Читать интересную книгу Солдаты афганской войны - Сергей Бояркин

Сержант тут же дал команду заходить в столовую.

ЧП

ЧП в нашем полку были не редкостью — уж раз в неделю что-нибудь «из ряда вон» обязательно случалось. Очередное ЧП произошло в батальоне, где готовили будущих командиров БМД. Там сильно избили одного курсанта. Если бы ему просто разбили лицо, то такой пустяк вряд ли вообще кто заметил. Фингал на лице курсанта — дело самое обыденное и естественно, уж никак не повод для ЧП. На этот раз случилось дело посерьезней — тому курсанту отбили внутренности так, что перестали работать почки.

В крайне тяжелом состоянии курсанта увезли в госпиталь. Побросав все текущие дела, к нему в палату приходили его командиры-офицеры, пытаясь узнать кто его избил. Но, несмотря на обещания сурово наказать виновных, курсант упорно отмалчивался. Страх держал его язык на замке. Он боялся, что за стукачество сержанты его совсем задавят, а рядовые курсанты будут презирать.

На следующий день по этому поводу весь личный состав полка был собран в актовом зале. Мы расселись. Замполит полка строгим голосом зачитал листок, в котором сообщался факт чрезвычайного происшествия в части. Об этом все и без того знали. Дочитав листок, замполит сел. За ним на трибуну поднялся командир полка и сразу же обрушился на всех с руганью. Выдержка покинула его — он весь трясся от негодования. Но мы-то не сомневались — бесило его вовсе не то, что парня уделали так, что он теперь не в состоянии встать с койки — судьба отдельного солдата его вряд ли интересовала, а только то, что это происшествие всплыло как ЧП и теперь пошло по вышестоящим инстанциям.

От командиров начальство требовало навсегда искоренить «чуждое армии явление» — неуставные взаимоотношения, которые, как они полагали, были занесены сюда из уголовного мира. Но эти требования давали обратный эффект. Каждое ЧП отрицательно сказывалось на карьере всех причастных командиров: им вменяли в вину, что они не могут навести должный порядок во вверенном им подразделении. Поэтому офицеры как могли скрывали и пытались замять время от времени потрясающие часть ЧП.

Однажды в дневное время, как раз после обеда, исчез Брылев — курсант с нашего взвода. Сначала его искало его отделение — бесполезно. Потом к поискам подключился взвод: обошли все ближайшие окрестности — нигде нет. Через час поисков дело приняло серьезный оборот, и после доклада командиру роты искали уже всей ротой. К ужину, неожиданно для всех, Брылев заявился сам. Тут же на него налетели сержанты:

— Ты куда, козел свалил? Сегодня тебе п..ец придет!

Хорошо, за Брылева вступился Жарков. Он строгим голосом несколько раз повторил перед строем:

— Чтобы Брылева никто пальцем не тронул! Не дай бог устроите разбираловку! Головы поотворачиваю!

Потом пришел ротный и провел тот же самый инструктаж. Офицеры знали, что только так возможно упредить верное ЧП. Если бы Брылев отсутствовал всего полчаса, то ничего страшного, безусловно, не случилось бы — сержанты только поддали бы ему сколько полагается в таких случаях, этим бы все и обошлось. Но если наказывать Брылева пропорционально провинности, то сержантам следовало бы его просто покалечить.

Офицеры в тот день так следили за порядком, что сержанты после отбоя даже не отважились провести вечернюю зарядку.

Как выяснилось, виновником в загадочном исчезновении Брылева оказалась хорошая, ясная погода. В тот день его отправили с каким-то мелким поручением. А поскольку день выдался солнечным: птички щебечут, кузнечики стрекочут — вот и не сдержался парень от соблазна прилечь на мягкую, зеленую травку. Приглядел безопасное место на отшибе, чтобы отдохнуть минуток десять, не больше. Но стоило ему туда забраться, как глаза сами собой сомкнулись — и проснулся он только к ужину.

Был в нашем взводе и настоящий побег. Это случилось за несколько дней до принятия присяги. Курсант Елкин — здоровенный рыжий парень — под прикрытием ночи дал тягу по направлению к родному дому. Вот это был настоящий переполох! К концу дня его искала не только рота, а весь полк. Занятия отменили. Взвода выстраивались в цепи и прочесывали на несколько километров прилегающие к части леса и овраги. Все тщетно.

Поздно вечером блудный воин вернулся сам. Как он потом «покаялся» — ему не пришлись по сердцу армейские порядки — вот и решил рвануть куда подальше. Но на полпути одумался и повернул назад. Понял, что жить в бегах — еще хуже, а поймают — дадут срок.

