Читать интересную книгу Ахульго - Шапи Казиев

Комендант крепости полковник Педяш предложил Хаджи-Мураду свою помощь, но гордый джигит отказался.

– Это наше дело, – сказал он полковнику.

– Я сам потолкую с мюридами.

Про Шамиля он даже не упомянул, чтобы в Хунзахе не началась паника.

Хаджи-Мурад уже подходил к аулу, когда увидел, что оттуда движется целое войско. Было темно, но сотни мерцавших в ночи факелов свидетельствовали о том, что Хаджи-Мурада ждет жаркая встреча.

Хаджи-Мурад подал знак остановиться. Всадники замерли, и из ночи до них долетел гимн мюридов, двигавшихся на него с горы. Соразмерив силы и расположение противника, Хаджи-Мурад решил не искушать судьбу и велел поворачивать обратно.

– Разве мы не нападем на них? – удивлялись нукеры, привыкшие, что Хаджи-Мурад не ведает страха.

– Можно было бы и напасть, – ответил Хаджи-Мурад.

– Но тогда будет резня, в которой мало кто уцелеет.

– Тебе что, мюридов жалко? – удивлялись нукеры.

– Мне жаль этих глупых людей, которые пошли за мюридами, – сказал Хаджи-Мурад.

– А ханское стадо надо беречь.

Он решил дождаться возвращения своих основных сил, а уж потом проучить бунтарей так, чтобы об этом вспоминали их дальние потомки. И еще он рассчитывал на то, что, упиваясь победой над самим Хаджи-Мурадом, Шамиль не уйдет и дождется его возвращения.

Его нукеры вернулись только через день, сильно потрепанные и злые от того, что им не удалось захватить аул, вышедший из повиновения ханам. И таких аулов становилось все больше, несмотря на бахвальство Фезе, объявившего, что вся Авария им занята и приведена в надлежащую покорность. Фезе ушел, а вместе с ним ушла и мнимая покорность.

Взбешенный Хаджи-Мурад, не дав своим людям передохнуть, повел их на Шамиля. Добравшись до аула, он отправил часть конницы в обход, а сам ринулся на аул во главе самых храбрых джигитов.

Аул был взят. И он был пуст. Люди ушли к Шамилю.

В кольцо на двери мечети было вложено письмо: «Если тебе нужны дрова, разрушь наши дома».

Глава 7

Когда Екатерина Евстафьевна Граббе узнала, что ее супруга безотлагательно вызывают в Петербург, у нее случилась истерика.

– Я знаю, это все – Чернышев! – рыдала она, заламывая руки.

– Этот злой демон!

Граббе и сам так считал. Это началось еще в 1826 году, когда арестованного Граббе допрашивали по делу декабристов. Чернышев, бывший тогда генералом от кавалерии и членом Следственного комитета, сразу невзлюбил Граббе за его вызывающе независимое поведение. Но Граббе считал себя невиновным. Он не отрицал, что вступил в тайный «Союз благоденствия» и участвовал в его съезде в 1821 году. Тогда все бредили отменой крепостничества и свободами, которые они видели в Европе. И не последние люди были его друзьями по обществу, взять хотя бы Михаила Орлова, генерала, принимавшего капитуляцию Парижа. Или Федора Глинку, тоже героя войны и поэта… Не говоря уже о самом Трубецком. Но тогда съезд объявил себя распущенным, и Граббе больше политикой не увлекался. Тем более, что тогда же и поплатился за недолгое участие в тайном обществе увольнением со службы и ссылкой в Ярославль на жительство под надзором. И не его вина, что Трубецкой, как оказалось, закрыл «Союз благоденствия» только для виду. Выяснилось, что руководители Общества желали избавиться от подозрительных членов и сбить со следа ищеек. А уже на следующий день Трубецкой учредил с братьями Муравьевыми новое, еще более тайное общество, положив целью уничтожение самодержавия, освобождение крестьян и введение конституционного правления на европейский манер.

Однако Чернышев не верил оправданиям Граббе. Да и как мог верить бывший глава шпионской сети во Франции бывшему тайному агенту в Баварии? Но явных доказательств не было, а Граббе стоял на своем.

До самозабвения увлеченный разоблачениями известнейших в России лиц, Чернышев видел во всех, кто имел отношение к делу декабристов, опаснейших государственных преступников. И отлично понимал, что уничтожением влиятельных прежде соперников расчищает себе путь к сияющим вершинам власти. Так оно потом и случилось. А на следствии Чернышев не щадил ни себя, ни подследственных, грубя князьям, угрожая генералам и унижая всех без разбору.

Граббе терпел недолго. Природное упрямство сделало свое дело, и он дерзнул поставить Чернышеву на вид, что, пока он, полковник Граббе, не осужден, закон не позволяет с ним так обращаться. И что он не позволит кому бы то ни было оскорблять его, пользуясь своею безнаказанностью.

