Читать интересную книгу История европейской философии: курс лекций - Владимир Файкович Мустафин

«Комментарии к Зороастру», «Гимны Орфея». Фичино был твердо убеждён, что все эти тексты (озаглавливаемые именами Гермеса, Зороастра и Орфея) суть подлинники древней мудрости, из которых Платон черпал истину и излагал её в своих сочинениях.

Так же думали александрийские философы античности, неопифагорейцы, но это было за полторы тысячи лет до времени жизни Фичино, да, к тому же, в эти полторы тысячи лет улеглась вся история христианства, которое, как казалось, давно и самым решительным образом определило, где источник истинной мудрости (в христианском Божественном Откровении) и какова сущность этой мудрости (христианское вероучение). Однако для Фичино как будто бы и не было этих полутора тысяч лет, и как будто бы не было христианства. И даже не было в надлежащей полноте самой античной философии греков – ведь только лишь через перевод текстов греческих философов (точнее – Платона и неоплатоников) на латинский язык, осуществленный самим Фичино, содержание этой философии и должно было стать известным его современникам.

Кроме переводов, у Фичино имеются и самостоятельные философские размышления. В них он задался целью переосмыслить саму сущность христианской религии и философии. Это переосмысление осуществлено в авторских монографиях, таких как «О христианской религии» и «Учение Платона о бессмертии души».

Ход рассуждений в схематическом изложении следующий. Источник истины один – Божественное Откровение. Но это Божественное Откровение передается людям способом, не подвергающимся рационализации. Приходится прибегать к метафорам. Самая распространенная из них – «illuminatio» (= озарение) ума. То есть, внезапное, не могущее быть предвиденным, и мгновенное изменение умственно-познавательной способности человека, которое, изменение, дает мгновенный же результат – появление в уме знания, которого до этого акта «озарения» там не было.

Древнее религиозное знание в различных своих модификациях имеет своим источником именно мистическое «озарение». Гермес Трисмегист, Орфей и Зороастр получили это знание и сохранили его в своих писаниях. За этими именами следуют имена Пифагора и Платона, первый из которых заимствовал истину из писаний Гермеса Трисмегиста, а второй – из писаний Пифагора. Христос тоже должен был быть поставленным в этот перечень носителей истины, но уже как последнее звено в этой цепи «пророков», ибо Он своим учением завершил весь процесс передачи людям Божественного Откровения.

Между учениями всех носителей Божественного Откровения существует принципиальное согласие, которое объясняется просто – высшая истина одна, и именно она передаётся людям через некоторых «пророков», которые способны были её принять и сохранить.

Роль философии при таком фактическом наличии абсолютной истины в человеческом обществе состоит в доведении до сознания всех людей основных положений этой абсолютной истины, чтобы они могли руководствоваться в своей индивидуальной практической жизни этими положениями для придания ей, индивидуальной жизни, осмысленного характера. То есть, функция философии – учительская, объяснительная. Философия не должна искать истину, ибо истина уже дана через Божественное Откровение, она должна эту имеющуюся истину довести до сознания обычных людей.

Какова же сущность этой богооткровенной истины, которую надо философам распространять среди людей? Ответом на этот вопрос служит метафизическое учение Фичино, которое есть ничто иное, как модификация неоплатонической онтологии. Антропология Фичино изложена в его сочинении «Учение Платона о бессмертии души». Она также по своему характеру есть модификация неоплатонической антропологии. По формальным признакам (т. е. по словесному выражению мыслей) метафизика и антропология Фичино как будто даже и христианскими не могут быть названы.

Но к учению о душе у Фичино прилагается отдельное самостоятельное размышление о т. н. «платонической любви», в которое автор хотел ввести христианский мотив. Всё это размышление Фичино строит на понимании Платоном любви (= эроса) человека к Богу как средства возвышения душевной жизни индивида над пошлостью обыденной жизни и постепенного её поднятия до уровня божественной чистоты. Саму эту мысль Платона Фичино и хотел растолковать в христианском духе, утверждая, что христианская любовь и платоновский эрос соответствуют друг другу. Однако это толкование всё же малоубедительно. Трудно усмотреть аналогию между христианской любовью к Богу и платоновским «эросом»[19].

Во всех самостоятельных размышлениях Фичино философски нового ничего нет. Есть лишь произвольное воспроизведение неоплатонической системы. И для истории философии вполне достаточно констатировать в лице Фичино возвращение к античной философии как к отправной платформе всех возможных философских размышлений. Правда, Фичино в публичной своей деятельности пытался выставить себя христианином (он, кстати сказать, имел сан христианского священника, который принял в сорокалетнем возрасте, т. е. в пору зрелости ума и крепости убеждений). Однако именно в его самостоятельных философских рассуждениях христианские основные положения явно затушеваны, а то и проигнорированы. Отождествляя христианство и философию, он, на деле, оставляет одну философию в виде неоплатонизма. В этом и состоит эффект этого периода культурной истории Европы – возрождение античной философии и умаление, а то и отрицание авторитета церковного христианства (соответствующие этому утверждению оговорки подразумеваются).

То, что возрождение оказалось связанным преимущественно с именем Платона, неслучайно. Завершающая фаза Средневековья в философском плане прошла под знаком авторитета Аристотеля, с которым, казалось, связан и авторитет церковной интеллигенции. Но так как начавшая набирать силу городская интеллигенция, обслуживавшая интересы светской власти, принципиально противопоставила себя церковной интеллигенции, то она и стала противопоставлять авторитету Аристотеля авторитет Платона как наиболее естественное сопоставление и противопоставление, известное ещё со времен античности[20].

Была и ещё одна сторона деятельности Фичино, которая, строго говоря, к философии не имеет прямого отношения, но которая привлекала, может быть, наибольшее внимание к нему его современников. Это магия.

Магия есть совокупность прикладного знания древневавилонской цивилизации, хранителями которой были собственно маги, или, как впоследствии их стали называть, халдеи, или, ещё позже, волхвы. От жрецов древневавилонской религии маги отличались тем, что жрецы были хранителями мировоззренческой истины (= религиозно-метафизического знания) и осуществителями публичных священных церемоний, а маги были именно носителями и осуществителями прикладного знания. То есть, маги, халдеи, волхвы – это часть научной элиты древнего, ещё до-античного, общества. В уже более позднюю эпоху, ассиро-вавилонскую, название «халдей» или «маг» распространилось по всему Востоку и стало синонимом некоего мудреца с неопределенно обширной компетенцией. И эта характеристика осталась неизменной и в последующие эпохи истории Востока – в эпоху Ново-Вавилонского царства, в эпоху Персидского царства, в эллинистическую эпоху (после завоевания Александром Македонским западной Азии). От персов понятие и тип «мага» стали известны азиатским (ионийским) грекам, а затем и европейским грекам, а впоследствии, когда Римская империя включила в свой состав все земли Восточного Средиземноморья, и римлянам. В простонародном восприятии это был чародей, кудесник, заклинатель, колдун, знахарь. И именно такое восприятие «магов» стало преобладающим в широкой публике. Но и в среде интеллигенции интерес к магам был значителен,