блеск Шреддера состоит в том, — добавляет Райден, — что я могу сконцентрировать его силу. К примеру…
Он опять свистит, и Буреносец поворачивает колесо рядом с решеткой.
Металлические панели искажают поток, затягивая внутрь, создавая луч ветра, который бьет Гаса.
Он по-прежнему стоит, молча, но его агония вырезана на лице.
— Ты представляешь, как это будет работать? — спрашивает Райден, поддерживая меня, когда я дрожу от гнева. — Если я прикажу сделать еще один оборот, то ситуация станет опасной для твоего друга… особенно учитывая то, что Шреддер подпитывают жестокие Северные. Итак, ты ничего не хочешь мне сказать?
Мой взгляд сосредоточен на Гасе. Он смотрит на меня, снова и снова, повторяя два слова.
Доверься ветру.
Все еще не в состоянии совладать со своей трусостью, я говорю Райдену:
— Мне нечего сказать.
— Я надеялся, что ты это скажешь. А сейчас мы немного повеселимся. — Он улыбается и высвистывает команду.
Буреносец направляет узкую струю, которая ударяет Гаса в живот, и на этот раз Гас не может удержаться от крика.
Я пытаюсь отвести взгляд, но Райден хватает меня за шею:
— Ты будешь смотреть каждую секунду, или я выцарапаю тебе глаза, поняла?
Я поворачиваюсь к Гасу, чувствуя, что мое сердце разбивается, когда я вижу его прекрасные глаза, умоляющие меня быть сильной.
Я многим ему обязана.
Поэтому я ни на минуту не отвожу взгляд, стараясь притвориться, что ничего не происходит. Но желудок сводит, и я сплевываю желчь на снег.
Райден свистит прекратить страдания Гаса и предлагает мне платок, чтобы вытереть рот.
Я отказываюсь, используя вместо него рукав пальто Буреносца.
— Готова поговорить, или нам продолжить? — спрашивает Райден.
Я качаю головой, отвечая столь же некудышно, как раньше.
Колесо снова проворачивается, и крики Гаса превращаются в глубокие, гортанные стоны, которые эхом отзываются в моей голове. Когда все заканчивается, его дыхание настолько рваное, оно булькает, и кровь течет из носа.
— Очень немногие переживают третий взрыв, — говорит мне Райден. — И ни один, когда Шредден питается вихрями.
Во рту появляется привкус железа, когда я прикусываю язык.
Но Гас все еще смотрит на меня. Все еще умоляя меня продолжать.
Райден дает команду, и я проклинаю ветер за повиновение… после сильного удара Гас замолкает.
Я не понимаю, что всхлипываю, или что впиваюсь ногтями в ладони, пока Буреносцы рядом с Гасом не объявляют, что он жив.
— Вы оба сильнее, чем я думал, — говорит Райден, приказывая Буреносцам унести Гаса. — Но не волнуйся, ломать сильнейших интереснее всего.
— Тогда переключись на меня! — кричу я.
— Я собираюсь. Но для тебя подготовлю кое-что особенное.
Затем он отступает, оставив меня воображать все ужасы, которые придут ему в голову, когда Буреносец со шрамами тянет меня вниз по лестнице.
Еще один Буреносец ожидает нас во дворе и стягивает с меня свое пальто, из-за чего рана на боку начинает болеть. Я сквозь зубы всасываю воздух, стараясь не разжимать их. Но, когда он снова меня толкает, выплевываю еще больше желчи, ни капли не жалея, что почти вся она оказывается на его обуви.
Он вжимает меня в стену, доказывая, что он менее дисциплинирован, чем остальные.
Я могу этим воспользоваться.
Плюю, «случайно» целясь в его пальто, и он хватает меня за волосы, рывком приближая мое лицо к своему.
— Тебе придется кое-что сделать для меня, — рычит он.
— Надо продолжать идти, — предупреждает его Буреносец со шрамами. — Райден приказал, чтобы мы доставили ее прямо в камеру.
— Прямо сейчас Райдена здесь нет, — спорит тот, скользя руками по моей талии.
Я пинаю его коленом так сильно, как могу.
Я только успеваю ударить его по бедру, и он кряхтит, хватает меня за горло.
Буреносец со шрамами хватает его и толкает в снег:
— Успокойся и остынь! Я не хочу попасть в Шреддер из-за тебя.
Другой Буреносец рычит угрозы, но не следует за нами, когда меня тянут прочь.
— Спасибо, — бормочу я, спотыкаясь.
— Я сделал это не ради тебя. — говорит Буреносец со шрамами.
Я следую за его взглядом к отметинам на его руках, где бледные линии почти пылают в тусклом свете.
— Ты уже встречался со Шреддером? — предполагаю я.
Он не отвечает. Но то, как он сжимает челюсти говорит мне все, что я должна знать.
Я, вероятно, не должна задавать свой следующий вопрос, но… я должна.
— На что это похоже? — шепчу я.
— А как сама думаешь? В Шреддере семнадцать вентиляторов, и каждый вырезает разные края у порывов. Таким образом, когда ветер обрушивается, это семнадцать вращающихся лезвий, сжижающих твои внутренности.
Если бы мой желудок не был пустым, меня бы снова стошнило.
Вместо этого я всхлипываю по Гасу, но только один раз.
Остаток пути я стараюсь успокоиться. Вот почему я не осознаю особо важную информацию, которую получила, пока меня снова не запирают в камере.
Семнадцать вентиляторов.
Сейчас я знаю, что имел в виду Астон, говоря, что крепость защищена сильнее, чем когда-либо было необходимо, и в то же время нет.
Астон сбежал через Шреддер.
Глава 9
ВЕЙН
Полет с Астоном — отстой.
Вообще-то, «отстой» не достаточно сильное слово — но нарушение Правил Следи за Языком моих родителей чувствуется так, что я действительно больше никогда с ними не встречусь.
Это не просто царапающие сломанные ветра, которые использует Астон, или как они превращают мир в размытое месиво.
Это, ну… дырки Астона.
Он по-прежнему был одет в плащ, но капюшон и рукава развевались на ветру. И когда мимо его кожи проносился сильный ветер, то постоянно раздавался СВИИИИИИИИИИИИИСТ.
Я иногда забываю, сколько часов я провел, стиснув зубы, от этого скрежета, но у меня болят челюсти, когда мы опускаемся посреди поля в высокую траву и описываем в ней круг, будто акулы в море.