Сотрудники ЦРУ редко напрямую занимались подобными пытками. С 70-х годов и позже агенты из США предпочитали роль наставников или учителей, а не тех, кто непосредственно ведет допросы. В свидетельствах людей, подвергнутых пыткам в Центральной Америке в 70–80-е годы, постоянно попадаются загадочные люди, говорящие по-английски, которые часто заходят в камеру, задают вопросы или дают советы. Дайанна Ортез, американская монахиня, похищенная и брошенная в тюрьму в Гватемале в 1989 году, свидетельствовала, что люди, которые ее насиловали и наносили ей ожоги сигаретами, подчинялись человеку, говорившему по-испански с выраженным американским акцентом, которого прочие называли «боссом»[109]. Дженнифер Харбери, чей муж был подвергнут пыткам и убит гватемальским офицером по заданию ЦРУ, описывает много подобных случаев в своей заслуживающей внимания книге «Истина, пытка и американский путь»[110].
Хотя сменявшие друг друга правительства из Вашингтона давали на это свое разрешение, роль США в этих грязных войнах по понятным причинам оставалась тайной. Пытки – физические или психологические – являются грубым нарушением как Женевской конвенции, запрещающей любую форму пыток или жестокого обращения, так и собственного Единого свода военных законов армии США, который исключает жестокость и притеснение заключенных[111]. Наставление Kubark на второй странице предупреждает читателя, что представленные в нем техники несут в себе «огромный риск позднее столкнуться с судебным преследованием», а версия 1983 года говорит о том же с большей прямотой: «Применение силы, психологическая пытка, угрозы, оскорбления или неприятное и бесчеловечное обращение любого рода в качестве вспомогательных средств допроса запрещаются законами, как международными, так и отечественными»[112]. Другими словами, то, о чем написано в наставлении, противозаконно и поэтому должно храниться в тайне. И если кто-то будет задавать вопросы, почему служащие правительства США учат представителей развивающихся стран современным профессиональным полицейским методам ведения допросов, то нужно заявить, что сотрудники ЦРУ не могут отвечать за «эксцессы», происходящие вне учебных аудиторий.
11 сентября 2001 года эта стратегия благовидного отрицания, которой так долго следовали, была «выброшена в окно». Атака террористов, направленная на башни-близнецы и Пентагон, была другим видом шока, чем описанный в наставлении Kubark, но его эффект был замечательно сходным: глубокая дезориентация, крайняя степень страха и тревоги и коллективная регрессия. Как ведущий допрос в Kubark становился «отцовской фигурой», так и администрация Буша мгновенно использовала этот страх, чтобы разыграть роль способного оградить страну от всех бед родителя, который готов защищать «отечество» и его испуганное население любыми средствами. Резкий поворот в политике США был выражен в печально известных словах Дика Чейни о действии «темной стороны»; но эти слова не означали, что люди в администрации с радостью возьмутся за методы, которые возмущали многих ее более человечных предшественников (об этом неоднократно заявляли представители демократов, вдохновленные специфическим американским мифом «изначальной безгрешности», если пользоваться словами историка Гарри Уиллса)[113]. Скорее, важный поворот заключался в том, что дела, ранее творившиеся чужими руками, с соблюдением необходимой дистанции, осторожности и отрицанием своей осведомленности об этом, теперь будут совершаться напрямую и открыто оправдываться.
