выбрать наугад среди тысячи разнообразных даров земли, в беспорядке расставленных на столе, именно блюда с подношениями от верующих: цветы, фрукты и сладости, которые предназначались для возложения к статуям в пагодах. Это был знак, что в будущем им будет дано стать учителями чань-буддизма. Раз в месяц их отбирали из тысяч детей бедняков, зачастую приводимых издалека — в надежде на лучшую жизнь, а также ради избавления от лишнего рта. Но, самое главное, все родители мечтали, чтобы их дети достигли нирваны, путь к которой указал Будда, чтобы они стали монахами, посвятившими всю жизнь достижению Пробуждения.
Поскольку учитель так и не ответил на вопрос, мальчик широко улыбнулся, демонстрируя отсутствие нескольких молочных зубов, и вновь обратился к наставнику, доверчиво тронув того за рукав шафранового одеяния:
— Будда был добрым?
Монах Пять Защит поднял голову, степенно свернул начало свитка, над которым работал, и гомон детей затих. Слышалось лишь гудение жука на привязи. Пять Защит обратил к мальчикам красивое худое лицо, внимательно оглядел их черными живыми чуть раскосыми глазами.
Вступив в монастырь еще ребенком, не старше ученика, задавшего наивный вопрос, он быстро стал любимцем настоятеля по имени Безупречная Пустота. Два года назад, по достижении двадцати лет, он принял монашеские обеты и новое имя: Пять Защит. Тем самым он объявил о своем намерении никогда не совершать Пять Вредоносных Деяний, которые привели бы к дурному перерождению или даже к аду — в случае, если бы он сознательно совершил их: отцеубийство и матереубийство, убийство святого архонта,[18] нанесение ран одному из будд и отвержение от монашеской общины.
Пять Защит имел атлетическое сложение, обладал гибким телом, ведь монахам предписывалось содержать тело в должном физическом состоянии, не ограничиваясь заботой о надлежащем умственном настрое. Кроме прочего, полагалось владеть боевым искусством. Молодой монах мог парой ударов ладони сломать толстую доску. Простым, как бы незначительным движением он умел швырнуть противника наземь, даже если тот был намного сильнее его. Он научился издавать резкий, вонзающийся в барабанные перепонки клич, предназначенный парализовать врага ужасом. Его гибкость достигла такого совершенства, что он мог без труда заложить обе ноги себе за голову. Подобные выдающиеся способности сделали Пять Защит образцом для всех юных послушников, и те мечтали тоже когда-нибудь победить в схватке трех соперников одновременно, как это проделывал Пять Защит во время тренировочных боев.
— Будда был более чем добрым, он был святым! Великим архонтом! Образцовым мастером дхьяны, и ты, малыш, сможешь приблизиться к этому, если будешь трудиться, — с улыбкой произнес Пять Защит.
— Он был таким же сильным, как ты? Тоже мог разбить пять кирпичей одним ударом?
— Намного сильнее! Сила и сияние Блаженного Гаутамы Будды при жизни были заметны простому взору: от его головы исходил свет. Рядом с ним все мы — лишь муравьи, которые тщатся стать слонами! Мы все идем по указанной им дороге, но, уверяю тебя, едва можем дотянуться ему до лодыжки!
Ученикам сравнение показалось забавным, и они радостно заулыбались.
Пять Защит не имел равных в умении очаровать и увлечь слушателей, даже если перед ним были те, кто не умел ни читать, ни писать, кто не знал ни одной молитвы; самые сложные эзотерические каноны ему удавалось представить в виде детских сказок.
Он объяснял, как дукха — страдание — управляет миром, где все непостоянно и полно ничтожным атманом.
Атман означал глубинное Я, и это было слово из санскрита. Оно служило для описания «самости» каждой вещи и человека, его неповторимости, которую Будда отвергал как не позволяющую достичь Пути Освобождения, то есть избежать бесконечной череды перерождений, вырваться из мира страдания.
Но как объяснить это малышам?
Приходилось обращать особое внимание на страшные кары: горе тому, кто не почитает мораль, данную Блаженным, нечестивцев и злодеев ждет ужасная участь! Описывая детям ад, на который осуждены закоренелые грешники, Пять Защит неизменно вызывал у слушателей слезы и стоны ужаса. Мучения, назначенные проклятым, виновным в страшных грехах, были кошмарны: иных запрягали в тяжелые колесницы и заставляли идти по раскаленным углям; иным приходилось прыгать головой вниз в котел кипящей меди или в реку огня, где они зажаривались, словно куски мяса; те же, кого называли привидениями, посылались на землю терзаемые голодом и жаждой, ибо рот их был не больше игольного ушка, так что они могли глотать пищу мизерными порциями, причем едой им служили лишь нечистоты. Существовало не менее восьми «горячих» уровней преисподней и восьми «холодных», они чередовались один за другим, а вокруг них простирались два малых отдела ада. На одном из самых страшных из «горячих» уровней преисподней проклятые были попарно скованы цепью и подвешены к металлическим скобам; на другом уровне стальные слоны топтали своих жертв. Ужасал и «холодный» уровень, где плоть осужденных лопалась, а тела покрывались жуткими язвами, — как и тот, где губы караемых грешников настолько трескались от мороза, что несчастные не могли есть.
Но самым страшным из всех казался ад, именуемый Железным котлом: требовалось не менее тридцати лет, чтобы достичь его дна. И там, в самом низу, грешника ожидал не просто огонь, а нечто невыразимое. Этому явлению не было объяснений, не существовало слов для описания такой муки.
К облегчению юных слушателей Пяти Защит, эпизоды из жизни Блаженного и тысячи его прежних воплощений представляли собой нечто противоположное — чудесные истории, слушать которые было легко.
— Но если он такой сильный и светозарный, почему умер? — продолжал допытываться мальчик.
— Он не умер, Татагата. «Тот, кто пришел к Истине» заснул у подножия гигантского фикуса посреди баньяновой рощи, неподалеку от дома кузнеца Чунды, где в последний раз останавливался на отдых, прежде чем достиг полного угасания и высшей гармонии нирваны, — терпеливо ответил Пять Защит, начиная, однако, испытывать смутные подозрения: уж не вознамерился ли ученик выставить его на смех?
— Но разве кузнец Чунда был таким же добрым, как Блаженный Будда? Ведь кузнецы делают оружие! Как может оказаться добрым тот, кто кует мечи?
Пять Защит воздел очи, показывая, до какой степени изумил его глупый вопрос, но в это время в двери просунул голову упитанный молодой монашек:
— Наш почтенный настоятель желает немедленно видеть тебя, о Пять Защит!
— Немедленно?
— Меня спешно послали за тобой. Безупречная Пустота не имеет привычки шутить, — ответил монашек с неподдельным трепетом.
Пять Защит ощутил, как у него тревожно засосало под ложечкой. Он спешно свернул в рулон разложенную на столе тибетскую сутру.
Подобный вызов к Безупречной Пустоте, прерывающий занятия с учениками, был исключительным событием.
Оставив мальчиков под присмотром