и подданным нашим» подстаросту оршанского Ивана Сапегу с сыновьями — писарем городской канцелярии Львом Сапегой и его братом Григорием. Ответчики в суд предусмотрительно не явились, и Цехановецкий добился получения приговора об изгнании их за пределы государства «за то непослушенство», который и отправил королю и великому князю Генриху Валуа. Однако утверждал приговор уже король и великий князь Стефан Баторий, после того как получил письмо от оршанского старосты Филоны Кмиты-Чернобыльского. Как считают некоторые исследователи, этот факт явно говорит о том, что староста оршанский был на стороне противников Сапег, то есть староста выступал против подстаросты. Невзирая на жалобы Сапег о несправедливости суда, король и великий князь литовский 10 августа 1577 года под Гданьском осудил их на изгнание. Однако до реализации декрета дело не дошло. Уже в октябре 1577 года Стефан Баторий отменил приговор оршанского городского суда как противоправный. В задворном королевском суде интересы отца защищал Лев. Именно в это первое свидание с монархом карьера юноши была предопределена. Выступая в роли адвоката, Лев прилюдно продемонстрировал свою исключительную юридическую грамотность. Имея прекрасную память, он с безупречной точностью цитировал статьи Статута ВКЛ 1566 года, с легкостью и необычайно логичной выверенностью мыслей отвергал все высказанные против них аргументы. Неизвестно, был ли Иван Сапега виноват, но судебный процесс молодой адвокат блестяще выиграл [52, с. 10 и 11].
Несколько иначе эта ситуация представлена в недавно обнаруженном письме Стефана Батория к оршанскому старосте Кмите-Чернобыльскому. Письмо хранится в архиве Горностаев. Написано оно в Мальборке 25 ноября 1577 года писарем Николаем Есенским, адресовано непосредственно оршанскому старосте по жалобе на Л. Сапегу Горностая за наезд на его село Старцевичи в имении Заднепровье. Из письма следует, что 17 августа 1577 года двадцатилетний Л. Сапега вместе со старосельскими и басейскими боярами Семеном Рубцом, Иваном Федровичем, Гришкой и Мартином Гончаренскими, басейскими подданными Артемом Мартюшевичем, Ходаром Зеньковичем, Иваном Кондратом, Хромом и Ивашкой Анбрасовичами, с другими подданными и боярами, а также с оршанскими казаками и людьми из оршанской канцелярии совершили наезд на село, побили и измордовали подданных Г. Горностая, забрали у них имущество. В документе поименно названо только десять лиц, участвовавших в наезде. Об общем количестве участников судить сложно. Предположительно отряд Сапеги состоял не менее чем из тридцати человек. Наезд был совершен не из собственных имений Сапеги (в то время он имел родовое имение Сокольни в Оршанском уезде, которое получил после раздела наследства с братьями в 1575 году), а с земель староства.
По Статуту ВКЛ 1566 года рассмотрение наездов на имущество входило, среди прочих дел, в функции старосты. Жалобы на подстаросту брестский воевода подавал неоднократно. Но, несмотря на это, Ф. Кмита-Чернобыльский не хотел принимать свидетельства ездового о вреде, кроме того, еще и другие документы по этому делу из актовых книг изъял. Вместо того чтобы должным образом наказать виновного, Ф. Кмита-Чернобыльский воспользовался служебным положением и не дал хода этому делу. Он выступил на стороне Л. Сапеги, хоть и приходился пострадавшему Г. Горностаю шурином (был женат на его родной сестре Анастасии). Несоблюдение старостой своих обязанностей и нарушение закона заставило Г. Горностая подать жалобу в суд другого уезда. В документе не указано, в какой именно. Ближайшие суды были в Витебске, Полоцке, Мстиславле и Минске. Вероятнее всего, жалоба была подана в минский городской суд, так как Г. Горностай там староствовал. Но на сегодня, поскольку книги суда не сохранились, проверить эту информацию невозможно.
Согласно обычаю и Статуту 1566 года правонарушения, совершенные государственными лицами, рассматривались великим князем литовским. Потому этот случай стал причиной для вызова Ф. Кмиты-Чернобыльского, Л. Сапеги и его помощников в государев суд. Как определено в Статуте, им было назначено время: они должны были появиться через восемь недель, если государь будет в то время в Польше, или через четыре недели, если он будет на территории ВКЛ.
Каков был приговор по делу — неизвестно. Но, определенно, на карьерном росте Ф. Кмиты-Чернобыльского и Л. Сапеги данный случай никак не отразился. Оршанский староста занимал свой пост до 1587 года, а с 1579-го номинально стал смоленским воеводой, хотя сам Смоленск оставался за Московией. А Лев Сапега начал головокружительную карьеру.
Касательно наезда хочется отметить вот что. В 1577 году подстаросте Льву Сапеге было только двадцать лет от роду, молодой человек имел не самое большое влияние в уезде. Скорее всего, на такой поступок он мог решиться при поддержке другого лица. И этим лицом, возможно, был Ф. Кмита-Чернобыльский. Ведь в документе упомянуто о его вероятном «наущении» и личной заинтересованности в прекращении дела.
Письмо С. Батория, конечно, не меняет кардинально биографических данных Л. Сапеги, не превращает его в антигероя. Оно лишь добавляет информации о начале его карьеры: Лев Сапега сумел стать заместителем оршанского старосты Ф. Кмиты-Чернобыльского в возрасте двадцати лет [33] (ранее этот факт не упоминался, просто указывалось, что государственную службу он начал в оршанской городской канцелярии писарем); о его делах: он тоже ошибался и порой был способен на неправовые поступки. Лица, занимающие высокие посты и много делающие для своего Отечества, не всегда безупречны. Однако от этого их достижения не становятся менее значимыми [57]…
Стефан Баторий нуждался в способных исполнителях. А молодой правовед вызвал у него большой интерес. Николай Радзивилл Рыжий в узком семейном кругу признался: «Показалось королю, что вырастет из молодого Сапеги настоящий государственный муж. Если считать, что так же полагал и мой брат Николай Радзивилл Черный, хоть и против моей воли, но придется принимать решение».
Несколько странным представляется однозначный вывод некоторых исследователей, якобы опекун и покровитель Льва Сапеги князь Николай Радзивилл Рыжий, стараясь везде иметь своих людей, назначил Сапегу на службу при королевском дворе [5, с. 7]. А, собственно, кто мешал ему сделать это раньше, тем более что Сапега напрямую обращался с просьбой об этом к сыну Николая Радзивилла Рыжего — Криштофу Радзивилу Перуну? Но почему-то пошел он на это только тогда, когда увидел прямой интерес короля и великого князя. Наверное, потому, что Сапега все же не был своим человеком для Радзивиллов.
30 января (по другим данным — 4 февраля) 1580 года Льва Сапегу назначают королевским секретарем. В силу служебных обязанностей он будет посвящен во все государственные тайны. В королевский дворец в Гродно юноша летел как на крыльях. Он так долго мечтал об этом. И наконец-то свершилось! Ему 23 года, и он в большой политике. Теперь он сможет