Что бы ни говорили о пытках, подлинное новшество администрации Буша заключалось в том, что теперь граждане США применяли пытки к узникам в американских тюрьмах или перевозили их в порядке «чрезвычайной выдачи» в третьи страны на американских самолетах. Именно это отличает режим Буша от остальных: после терактов 11 сентября он без стеснения потребовал себе право применять пытки. Это ставило администрацию в положение нарушителя уголовного закона – проблему удалось решить с помощью изменения законодательства. Дальнейшая цепь событий хорошо известна: министр обороны Дональд Рамсфельд, получив полномочия от Джорджа Буша, постановил, что узники, захваченные в Афганистане, не подпадают под Женевскую конвенцию, потому что они относятся к «участникам незаконных вооруженных формирований», а не к военнопленным, и это подтвердил тогдашний юридический советник Белого дома Альберто Гонзалес (впоследствии ставший министром юстиции)[114]. Затем Рамсфельд одобрил применение специальных методов ведения допросов в войне против террора. Сюда входят методы, описанные в учебниках ЦРУ: «использование средств изоляции сроком до 30 дней», «лишение света и звуковых стимулов», «дозволяется также во время транспортировки и допроса использовать капюшон, скрывающий голову и глаза задержанного», «лишение одежды» и «использование специфических фобий задержанного (например, боязнь собак), чтобы вызвать состояние стресса»[115]. Пытки все еще запрещены Белым домом, но теперь пыткой называются лишь такие действия, при которых вызванная боль «по интенсивности эквивалентна боли при серьезном телесном повреждении, таком как разрушение органа»[116]. Согласно новым правилам правительство США может использовать методики, разработанные в 1950-х годах в условиях секретности и нежелания их открыто признать, – теперь это можно делать открыто, не опасаясь судебного преследования. Например, в феврале 2006 года Научный совет по безопасности, дающий консультации ЦРУ, опубликовал отчет ветерана Министерства обороны, занимавшегося допросами. Там прямо говорится, что «внимательное изучение наставления Kubark чрезвычайно важно для любого человека, участвующего в допросах»[117].
Одним из первых людей, столкнувшихся лицом к лицу с этим новым порядком, был американский гражданин и в прошлом член гангстерской шайки Хозе Падилья. Он был арестован в мае 2002 года в чикагском аэропорту О’Хара в связи с подозрением в намерении создать «грязную бомбу». Но ему не было предъявлено обвинения, не было и стандартной процедуры суда; вместо этого Падилью отнесли к «участникам незаконных вооруженных формирований», а это лишало его любых прав. Падилью доставили в тюрьму Военно-морского флота США в Чарльстоне (Южная Калифорния), где, как он рассказывает, ему ввели какое-то средство, – по его мнению, либо ЛСД, либо пи-си-пи, – и он был подвергнут интенсивной сенсорной депривации: его содержали в крохотной камере с затемненными окнами, не разрешив взять с собой часы или календарь. Когда его выводили из камеры, на него надевали наручники, глаза завязывали темной повязкой, а поступление звуков перекрывали с помощью тяжелых наушников. В таких условиях Падилья провел 1307 дней, при этом ему не позволяли контактировать с кем-либо, за исключением допрашивающих, которые, задавая ему вопросы, обрушивали на его изголодавшиеся органы чувств яркий свет и оглушительные звуки[118].
Судебное заседание было назначено на декабрь 2006 года, хотя подозрение в намерении изготовить «грязную бомбу», из-за которого Падилья был арестован, не подтвердилось. Его обвинили в контактах с террористами, хотя он был не в состоянии защищать себя: согласно заключению экспертов техники регрессии Кэмерона успешно разрушили его взрослую личность – собственно, для этой цели они и разрабатывались. «Длительные пытки, которым был подвергнут мистер Падилья, оставили после себя повреждения, как психические, так и физические, – говорил на суде его адвокат. – Обращение правительства с мистером Падильей лишило его личности». Проводивший осмотр психиатр заключает, что Падилья «утратил способность участвовать в своей собственной защите»[119]. Тем не менее судья, назначенный Бушем, настаивал на том, что Падилья способен участвовать в стандартном судебном процессе. Тот факт, что в этом случае состоялся открытый суд, делает историю Падильи уникальной. Тысячи других узников тюрем, которыми управляют США – и которые в отличие от Падильи не являются американскими гражданами, – прошли через подобные пытки, но без суда, открытого для публики.
Многие узники томятся в Гуантанамо. Мамдух Хабиб, австралийский гражданин, оказавшийся в этих застенках, сказал: «Гуантанамо – это эксперимент… И то, что они там исследуют, – “промывание мозгов”»[120]. И действительно, поступающие оттуда свидетельства очевидцев, отчеты и фотографии показывают, что это похоже на Институт имени Аллана 1950-х, перенесенный на Кубу. С момента ареста узники подвергаются интенсивному курсу сенсорной депривации, включая капюшоны, повязки для глаз и тяжелые наушники, блокирующие все звуки. Они проводят в изолированных камерах месяцы, а выводят их оттуда лишь для того, чтобы подавлять их сознание при помощи лая собак, яркого света и бесконечных звукозаписей с плачем детей, оглушительной музыкой или кошачьим мяуканьем.