Читать интересную книгу Воображаемый собеседник - Овадий Савич

— Вы не сердитесь на меня?

Некоторые строгие люди нашли бы, наверно, что тут наступило самое время, и, пожалуй, даже — последнее время, Елизавете повернуться и молча уйти. Но она осталась, только согнала улыбку и сказала с глубоким убеждением:

— Очень сержусь!

И тут обнаружилось, что молодой человек был все-таки из нахальной породы. Он посмотрел на Елизавету пристально, рассмеялся вдруг так радостно, будто увидал старого друга, и безапелляционно заявил:

— А я не верю.

После этого совсем невозможно стало уйти. Надо же было доказать ему, что она шутить не любит и говорит всегда только правду. И она сдвинула брови и сказала ему, как она была уверена, очень грозно:

— Как же вы смеете мне не верить?

Если молодой человек и был из нахальной породы, то, должно быть, принадлежал к боковой, очень дальней линии, потому что он снова покраснел и снова поглядел на Елизавету умоляюще.

— Ах, нет, — сказал он, — я вам вполне верю. Я вам верю больше, чем даже себе самому. Но только я вас убедительно прошу: вы на меня не сердитесь.

Надо сознаться, и день тоже был какой-то странный: солнце то выглядывало, то скрывалось, будто играло с кем-то в прятки, а когда выглядывало, то осматривалось кругом очень весело и кому-то подмигивало. Должно быть, поэтому Елизавета спросила вдруг самым мирным и спокойным тоном:

— А вы, собственно говоря, что тут делаете?

— А можно вам правду сказать? — тоже вопросом быстро ответил молодой человек.

Может быть, следовало бы сказать ему, что Елизавета лжи вообще не переносит, сама никогда не лжет, и прочесть ему по этому поводу целую лекцию. Но вместо этого она коротко кивнула головою и милостиво разрешила:

— Можно.

Тогда он подошел к ней совсем близко и заговорил так убедительно, что она сразу поверила каждому слову.

— Я давно знаю, что вы здесь живете. Я, знаете, за вами следил, потому что вы мне с первого взгляда понравились. Вот только я не знал, как с вами заговорить. Я вас еще раз прошу: не сердитесь на меня за те глупые слова. Это я со страху, знаете, когда боишься, так обязательно делаешься развязным и говоришь черт знает что. Но сегодня, по правде сказать, я за другим делом сюда пришел. Вы представьте себе, какое совпадение. Вчера мне один товарищ дал свой адрес, чтоб я к нему пришел заниматься. И оказывается, он живет с вами в одном доме. Шел-то я к нему, а у ворот подумал: «Подожду-ка я немножко, может быть, вы как раз пройдете». И дождался.

В общем, Елизавете все это очень понравилось. Тут-то, собственно, и начинался романтизм. Но она еще раз попыталась стать суровою. Она сказала:

— Как же вы смели следить за мной?

Он опустил глаза, потом поднял их на нее, потом снова опустил. В его взгляде она успела прочесть такое, от чего она и сама покраснела. И она спросила уже почти ласково, с искренним недоумением:

— И, главное, как же я не заметила?

— А я издалека очень следил, я боялся подойти к вам, — горячо, словно в чем-то оправдывая ее, объяснил он.

— Чего же вы боялись? — неожиданно для себя спросила Елизавета.

Теперь он окинул ее взглядом, а она потупилась. Действительно, ее вопрос был, пожалуй, слишком волен и подавал ему уже какие-то надежды. «Ну, с надеждами он подождет, — хвастливо подумала она про себя, — какие еще надежды!» А он, как будто торопясь, ответил:

— Так это я только сегодня решился подойти к вам. Я же говорил вам: я от смущения те глупые слова сказал. И сегодня меня прямо кинуло к вам. Раньше — разве б я решился? А вдруг бы вы и не посмотрели на меня? Ведь это я вас с первого взгляда полюбил, а вы бы, может быть, и знать меня не захотели.

Елизавета смущенно кашлянула и, не глядя на него — уж очень откровенно он заговорил, — спросила, чтобы переменить тему, хотя, признаться, прежняя тема интересовала ее больше всего:

— А как фамилия вашего товарища? Я у нас в доме всех знаю.

Молодой человек, как будто его и не прерывали, с прежнею готовностью ответил:

— У него очень смешная фамилия. Обыденный — его фамилия.

Елизавета нахмурилась. Она еще не сообразила, хорошо это или нет, что товарищем молодого человека оказывался ее брат. Но замечание о фамилии ее обидело. Она надула губы и протянула:

— Почему же смешная? Обыкновенная фамилия.

— Вот в том-то и дело, — подхватил он. — Уж очень обыкновенная. Даже как будто ее нарочно выдумали, чтоб подчеркнуть, что носит ее самый обыкновенный человек.

Все это Елизавете не понравилось. Она решила прекратить этот разговор (солнце тоже как раз спряталось) и сказала холодно:

— Это моя фамилия. А ваш товарищ — мой брат.

Молодой человек даже руками всплеснул и закричал:

— Не может быть!

— Почему не может быть?

Он замахал руками и с непререкаемым убеждением воскликнул:

— Да ведь вы — необыкновенная!

