Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Из лужицы на бетонном полу пил голубь.
Сазан сунул руки в карманы и прошел через арку металлоискателя к пассажирскому залу. Арка немедленно принялась орать. Толстая тетка, предназначенная для проверки билетов, заполошно вскричала:
— Эй, гражданин! Который в пиджаке! Вернитесь! Вы куда без билета?
Немногочисленные пассажиры уже выворачивали головы, обрадованные разнообразящему будни скандалу. Валерий повернулся и устало посмотрел на тетку.
— Я Нестеренко, — сказал он.
— А мне какое дело? — изумилась тетка: видимо, персонал такого низшего уровня подробности вчерашней революции еще не коснулись.
— Хоть Нестеренко, хоть Шестеренке, — продолжала тетка, — вы чего звените? Может, у вас там автомат?
Валерий распахнул пиджак.
— Всего лишь «Макаров», — мстительно сказал он.
Тетка на манер гуся уставилась ему под мышку, от растерянности утратив дар речи.
Воротца для пассажиров были еще заперты. Валерий прошел на балкон и спрыгнул оттуда на теплый, шершавый бетон, кое-где поросший пушком травы.
Впереди, сколько хватало глаз, простиралась безрадостная бетонная сельва, отороченная на самом горизонте забором. К пассажирскому терминалу важно катился желтый открытый автобус пенсионного возраста. Метрах в ста разгружался чартерный грузовой рейс.
Сазан засунул руки в карманы и побрел по жесткой траве вдоль рулежки. Человек в рабочем комбинезоне издали замахал на него рукой и что-то прокричал.
— Туда нельзя! — закричал человек. Сазан пожал плечами и побрел дальше. Над головой Сазана, едва не оборвав барабанные перепонки, прошмыгнул самолет с огромным изображением орла на хвосте. Из-под белоснежных крыльев свисали шасси, грязные, как подштанники.
Самолет соприкоснулся с полосой, подпрыгнул по-кенгурячьи и побежал дальше, туда, где рабочий с желтым флагом уже отмахивал ему дорогу.
Парень в комбинезоне торопливо шагал через рулежку к Сазану.
— Ты кто такой? — начал браниться он. — Здесь тебе не улица Арбат, ясно? Здесь ходить нельзя!
— Всем нельзя, а мне можно, — отозвался Сазан.
— Это почему же тебе можно? — опешил комбинезон.
— А потому что я так устроен, — объяснил Сазан, — потому что я за это дрался и получил право ходить, где нельзя.
— А, понял! — сказал человек. — Это ты новая «крыша»?
— А ты?
— «Рыково-ремонт». Зам главного. Макарьев. Макарьев с Сазаном прошли к навесу, под которым стоял старенький трап с вывороченными наружу внутренностями. Нестеренко сел на ступеньку трапа, и Макарьев сел рядом с ним.
Из— под навеса был виден угол аэровокзала и желтый автозаправщик, ползающий по полю, как божья коровка.
— И что ты думаешь обо всей этой склоке? — спросил Сазан.
— Съедят Моисеича, — сказал Макарьев. — Он же с Сергеевым поругался, а «Вась-Вась» с Сергеевым дружит.
— А кто такой Сергеев?
Макарьев ткнул пальцем куда-то вбок.
— Хозяин «Рыково-2». Военного.
— Ив чем они поругались?
— Долгая история.
— А все-таки?
— А когда выборы в Думу были, Сергеев сына хотел депутатом, а Ивкин, обратно-таки, хотел Глузу. Ну, Сергеев обиделся — а у него в друзьях налоговая полиция, он полицию напустил на аэропорт. Они у нас тут чуть самолет не описали. А у Ивкина в друзьях налоговая инспекция, он инспекцию напустил на сына Сергеева, а он у нас в городе универмаг держит. Вот так и живем сейчас. Полоса общая, а морды врозь.
— А депутатом кто стал? Макарьев махнул рукой.
— А депутатом какого-то Баранова губернатор спустил.
— А вы за кого? За Ивкина или Кагасов?
— А нам что? Нам бы зарплату платили.
— Платят?
— Раньше платили. А в этом месяце чего-то забыли.
— Твою мать, — пробормотал Сазан.
***Олег Важенкин, глава авиаремонтного предприятия «Рыково-ремонт», стоял на бетонной рулежке, запрокинув голову. Высоко над ним висело крыло ЯКа-42 с гондолой двигателя, и двигатель этот ревел, как иерихонская труба.
— Хватит! — заорал Важенкин и замахал руками пилоту, чтобы тот кончал продувку.
За ревом двигателя не слышны были шаги человека, который подошел к Важенкину и потряс его за плечо.
— Леша? Ты? — сказал Важенкин, оборачиваясь. — Как поет, а? Чистый Шаляпин!
— Разговор есть, — сказал Глуза.
