9
Прокурор Павел Трофимович Евпраксеин в трезвом виде всегда знал, что он делает и для чего. Он понимал, что многие другие, лица не обладают подобным знанием, и поэтому обычно не удивлялся странности их поведения.
Нюра, уйдя от Борисова ни с чем, пришла к выводу, что вела себя неправильно Теперь она решила действовать так, как советовал ей Иван Тимофеевич Голубев. Но одно дело решить, а другое – сделать. Когда она вошла в кабинет и увидела крупного важного человека за большим столом под большим портретом, она как-то сразу же оробела и, переступая с ноги на ногу, попятилась даже слегка назад, но, вернувшись к порогу, остановилась.
– Вы ко мне? – спросил прокурор приветливо.
– К вам, – сказала Нюра так тихо, что сама слов своих не услышала.
– И по какому же делу?
– Я беременная, – сказала Нюра.
Если бы она последовала совету Голубева в полном объеме, то есть завизжала, кинула на пол сумку и сама кинулась на пол, может быть, это и произвело бы на прокурора должное впечатление. Но она смутилась, покраснела, и эту фразу произнесла так тихо, что не была уверена, услышал ли ее прокурор или нет.
– Не понял. Какая? – прокурор приложил к уху ладонь.
– Беременная, – пролепетала Нюра, смутившись еще больше.
– Громче.
Когда она произнесла то же слово в третий раз, прокурор наконец-то ее услышал. Он улыбнулся и вышел из-за стола.
– Беременная? – переспросил он и, мягко взяв Нюру за плечи, подвел к окну. – Если беременная, вам не сюда, вам во-он куда надо.
И показал ей стоящее на другой стороне улицы, обшитое тесом здание, в котором, как указывали вывески, находились родильный дом и женская консультация.
– Нет, – сказала Нюра, – я не насчет этого, я насчет мужика.
– От фронта никого не освобождаем, – быстро сказал прокурор.
– Да нет, – сказала Нюра.
– А если насчет алиментов, то пока рано. Только после рождения ребенка.
– Да не в том, – улыбнулась Нюра. По сравнению с тем, что предполагал прокурор, истинное ее дело показалось ей гораздо более простым и легко разрешимым. – Мужика-то у меня посадили.
– А-а, – сказал прокурор. – Теперь понял. И за что же его?
– А ни за что, – простодушно сказала Нюра.
– Ни за что? – удивился прокурор. – А вы в какой стране проживаете?
– Как это? – не поняла Нюра.
– Ну, я спрашиваю, где вы живете? В Англии, в Америке или, может, в фашистской Германии, а?
– Да нет же, – объяснила Нюра, – я в Красном живу, в деревне, отселя семь километров, может быть, слышали?
– Что-то слыхал, – кивнул прокурор. – И что же в этом вашем Красном советской власти нет, что ли, а?
– В Красном нет, – подтвердила Нюра.
– Как, совсем нет?
– Совсем нет, – сказала Нюра. – Сельсовет-то у нас в Ново-Клюквине, за речкой. А у нас только колхоз.
– А, понятно, понятно, – ухватил прокурор. Он взял лист бумаги и стал на нем что-то чертить. – Вот это, значит, речка, здесь, за речкой, советская власть, вот мы ее так заштрихуем. А с этой стороны, стало быть, совсем ничего. Да-а, – сказал он, разглядывая с интересом чертеж, – тогда совсем, конечно, другое дело. А то уж я было подумал, как это: советская власть – и ни за что. Я лично как прокурор, ну и вообще как советский человек о таких безобразиях никогда не слыхал. Нет, конечно, бывают у нас отдельные лица, которые по глупости или с умыслом распространяют разные злостные слухи, ну таких-то людей мы, конечно, сажаем. За клевету на наш строй, на наше общество, на наш народ, но это же нельзя сказать – ни за что? Так же?
– Так, – согласилась Нюра.
– Ну и чего же вы от меня хотите?
– Так я ж насчет свово мужика, – напомнила Нюра.
– А я-то тут при чем? – развел руками Павел Трофимович. – Я же советский прокурор. И власть моя распространяется только на советские территории. А там, где советской власти нет, там я бессилен.
Из сказанного прокурором Нюра не поняла ничего и сидела, ожидая продолжения разговора. Но прокурор никакого разговора продолжать, видимо, не собирался. Он достал из пластмассового футляра очки, напялил их на нос и, раскрыв папку с надписью «Дело №», начал читать лежавшие в ней документы. Нюра терпеливо ждала. Наконец прокурор поднял глаза и удивился:
– Вы еще здесь?
– Так я насчет…
– …свово мужика?
– Ну да, – кивнула Нюра.
– Разве я непонятно объяснил? Ну что ж попробую иначе. Запомните и зарубите себе на носу – он повысил голос и стал грозить пальцем, – у нас в Советском Союзе ни за что никого не сажают. И я как прокурор предупреждаю вас самым строгим образом, вы такие разговорчики бросьте. Да-да, и нечего прикрываться своей беременностью. Мы никому – ни беременным, ни всяким прочим не позволим. Ясно?
– Ясно, – оробела Нюра.
– Ну вот и хорошо, – быстро помягчел прокурор. – В главном договорились. А что касается частностей, то их можно и обсудить. Если в отношении вашего мужа были допущены отдельные нарушения закона, мы их пресечем, а виновных, если они есть, накажем. Это я вам обещаю как прокурор. Как фамилия вашего мужа?
– Чонкин, – сказала Нюра. – Чонкин Иван.
– Чонкин? – прокурор вспомнил, что когда-то подписывал ордер на арест именно Чонкина и потом слышал, что этот же Чонкин оказался главарем какой-то банды и что эта банда была разгромлена. – Чонкин, Чонкин, – бормотал прокурор. – Значит, вы говорите, Чонкин. Одну минуточку, – он вежливо улыбнулся. – Будьте добры, подождите меня в коридоре, я все выясню и тогда вам скажу.
Нюра вышла в коридор и там провела какое-то время. В это самое время прокурор Евпраксеин кому-то звонил по телефону и разговаривал стоя и шепотом, прикрывая трубку ладонью и поглядывая на дверь. Затем он вышел в коридор, пригласил Нюру к себе, сам сел за стол, а она осталась стоять.
– Значит, вы говорите – Чонкин? – спросил прокурор. – А ваша как фамилия?
– Беляшова, – неохотно сказала Нюра, понимая, что этот вопрос задан ей неспроста.
– Правильно, – сказал прокурор. – Беляшова. В браке вы с этим Чонкиным не состоите. Так? Так. То есть, собственно говоря, вы к этому Чонкину, которого, кстати сказать, ждет очень суровое наказание, никакого отношения не имеете.