Это сразу смягчило Елизавету, и она даже улыбнулась. А молодой человек только тут сообразил, чего он наговорил раньше, смутился и прошептал:

— Простите меня, пожалуйста, это я чистую глупость сказал про фамилию. Мне все хочется в ваших глазах поумнее казаться, я и выдумал про вашу фамилию. А как выдумаешь нарочно, так всегда плохо, А фамилия обыкновенная, ничего в ней нет, очень хорошая фамилия.

Елизавета рассмеялась — она уже все простила ему за его искренность — и спросила:

— Ну, а вас как зовут?

— Камышов. Александр Васильич Камышов.

— Ну, Александр Васильич, я с вами тут долго стоять не могу. (У Камышова лицо вытянулось — по крайней мере вдвое.) Раз вы к нам шли, так идемте вместе.

И она повернулась и пошла в дом, а он пошел за нею, не в силах вздохнуть от неожиданного поворота судьбы и волнения. А войдя в дом, Елизавета крикнула:

— Костя, я тебе твоего товарища привела!

И у Камышова обмерло сердце от радости, от того, что, оказывается, не сам он пришел, а привела его Елизавета.

А при ближайшем рассмотрении оказалось, что ужасный нахал всем пришелся по сердцу. Правда, Елена Матвевна, как увидала первый же взгляд, брошенный им на Елизавету, нахмурилась и покачала головою, и через какие-нибудь пять минут начала строгий допрос: и откуда Камышов явился, и на какие средства живет, и кто его родители, и где он познакомился с Елизаветой? На последний вопрос оказалось труднее всего ответить, и Камышов было смешался, но выручила его Елизавета, которая уже с нетерпением дожидалась конца допроса. Она сказала:

— Это я, мама, вижу — он ищет кого-то на лестнице, я и спросила — кого. Оказалось — Костю. Вот мы и познакомились.

Неизвестно, поверила ли Елена Матвевна такому объяснению. Ей почему-то знакомство ее дочери с товарищем сына казалось более коротким. Но ведь матери не всегда имеют право голоса, да и как было начать выяснять это, не обидев Елизавету. Елена Матвевна промолчала и допрос прекратила, решив возобновить его при первой возможности. Но надо сказать, что, за исключением этого пункта, все ответы Камышова были вполне удовлетворительны.

Все это, конечно, происходило за чайным столом. А по окончании чаепития Константин увел товарища к себе заниматься. И ведь пришлось пойти, потому что иначе — зачем же появился здесь Камышов? Елена Матвевна спросила у дочери:

— Ты, кажется, Лиза, уходить хотела?

Но Елизавета беспечно, а может быть, и с деланною беспечностью ответила:

— Я раздумала.

Совместные занятия продолжались в первый раз недолго. Очень скоро товарищи вернулись в столовую, и Константин недовольно заметил:

— Ты нынче рассеянный какой-то, Камышов, все отвлекаешься. Лиза еще тут поет, а он все прислушивается.

Хорошо, что день уже клонился к вечеру и в сумерках никто не заметил, как покраснела Елизавета, — она ведь не без умысла напевала, — и как вспыхнул Камышов. Оставаться ему дальше было неудобно — Елена Матвевна готовила уже к столу. Он попрощался, и как-то вышло так, что проводить его пошла Елизавета. Открывая ему дверь, она лукаво спросила:

— Что же вы дальше думаете делать?

Он было не понял и задержался с ответом. Она быстро сунула ему руку и поднесла ее к его губам.

— Ну, уж целуйте, что ли, так и быть! Только ничего не воображайте. Это за то, что я вам заниматься мешала.

Молодой человек из породы нахалов растерялся так, что и тут не нашел слов. Уж очень колотилось сердце, а губы и не почувствовали, что прикасаются к женской коже, и даже ноги подгибались. А Елизавета руку отдернула, дверь почти прикрыла и в щелку шепнула:

— Приходите все-таки.

После чего замок щелкнул, и Камышов остался наедине с чем-то, весьма подозрительно похожим на счастье. Он и впоследствии никак не мог установить, добрался ли он к себе домой пешком, или каким-нибудь иным совершенно непостижимым и человечеству неизвестным способом.

Как бы то ни было, Камышов стал наведываться к Обыденным чаще, чем это находила нужным Елена Матвевна. Она, правда, не возражала, Потому что скоро привыкла к нему и стал он ей даже нравиться. И Константин уж больше на него не жаловался — наоборот, было ясно, что Камышов способнее своего товарища, легче все усваивает и ничего не забывает, но при этом терпеливо помогает и даже просто тащит Константина за собою. А когда начинались у молодежи споры, то, хотя Камышов защищал всегда такие мнения, с которыми Елена Матвевна никак согласиться не могла, но развивал он их так мягко, так нестрашно и убедительно, что возражать ему было выше ее сил. Да и не только ее сил, — Елизавета, например, как нарочно, никогда с ним не соглашалась, всегда противоречила, и Елена Матвевна только посмеивалась, слыша, как дочь ее сегодня пытается опровергнуть то, что вчера защищала, можно сказать, с пеною у рта, однако и Елизавета в конце концов оказывалась побежденною, а Елена Матвевна даже не удивлялась, что ее гордая дочка как будто радуется своему поражению.