Удивительно, но Елкина тоже не стали наказывать. И опять офицеры по нескольку раз предупреждали: «Елкина не трогать!» — боялись, что его искалечат. А это значит — ЧП! — угроза дальнейшей карьере.

Офицеры отлично знали, что творится в казармах. Знали, что сержанты каждодневно бьют курсантов — так ведь без бития не будет послушного солдата! Поэтому, несмотря ни на что, все продолжало оставаться как и прежде.

…Командир полка долго орал, изрыгая тысячи проклятий, и грозил аудитории кулаком. Под конец эмоциональной речи он вынул из нагрудного кармана свой партийный билет, высоко поднял его над собой и, размахивая им как самой святой реликвией, торжественно произнес:

— Это происшествие ляжет грязным пятном на нашей части. Я даю вам честное слово! Честное слово коммуниста и честное слово офицера! Этих подонков я найду! Из-под земли достану! Найду и посажу в тюрьму!

Закончив на этом оптимистическом утверждении, он, еще возбужденный, покинул трибуну.

Собрание закрыли, а курсантов развели по казармам. Там нас сразу же построили сержанты:

— Рота строиться! Смирно!

Замок соседнего взвода, старший сержант Каратеев — здоровенный и крепкий бугай, выделявшийся своей наглостью и властной самоуверенностью — чтобы его лучше видели, заскочил сапогом на кровать, ухватился одной рукой за дужку верхней койки и, покачиваясь из стороны в сторону, развязано прокричал в строй:

— Что, сынки! Наслушались, что п..дят товарищи коммунисты? А теперь слушайте сюда! Забудьте эти гнилые обещания! Никогда КэП никого не найдет! Я вам скажу больше! — Мы вас как п..дили, так и будем п..дить! Любого отх..рим за милую душу! И не дай бог среди вас заведется стукач — эта гнида живой из учебки не уйдет! — Каратеев спрыгнул с кровати. — А теперь, вольно! Разойдись!

Травма

Кто был студентом — видел юность,Кто был солдатом — видел жизнь.

(Из альбома солдата)

Прошло два месяца. Постепенно сознание и организм стали смиряться с армейскими порядками. Гражданская жизнь уже казалась сказочно далекой-далекой. Подумать только! Еще совсем недавно я мог свободно, повинуясь лишь своим собственным желаниям, пойти в кино или к друзьям, или, что самое невероятное — мог просто лежать на диване и ничего не делать. Все это ушло в прошлое, как будто и не было вовсе. Однако оставалась одна связующая нить с тем чудесным миром. Регулярно раза три-четыре в месяц из дома приходили письма. Какие от друзей, какие от родственников.

Где-нибудь в перерыве между занятиями, взяв у полкового почтальона накопившуюся пачку писем, сержант приступает к их раздаче. Все в нетерпении его окружат, а он выкрикивает фамилии:

— Бояркин!

— Я!

— Подставляй нос! — я закрываю ладонями лицо, а нос оставляю незащищенным. Сержант резко щелкает по носу краем конверта:

— Получай!

Счастливчики, получившие по носу, расходятся по разным сторонам, вскрывают конверты, разворачивают сложенные листы и, отключившись на какое-то время от всего внешнего мира, начинают внимательно изучать их содержание. Хоть и писали в основном о самых что ни на есть пустяках — все равно письма поднимали настроение — там меня ждут, там я снова буду человеком.

Правда, не всегда письма доходили до адресатов. Иногда сердобольные родственники норовили сунуть в письмо купюрку: рубль, трюльник, а то и пятак. И такая материальная забота была всегда кстати: хоть мы и числились на казенном довольствии, но все же тех 4 рублей 80 копеек, выдаваемых нам ежемесячно за службу Родине, было явно недостаточно для покупки разных мелочей, в основном, конечно, сигарет. Однако, частенько эту материальную помощь перехватывали где-то на полпути. Ходил упорный слух, что это дело рук одного бессовестного десантника, который получал и доставлял полковую почту. Зная о том, что в письмах частенько прячутся денежки, он просвечивал конверты, как рентгеном, на свет и, увидев характерное затемнение от банкноты, письмо вскрывал и выбрасывал, а наличные, естественно, отправлял себе в карман.

Еще днем я получил письмо из дома, но времени его прочитать пока не было, так как заступал в наряд по роте. Наконец, уже под вечер, улучив минутку, пока сменяемые дневальные сдавали наряд, я сел на табуретку в проходе между коек, вскрыл конверт и погрузился в чтение.