Участники проекта с легкостью генерировали многочисленные идеи относительно того, как извлечь информацию из людей, которые не хотят ею делиться; проблема заключалась лишь в том, где опробовать эти идеи на практике. Деятельность участников проектов Bluebird и Artichoke в первые годы напоминала трагикомические шпионские фильмы: агенты ЦРУ гипнотизировали друг друга или незаметно подливали ЛСД в чашку коллеги, чтобы понаблюдать за эффектом (в одном случае таким эффектом стало самоубийство) – если не упоминать пытки людей, подозреваемых в шпионаже в пользу России[65].
Подобные тесты больше походили на глупые проказы в кругу своих, чем на серьезное исследование, и их результаты не представляли никакой научной ценности для ЦРУ. Для этого нужно было огромное количество испытуемых. Несколько подобных исследований были проведены, но это было очень рискованно: если бы мир узнал, что ЦРУ испытывает опасные средства на американской территории, это могло бы привести к закрытию программы[66]. Именно в этот момент ЦРУ обратило внимание на канадских исследователей. Отношения с последними были установлены уже 1 июня 1951 года на встрече представителей трех стран (США, Канада, Великобритания) с участием служб разведки и ученых в монреальском отеле «Риц-Карлтон». Мотивом этой встречи была растущая озабоченность западных разведок относительно коммунистического мира, где, как полагали, были разработаны техники «промывания мозгов», которые применяются к военнопленным. Об этом свидетельствовал тот факт, что американские солдаты, попавшие в плен в Корее, выступали перед камерами – по-видимому, добровольно, – проклиная капитализм и империализм. Согласно рассекреченным протоколам этой встречи присутствующие – Омонд Солендт, глава канадского Научного совета по обороне, сэр Генри Тизард, возглавляющий Британский комитет по оборонной политике, а также двое представителей ЦРУ – были уверены, что Запад должен срочно узнать, каким образом коммунисты добиваются того, что пленные выступают с публичными исповедями. И первым шагом программы должны были стать «клинические исследования реальных случаев», чтобы понять, как может действовать «промывание мозгов»[67]. Согласно официальной цели этих исследований власти Запада не собирались применять техники контроля над психикой к заключенным в своих тюрьмах, но хотели подготовить западных солдат к сопротивлению любым техникам принуждения, с которыми они могли столкнуться, оказавшись в плену.
Разумеется, у ЦРУ были и другие интересы. Но даже на закрытых встречах, подобных этой, было невозможно – вскоре после того, как весть о пытках, применяемых нацистами, глубоко возмутила весь мир, – открыто признать, что ЦРУ стремится разработать собственные альтернативные методики допроса.
Среди присутствующих на встрече в отеле «Риц» был и доктор Дональд Хебб, возглавлявший психологическое направление в Университете Макгилла. Согласно рассекреченным документам Хебб, пытаясь объяснить тайну публичных исповедей военнопленных, высказал гипотезу, что коммунисты для обретения контроля над психикой узников, возможно, помещают их в условия полной изоляции и блокируют доступ сигналов к их органам чувств. Эти слова произвели впечатление на руководителей разведывательных органов, и три месяца спустя Хебб получил грант на проведение ряда секретных исследований состояния сенсорной депривации от Министерства обороны Канады. Хебб работал с группой из 63 студентов Университета Макгилла: каждый испытуемый, получавший по 20 долларов в день, был помещен в закрытую комнату и носил черную повязку на глазах, наушники, в которых звучал белый шум, и картонные трубки, прикрывавшие руки, чтобы ограничить тактильные ощущения. В течение суток студенты плавали в океане пустоты, где глаза, уши и руки не могли помочь им сориентироваться, и они погружались в мир грез, который становился все ярче. Чтобы проверить, насколько сенсорная депривация увеличивает податливость испытуемых «промыванию мозгов», Хебб стал проигрывать им записи с разговорами о существовании привидений или о том, что наука представляет собой сплошной обман, и им внушали идеи, которые вызывали возражения студентов до начала эксперимента[68].
В секретном отчете Научного совета по обороне об этом эксперименте сделаны выводы, что сенсорная депривация порождала замешательство и вызывала галлюцинации у студентов, участвовавших в исследовании, и «во время и вскоре после периода сенсорной депривации возникает выраженное временное снижение интеллекта»[69]. Более того, голод испытуемых по стимулам делал их неожиданно восприимчивыми к идеям, которые они слышали через наушники, и некоторые из них после эксперимента заинтересовались оккультизмом, причем этот интерес сохранялся и в течение нескольких недель после завершения эксперимента. Похоже, что замешательство, вызванное сенсорной депривацией, частично опустошало их психику, а затем с помощью сенсорных стимулов на чистом листе можно было создать новые паттерны.