Чернышев пришел в бешенство. Граббе продолжал дерзить, решившись положить голову, но не спустить обидчику. Суд оправдал Граббе, не найдя достаточных улик. Но могущественный враг, которого нажил себе Граббе, не дремал. Не успев выйти из Главной гауптвахты, Граббе был вновь арестован и заключен в Динамюндскую крепость за дерзкие ответы, данные комиссии. Его выпустили только через четыре месяца.

Служебное рвение Чернышева сделало его близким к императору человеком, и он получил пост военного министра.

– Он преследует нас! – рыдала Екатерина Евстафьевна.

– Он хочет нашей крови!

– Делать нечего, душенька, – говорил Граббе.

– Надобно ехать.

Он стоял у окна и смотрел на игравших в саду детей, будто навсегда с ними прощаясь.

– Он тебе мстит! – продолжала причитать жена.

– Я поеду с тобой! Брошусь в ноги императрице.

– Поеду один, – сказал Граббе.

– Еще ничего не известно.

– Этот сатрап, этот нахальный выскочка, парвеню!..

– Довольно! – уже тверже сказал Граббе.

– Он как-никак военный министр. К тому же граф.

– Граф! – горько усмехнулась Екатерина Евстафьевна.

– Разве благородные люди так поступают?

– Да, мы повздорили, но это дело прошлое, – сказал Граббе.

– Я служил, и наградами меня не обходили.

– Другому дали бы больше, – гневилась жена.

– А знаешь ли ты, что этот пошлый Чернышев…

– Полноте, Катенька, – прервал ее Граббе.

– Люди услышат.

– Нет уж позволь… – упрямилась Екатерина Евстафьевна.

– Не хотела тебе говорить, но раз уж на то пошло…

– Так в чем дело? – насторожился Граббе.

– А в том, что военные министры у нас заняты не солдатским обмундированием, а дамскими юбками.

– В каком это смысле? – не понял Граббе.

И супруга принялась излагать весьма пикантную историю.

– Супруга его, в девичестве графиня Зотова, по матери внучка князя Куракина, – начала издалека Екатерина Евстафьевна.

– А у того побочные семейства…

– Ну так что же? – торопил Граббе жену.

– Так вот одна девица, тоже внучка Куракина, жила у Чернышевых, – продолжала Екатерина Евстафьевна.

– И наш военный министр не замедлил ее соблазнить.

«Ловко!» – подумал Граббе, но жене сказал:

– Это нонсенс!

– А потому, как нужно было сбыть опозоренную девицу с рук, – рассказывала Екатерина Евстафьевна с видом заговорщицы.

– Чернышев подыскал ей покладистого мужа.

– Кого же? – спросил Граббе, хотя его это мало интересовало. Он уже перебирал свои ордена, решая, какие надеть.

– Некоего Траскина.

– Кто таков? – поморщился Граббе, впервые услышав это имя.

– Временщик, подстать Чернышеву, – сообщила Екатерина Евстафьевна.

– Известно только, что на лицо безобразен, тучен до уродливости и жаден неописуемо. Вот его и пустили по интендантской части.

Увидев, чем занят супруг, она уткнулась ему в плечо и сказала:

– Надень все. Ты их кровью своей заслужил, ранениями.

Но Граббе решил явить скромность и ограничиться Георгием 3-й степени, какой был и у Чернышева, и тот знал цену этому ордену. А что до остальных, то, во-первых, они не ценились так высоко, как Георгий, а во-вторых, Граббе слишком хорошо понимал, что никакие ордена, никакие заслуги не в силах заслонить тяжкое клеймо «прикосновенности к делу декабристов».

Граббе надеялся, что с годами все забудется. Он уже и сам начал забывать былые неприятности. На все это он уже смотрел иначе. Он теперь сам начинал верить, что в тайное общество его завлекли обманом и что у него хватило ума вовремя покинуть логово заговорщиков. Стране нужен был порядок, а эти масоны… Нет, убеждал себя Граббе, он им вовсе не сочувствовал, он просто изучал этих демонов в человеческом обличии. Он тогда еще понял, в какую гибельную бездну они толкали государство! Вроде той горы, что чуть не поглотила его во сне.

Граббе считал, что верной службой государю давно искупил свои недолгие заблуждения. Но всякий раз, когда открывались новые обстоятельства, Чернышев первым делом приказывал вызвать и допросить Граббе.

Вернулась Лиза. Она была переполнена впечатлениями и почти позабытыми чувствами, которые испытала от близкого общения с молодым мужчиной.

– Добрый вечер, – улыбнулась Лиза, виновата хлопая ресницами.

– Здравствуй, душенька, – сказала Екатерина Евстафьевна, беря себя в руки.