Они отошли от самолета подальше, в разверстую тень ангара, и Важенкин облокотился на крашенный зеленой краской сверлильный станок. Он был в грязных мятых брюках и рубашке, явно свидетельствовавшей о том, что ее хозяин самолично отлаживал систему подачи топлива.
— У тебя, кажется, проблемы с ивановским самолетом? — спросил Глуза.
— Да что проблемы! — Важенкин всплеснул руками.
За тридцать лет работы ни один из самолетов, прошедших через руки Важенкина, не разбился, и более того — летчики хорошо знали, что никаких неприятностей с этими самолетами не случится. Не начнет вдруг падать ни с того ни с сего давление в кабине, не замигает красная лампочка, свидетельствующая о неисправностях в топливной системе, не будет проблем с шасси, — всего, что еще не означает ни в коей мере катастрофу, но уж точно влечет за собой брань в эфире, высокое давление у пилота и трясущиеся руки после посадки.
Важенкина звали к себе крупные аэропорты, но он тридцать лет провел в Рыкове и не собирался отсюда уезжать. Зато к нему летали со всей страны — по крайней мере, с европейской ее части, и если у аэрокомпании были деньги на ремонт, они предпочитали потратить их у Важенкина.
— Так что там с Ивановом? — повторил Глуза.
— Не прилетит Иванове! — грустно сказал Важенкин. — У меня за последний месяц вчетверо меньше заказов. Люди звонят и извиняются: «Олег Михайлович, мы бы рады прилететь, но Рамзай не велит!»
— Да, — сказал Глуза. — Вот в Еремеевке шесть самолетов. Где они ремонтируются? В Харькове. А могли бы у нас.
Важенкин нерешительно щелкнул пальцами.
— Я, конечно, не поклонник Рамзая, — проговорил Глуза, — но Витя просто до сумы нас всех доведет. Ну хорошо, они там с Рамзаем насмерть поссорились, но мы-то тут при чем?
— Так нас же попрут! — сказал Важёнкин. — Витю уберут и нас уберут.
— Ну что за ребячество? Мы-то не Ивкина? Мы-то сможем договориться. Вот послушай…
И Глуза жарко зашептал что-то на ухо, увлекая ремонтника в глубь ангара и бдительно следя, дабы его пиджак не изгадился о перепачканные графитовой смазкой снасти.
***Генеральный директор «Рыково-АВИА» Виталий Моисеевич Ивкин сидел на больничной постели, закутанный в бордовый с пышными кистями халат. Он осторожно кушал принесенный из дома бульон и слушал при этом рассказ своего сына обо всем, что произошло в аэропорту за два дня.
— Нет, ты моей смерти хочешь! — простонал Виталий Моисеевич, дослушав повествование до конца. — Что ты наделал, ох, дубовая твоя голова, что ты наделал? Мне что — Рамзая мало с Васючицем? Ты на меня еще бандитов хочешь натравить?
— У нас и без Нестеренко есть бандиты, — упрямо сказал Миша.
— Вот именно! И теперь они будут выяснять между собой, кому из них принадлежит право собственности на мою скромную персону, как будто этого аэропорту не хватало! И если ты мог заметить, господин Шилов просто лишен был возможности пойти на мировую с СТК, потому что Служба хотела захавать его драгоценную заправку. А у господина Нестеренко никаких заправок нет, и самое выгодное, что он может сделать, — это продать меня Рамзаю по сходной цене!
Директор всплеснул рукавами халата и хотел было что-то прибавить еще, но тут дверь палаты отворилась, и внутрь вошел предмет спора двух поколений семьи Ивкиных, а именно Валерий Нестеренко. Бандит, как и в прошлый раз, был безукоризненно одет, и как ни искал Ивкин очертаний кобуры под мышкой, а что у Нестеренко был с собой ствол, он знал — история с аркой металлоискателя и билетершей разлетелась по аэропорту с необыкновенной скоростью, так вот, очертаний кобуры было совершенно не видно. Слишком хорошо был пошит пиджак. Если элегантный бандит и слышал последние слова директора, то виду он не подал, а присел на кровать и спросил:
— Как здоровье?
— Ничего, — сказал директор.
— Такой вопрос маленький, — промолвил Сазан, — почему ремонтникам зарплату не платят?
— Как не платят? Платят.
— Не валяй дурака, Виталий! У меня что, глаз нет? Второй месяц зарплату не платят, по всему аэродрому уже параша ходит: мол, Ивкин решил слинять и на прощанье карман потуже набивает.
— Не правда!
— А что не правда? Я как последний лох навернулся, получается! Я пришел его защищать, а он уже чемоданы упаковал!
— Я? — Ивкин чуть побледнел и схватился за сердце. — Я собрание отменил…
— Ага! Чтоб цену себе набить! Мол, без Ивкина у вас ничего не получится, платите Ивкину отступное. У тебя что, совсем крыша поехала? Если ты собираешься бороться, так плати зарплату! А то люди тебя допрежь СТК сожрут.