Одна копия документа об исследовании Хебба была направлена в ЦРУ, кроме того, 41 копию получил Военно-морской флот США и 42 копии – сухопутные войска США[70]. ЦРУ непосредственно наблюдало за экспериментом через одного из испытуемых, студента Мейтленда Болдуина, который обо всем информировал американцев в тайне от своего научного руководителя[71]. Такое пристальное внимание ЦРУ к эксперименту не удивительно: по меньшей мере, Хебб доказал, что длительная изоляция влияет на умственные способности и делает людей податливыми к внушению, а это – бесценная идея для любого допрашивающего. В итоге Хебб понял, что его исследование содержит огромные возможности не только для разработки защиты попавших в плен солдат от «промывания мозгов», но и для создания практического руководства по психологическим пыткам. В своем последнем интервью Хебб, умерший в 1985 году, говорил: «Когда мы готовили отчет для Научного совета по обороне, нам было ясно, что мы описываем мощные техники допроса»[72].
Как зафиксировано в отчете Хебба, четверо подопытных «спонтанно сообщили, что пребывание в изоляции было для них чем-то вроде пытки»; это означало, что принуждать их оставаться в этой комнате дольше, чем они могут вынести, – два или три дня – было бы нарушением медицинской этики. Осознавая неизбежность подобных ограничений для эксперимента, Хебб писал, что более «точные результаты» недостижимы, потому что «невозможно принудить испытуемых провести по 30–60 дней в условиях изоляции»[73].
Что было невозможно для Хебба, было вполне возможно для его коллеги по институту и главного соперника на академическом поле – доктора Эвена Кэмерона. (Позднее Хебб, удалившийся от науки, называл Кэмерона «преступным тупицей»[74].) Кэмерон уже пришел к убеждению, что решительное разрушение психики пациента – это необходимый первый шаг на пути к психическому здоровью, а потому не является нарушением клятвы Гиппократа. Что же касается юридической стороны дела, то пациенты находились в полном распоряжении Кэмерона: стандартное соглашение наделяло доктора абсолютной властью, вплоть до проведения фронтальной лоботомии.
Хотя Кэмерон поддерживал контакт с ЦРУ уже многие годы, впервые он получил грант от Управления в 1957 году – через подставную организацию под названием Общество по исследованию экологии человека[75]. И как только доллары ЦРУ стали поступать в Институт Аллана, это заведение все меньше напоминало госпиталь и все больше походило на мрачную темницу.
Прежде всего значительно выросли объемы применяемых электрошоков. Двое психиатров, придумавших весьма спорный прибор Пейджа – Расселла для электрошоковой терапии, рекомендовали проводить по четыре сеанса для каждого пациента, что в сумме составляло 24 отдельных шока[76]. Кэмерон же назначал своим пациентам по два сеанса в сутки на протяжении месяца, так что один пациент получал ужасающее количество ударов – 360, что намного превосходило объемы лечения, которое пациенты, подобные Гейл, получали ранее[77]. Если больным ранее назначали оглушительное количество медикаментов, теперь к ним добавились новые психотропные средства, весьма интересовавшие ЦРУ: ЛСД и РСР.
Доктор взял на вооружение и другие средства для опустошения мозга: сенсорную депривацию и продолжительный сон, комбинацию воздействий, которая, как он уверял, позволяет «уменьшить сопротивление индивида» и делает его гораздо более податливым к внушениям, записанным на пленку[78]. Когда в его распоряжении оказались доллары ЦРУ, Кэмерон использовал эти средства, чтобы перестроить старые конюшни рядом с госпиталем и превратить их в звуконепроницаемые комнаты. Кроме того, он оборудовал в подвале комнату, названную им «палатой изоляции»[79]. Он сделал эту комнату звуконепроницаемой, в ней постоянно звучал белый шум и было выключено электрическое освещение; каждый пациент получал темную повязку на глаза и «резиновые затычки» для ушей, а также картонные трубки на руки от кистей до плеч, «чтобы он не мог прикоснуться к своему телу – и таким образом можно было бы воздействовать на его собственный образ», как писал Кэмерон в статье 1956 года[80]. Испытуемые в эксперименте Хебба не могли выдержать менее серьезных условий сенсорной депривации на протяжении двух суток, в то время как Кэмерон держал своих пациентов в изоляции на протяжении недель, а одному из них пришлось провести в изоляционной палате 35 дней[81].