не достигли дороги, приведшей их на берег реки; вода шумно мчалась в своем русле, как это всегда бывает с горными реками в летний вечер после того, как солнце долго сияло над снегом на далеких вершинах. Через реку был перекинут узкий каменный мост без перил, — талой узкий, что по нему мог пройти только один пони; и по этому мостику они должны были перейти через реку, гуськом и медленно ведя своих пони на поводу. Эльфы осветили берег яркими фонарями и провожали отряд веселой песней.
— Не окунай бороду в реку, дедушка! — кричали они Торину, который шел низко нагнувшись, почти на четвереньках. — Она и без поливки выросла достаточно!
— Смотрите, чтобы Бильбо не съел всех пышек! — вторили им другие. — Он и так слишком толст, чтобы пролезть в замочную скважину.
— Тише, тише, Добрый народ! И доброй ночи! — ответил им Гандальф, шедший последним. — У долин есть уши, а у некоторых Эльфов — слишком резвые языки. Доброй ночи!
И вот, наконец, все они приблизились к последнему убежищу и нашли его двери широко распахнутыми им навстречу.
Странное дело: о днях, прошедших приятно, и обо всех хороших событиях рассказать можно быстро, а слушать почти нечего: о том же, что переживать было неприятно и даже страшно, можно долго рассказывать и слушать. Торин со спутниками пробыли в доме Эльронда почти четырнадцать дней и никак не решались покинуть его. Бильбо с радостью остался бы здесь навсегда — даже если бы они не могли вернуть его обратно в его Хоббитову норку. И все же рассказывать об их пребывании там почти нечего.
Хозяином Дома был один из Друзей Эльфов, — из тех, чьи предки участвовали в странных событиях до начала Истории, в войнах Эльфов и первых Людей на севере со злыми Орками. В эпоху нашей повести еще жили такие Люди, в числе предков которых были и Эльфы, и Герои севера; и главою у них был Эльронд, владелец Ривенделля.
Он был красив и благороден видом, как Эльф, и силен, как воин, мудр, как кудесник, величав, как король, и Ласков, как летний день. Он выступает во многих сказаниях, но в истории Бильбо его роль была небольшой, хотя и важной, — вы увидите это, если дочитаете до конца. Его Дом был совершенством для всякого, кто любит есть, или спать, или работать, или рассказывать сказки, или петь, или просто сидеть и думать, или все это сразу. Никакое зло не могло проникнуть в эту долину.
Мне хотелось бы рассказать вам хоть что-нибудь о тех чудесных историях и песнях, которые они слушали в этом доме. Все они, и даже их пони, очень быстро отдохнули, набрались сил и бодрости. Их одежду починили; их синяки и ссадины зажили, настроение улучшилось, а надежды воскресли. Сумки у них наполнились припасами, легкими по весу, но дающими силу, чтобы пройти по горным перевалам. Их планы были улучшены добрыми советами. И так шло время до Кануна Дня Середины лета, и рано утром в этот день они должны были снова выступить в поход.
Эльронд знал все о всевозможных рунах. В этот день он присмотрелся к мечам, взятым у Троллей и сказал:
— Это не изделия Троллей. Это древние, очень древние мечи Эльфов, и они выкованы в Гондолине для борьбы с Орками. Они отняты, вероятно, у Драконов или у Орков, так как Драконы и Орки уничтожили этот город много веков назад. Вот этот меч, Торин; носит на древнем языке Гондолина имя «Оркрист», Губитель Орков; это был прославленный клинок. Вот этот, Гандальф, зовется «Гламдринг», или Гроза Врагов, и некогда его носил король Гондолина. Берегите их!
— Интересно, откуда Тролли их взяли? — произнес Торин, глядя на свой меч с новым уважением.
— Трудно сказать, — ответил Эльронд, — но можно предположить, что ваши Тролли ограбили других грабителей или набрели на остатки старых кладов где-нибудь в горном тайнике на севере. Я слышал, что после войн Карликов с Орками в опустевших подземельях Мориа еще можно найти немало забытых сокровищ.
Торин обдумывал его слова. — Я буду держать этот меч в почете, — сказал он. — Пусть ему снова доведется рубить головы Оркам!
— Ваше желание может исполниться довольно скоро, как только вы очутитесь в горах, — заметил Эльронд. — Но покажите мне вашу карту.
Он взял ее и долго рассматривал, потом покачал головой: он не очень одобрял любовь Карликов к золоту, зато ненавидел Драконов и их свирепую жестокость; и ему грустно было вспомнить разрушенный Дол, его умолкнувшие колокола и сожженные берега Быстрой реки. Луна сияла широким белым серпом. Эльронд поднял карту, и белое сияние озарило ее.
— Что это? — произнес он. — Я вижу здесь Лунные руны, рядом с обычными, гласящими: «5 футов высота двери, и трое в ряд могут войти в нее».
— Что такое Лунные руны? — возбужденно спросил Бильбо. Он любил карты, как я уже сказал вам; он любил также руны, знаки и искусно сделанные надписи, хотя у него самого почерк был тонкий, а буквы походили на пауков.
— Лунные руны — это рунические письмена, для вас невидимые, — ответил Эльронд. — По крайней мере, если вы смотрите на них прямо. Они видны, только когда сквозь них просвечивает луна; кроме того, в более хитроумных случаях луна должна быть в той же фазе и светить в тот же день, как и когда писались эти руны. Их выдумали Карлики и писали серебряными перьями, как могут подтвердить и ваши друзья. Эта надпись сделана некогда в Канун Дня Середины лета, когда луна была вот таким серпом.
— Что же здесь написано? — спросили Гандальф и Торин одновременно; обоим было слегка досадно, что первым прочел надпись Эльронд, хотя, в сущности, у них для этого не было условий, которых пришлось бы ждать еще неизвестно сколько времени.
«Будь у серого камня, когда застучит дрозд, — прочел Эльронд, — и когда солнце, заходя, в День Дьюрина, последним лучом осветит замочную скважину».
— Дьюрин! — воскликнул Торин. — Он был отцом отцов одного из двух последних племен Карликов — племени Долгобородых — и предком моего деда!
— А что это за День Дьюрина? — спросил Эльронд.
— Первый день Нового года у Карликов, — ответил Торин. — Это первый день последней луны осенью, на пороге зимы. Мы называем Днем Дьюрина тот день, когда последняя осенняя луна встречается в небе с солнцем. Но это мало нам поможет, ибо нам сейчас не под силу будет определить такой день.
— Это мы еще посмотрим, — произнес Гандальф. — Есть там еще какие-нибудь надписи?
— Нет, насколько видно при