статьи Статута 1566 года, регулировавшие государственное и процессуальное право ВКЛ. К этому вынуждало и общественное мнение. В публицистике 1580-х годов развернулась широкая дискуссия о сущности государства, назначении светской власти и других важнейших вопросах организации государственной жизни. Многие протестантские деятели требовали ликвидировать существующие государственные структуры, считая их противоречащими учению Христа. С анархистами спорили Сымон Будный, Станислав Кашуцкий, Андрей Волан, Станислав Рудинский и др. Однако этого было недостаточно, нужны были авторитетные государственные акты, которые бы твердо и однозначно закрепляли ту или иную концепцию государства и права. Таким законодательным актом, конечно же, мог быть только Статут ВКЛ. На общем съезде шляхты ВКЛ в Вильно в 1586 году возобновились острые дискуссии по поводу финансово-налоговой политики государства. Наболевшими, требующими скорейшего решения оставались вопросы организации торговли, отношения к ростовщикам, ростовщичеству как таковому и т. д. Уездные сеймики шляхты со своей стороны поднимали множество других проблем, которые требовали юридического оформления. Например, Волковысский сеймик в 1584 году вносил дельные предложения по совершенствованию взаимоотношений между светскими и духовными панами-радой [71, с. 336, 337].
Было очевидно, что действующее законодательство ВКЛ, Статут 1566 года, должно быть пересмотрено. Лев Сапега четко понимал, в каком направлении нужно двигаться. Но Статут — это не письмо к Криштофу Радзивиллу Перуну, а основополагающий законодательный акт, насчитывающий сотни статей, и работать над ним нужно скрупулезно и неторопливо. С чрезвычайной тщательностью молодой Лев изучал, анализировал, редактировал. Был в этом и личный интерес: он хотел создать самый совершенный свод законов своей страны. Первые два Статута (1529 и 1566 годов) довольно быстро утратили соответствие требованиям времени. Наверняка готовившие их правоведы были не слишком честолюбивы. Возможно, поэтому история не сохранила их имена. И, конечно же, он не мог упустить возможность подчеркнуть свое участие в создании нового свода законов.
Сапега занимался Статутом около пяти лет с небольшими перерывами. Отдаваться этой работе целиком ему не позволяли другие дела, ибо правление Стефана Батория — не только пора возврата ранее утраченных территорий, процветания торговли и ремесел, подъема культуры, это еще и время обновлений во многих областях жизни, яркий пример которых — реформа летоисчисления.
Григорианский календарь, введенный привилеем Стефана Батория, был далеко не однозначно воспринят народом. Благосклонно принятый католическими кругами, он встретил резкий отпор православного духовенства: в 80–90-е годы ХVI века это нововведение вызвало серьезные конфликты в Полоцке, Вильно, Львове, поскольку затрагивало религиозные чувства и экономические интересы людей. Например, автор Баркулабовской летописи сравнивает перемену сроков проведения христианских праздников и ярмарок с почти что началом пришествия Антихриста [6, с. 223, 224]. «В то время большая смута была посеяна среди господ, духовенства, среди простого люда. Увидев, как устанавливают новые даты праздников, как старые отменяют, как закрывают торги и ярмарки, люди много плакали, ссорились, угрожали, жаловались, грабили, проклинали» [39, с. 5] (пер. наш — Л. Д.). Некоторые белорусско-украинские идеологи православия в стремлении защитить свою веру от наступающего католичества резко выступили против реформы календаря, хотя сознавали необходимость его исправления. Наверное, нигде больше борьба вокруг нового календаря не приняла таких острых форм, как в Речи Посполитой. «Календарные» волнения заставили правительство узаконить право православных пользоваться старым летоисчислением и отмечать свои праздники по традиции. Но полностью стабилизировать ситуацию было очень трудно: сыпались жалобы, шли разбирательства, продолжались «календарные» беспорядки.
Однако все эти проблемы казались мелочью по сравнению с внешней угрозой. Осенью 1583 года, когда Лев Сапега находился в Кракове при дворе Стефана Батория, объединенные орды Османской империи и крымских татар напали на южные земли Речи Посполитой. «От пана старосты каменецкого из Каменца-Подольского, — спешно сообщал Лев Сапега Криштофу Радзивиллу Перуну в Вильно, — примчался гонец с известием, что турки переправились через Дунай и стали лагерем возле Каменца» [52, с. 13] (пер. наш — Л. Д.).
Власти Великого княжества и Королевства Польского начали собирать посполитое рушание (народное ополчение). Чтобы избежать военных действий на два фронта, правительство конфедеративной страны приняло решение любой ценой подписать мирный договор с Московским государством.
Мотивация посольства в Москву, которая была впервые озвучена в новейшей белорусской исторической литературе И. Саверченко и с которой читатель только что познакомился, механически повторена и в других работах. Но верной ее назвать сложно. Во-первых, с Московией 15 января 1582 года был заключен Ям-Запольский мирный договор сроком на 10 лет. В таком случае зачем нужно было направлять новое посольство за новым мирным соглашением? Во-вторых, в исторической литературе широко распространено мнение о том, что король Стефан Баторий сам являлся ставленником Османской империи. Подтверждение этой мысли встречается в мемуарах весьма осведомленного современника. Николай Радзивилл Сиротка, который планирует поездку в Святую землю к Гробу Господню, уверяет нас, что король Стефан Баторий дважды советует ему ехать именно через турецкие земли. Он убеждает: «Во избежание случаев различных на море да во избежание разбойных нападений по суше шел к Константинополю, а оттуда до Алеппо (взяв себе проводника и янычар у Турецких ворот, которые из всех других наиболее верны). Богобоязненный король заботился и о том, чтобы я никоим образом затеряться не мог, если бы мне опасность угрожала, ради чего лучше с ведома турецкого султана действовать, взяв у него паспорт, ехать дальше. Обещал он притом султану как наилучше написать и гонца своего выслать, который бы в этом деле посодействовал» (пер. наш — Л. Д.). Как видим, Стефан Баторий прямо говорит о хороших отношениях между ним и Муратом III, турецким султаном.
Поскольку от первоначальных намерений Радзивилл Сиротка отказался, в августе 1582 года Стефан Баторий вновь настойчиво предлагает свои услуги: «Он как мог уговаривал меня, чтобы я через Константинополь ехал, обещая всячески стараться о том, чтобы я безопасно мог намерение свое выполнить» [49, с. 167, 173] (пер. наш — Л. Д.).
Отчего же султан посылает войско против своего союзника? И почему ничего больше не слышно о военных действиях между Королевством Польским и Османской империей?
Перед послом, скорее всего, стояли другие задачи: во-первых, досконально изучить положение в Московии накануне предполагаемого продолжения войны на ее территории, а во-вторых, провести переговоры об освобождении граждан Королевства Польского и ВКЛ, находящихся в плену в Москве.
Глава 2.2. Лев против Андрея
Несмотря на внутренние волнения в Речи Посполитой, Стефан Баторий не отказался от намерения нанести