вещи! — Выпаливаю я, заикаясь. — Что ты сделал с моей одеждой?
— Дай угадаю, — говорит он, скрещивая руки на груди, демонстрируя свои мускулистые бицепсы, — Тебе не нравится твоя новая одежда.
— Меня не волнует новая одежда! — Кричу я. — Меня волнует моя старая!
Он закатывает глаза.
— Для такой принцессы, как ты, я бы подумал, что ты была счастлива избавиться от этих уродливых лохмотьев.
— Это были не лохмотья! — Слезы жгут мне глаза, но я отказываюсь отступать или показывать слабость. — Я хочу их вернуть. Сейчас же! Я требую.
— Сейчас? — Он расцепляет руки и делает шаг вперед, возвышаясь надо мной. — Этой одежде место на помойке, и именно там она и находится.
Я с трудом сглатываю комок в горле. Если я потеряю платье моей матери, единственное, что у меня от нее осталось, то просто не знаю, что буду делать.
Он подходит ко мне еще ближе и, наклонившись, шепчет мне на ухо: — Если ты снова придешь в мою комнату посреди ночи, лучше бы это было потому, что ты хочешь либо сесть мне на лицо, либо встать на колени.
Горячий румянец поднимается по моей шее и щекам, когда я опускаю взгляд в пол, весь гнев и борьба во мне быстро иссякают. Никогда раньше мужчина так со мной не разговаривал. Я всегда была недоступна для любого, кто осмеливался смотреть в мою сторону. Но у меня такое чувство, что Лука не привык, чтобы ему говорили "нет".
— Мусор не вывозится до вторника. Может быть, ты все же сможешь сохранить свои тряпки, — замечает он, разжигая мой гнев и заставляя его мгновенно вспыхнуть с новой силой.
В ярости я отворачиваюсь от него и спускаюсь по коридору. Бегу на кухню в поисках мусорных баков, где могла быть моя одежда.
Бенито сидит на кухонном столе и ест сэндвич со стаканом молока.
— Я могу тебе чем-нибудь помочь? — Предлагает он.
— Моя одежда. Что ты с ней сделал?
Он встает, оставляя недоеденный сэндвич на столе, и ведет меня на улицу к ряду мусорных баков в задней части дома.
— Лука сказал мне выбросить её.
— Я знаю, — говорю я ему со вздохом, прежде чем открыть крышку одного из мусорных баков. Я нахожу черный пластиковый пакет и разрываю его. Запах гниющей еды ударяет мне в нос, и с отвращением отворачиваюсь. — Ты знаешь, в какой именно бак положил мою одежду?
Бенито подходит к следующему и открывает его.
— Может быть, этот. Он вытаскивает несколько пакетов, и под всем этим мусором оказывается моя старая одежда.
— О, слава богу, — восклицаю я, прежде чем роюсь в куче и вытаскиваю мамино платье. Я прижимаю ткань к груди. От него воняет мусором, но мне все равно. Я постираю его завтра и верну к жизни, как всегда.
Замечая растерянное выражение лица Бенито, я объясняю: — Это принадлежало моей матери и единственное, что у меня от нее осталось.
— Ах, — понимающе бормочет он.
Спеша в дом, я изо всех сил цепляюсь за платье. К тому времени, как возвращаюсь в свою комнату, я все еще злюсь. Лука думал, что может просто взять мои вещи и выбросить их, как будто они ничего не значат. Хотела бы знать, что для него важно также сильно, чтобы я могла это выбросить. Но часть меня думает, что его вообще ничего не волнует.
Глава 12
Лука
Когда я просыпаюсь на следующее утро, то сразу смотрю запись с камеры наблюдения, на которой Верона роется в мусоре, как гребаный енот. Мои губы кривятся от отвращения, когда она открывает пакет за пакетом, пока не находит свою старую одежду.
Нажатием кнопки, камера приближает ее лицо, и я вижу абсолютное облегчение, заливающее ее черты, когда она находит то, что ищет. Старое платье? Оно простое, выглядит как обычная одежда, в нем нет ничего особенного. Но, очевидно, это имеет для нее какое-то значение. Может быть, это винтажный Gucci или что-то в этом роде.
Бенито стучит, прежде чем ввести код на недавно установленном замке в моем офисе. Я приостанавливаю запись и смотрю на него, когда он входит.
— Понравилось тебе прошлой ночью нырять в мусорный контейнер? — Спрашиваю его с ухмылкой.
— Это было платье ее матери, — говорит он.
Мои брови хмурятся, когда я снова смотрю на ноутбук и вижу ликующее лицо Вероны, застывшее на экране.
— Понятно, — бормочу я. Я не из тех, кто любит сентиментальности, но у меня есть старая музыкальная шкатулка моей матери, и я держу под ее замком. Песня, которую она играет, напоминает мне о ней. Возможно, это платье похоже на музыкальную шкатулку. Что-то, что хранит память о ее матери, когда она больше всего в этом нуждается.
Я пренебрежительно машу Бенито рукой. Не хочу говорить о прошлом, Вероне или гребаном платье, в поисках которого она рылась в мусоре.
— Есть новости о сделке? — Это действительно то, что меня интересует.
— Константин не сдвинулся с места, — отвечает он.
Это меня злит. Константин Карбоне достаточно долго был занозой в моем боку. Его банда соперничает по известности и размерам с моей собственной семьей, и он поднимается по служебной лестнице так же быстро, как и я. Мы всегда соперничали друг с другом, даже если в глубине души у нас совершенно разные интересы.
Что касается меня, я ценю рынок наркотиков, торговлю оружием, отмывание денег.
Что касается Константина, то он занимается в основном торговлей плотью. И, более конкретно, торговлей несовершеннолетними. Его приобретения приносят ему много денег, делая его с каждой минутой все более могущественным, а также более опасным.
Я пытался положить конец его новоприобретенному вкусу к незаконной деятельности, но он даже не принимает моих предложений отдать ему территории в обмен на то, что он прекратит торговлю детьми.
У меня нет души… или сердца. На самом деле, мне нравится думать, что тьма, клубящаяся внутри меня, время от времени выплескивается наружу, когда это необходимо. Но в том, что он делает, есть что-то такое, что проникает мне под кожу, и я не могу позволить этому продолжаться.
— Предложи ему также западную территорию, — говорю я Бенито.
Бенито некоторое время пристально смотрит на меня.
— Это наша самая большая территория. Мы потеряем часть бизнеса и много денег, если сделаем это.
Я прищуриваюсь, глядя на своего самого надежного и единственного друга в мире.
— Мне похуй.
— Твой отец никогда бы этого не допустил.
— Последнее, что я слышал, мой старик уходит