Читать интересную книгу Воображаемый собеседник - Овадий Савич

— Отчего же я не вижу Кочеткова? — спросил он, закусив грибком.

— Кочетков на кухне, — ответил Петр Петрович.

Тов. Майкерский покачал головою.

— Ай-ай-ай, — сказал он, — как сильны еще у нас предрассудки! Тов. Кочетков такой же сотрудник распределителя, как и все мы.

— Можно позвать его, — сказал Петр Петрович и даже отложил салфетку. — Только он уж закусил, он рано пришел.

— Конечно, позовите, — сказал тов. Майкерский, — пусть будет вместе с нами. Или, впрочем, — Ендричковский наливал уже вторую рюмку начальнику, а Елена Матвевна отрезала ему лучший кусок пирога, — или, впрочем, не стоит. Раз он уже закусил… Удивительно вкусно вы готовите, тов. Обыденная, удивительно!

Тов. Майкерский закрыл глаза и вздохнул. Может быть, он подумал о том, что в его доме готовят не так, и, может быть, когда он открыл глаза, ему стало несколько неловко, что он уделил столько внимания еде.

Между тем большой нож Елены Матвевны трудолюбиво и аккуратно взрезал пирог, отдельные куски тотчас переправлялись на тарелки и уничтожались, хотя и быстро, но со вкусом. От пышной клумбы винегрета осталась еле заметная развороченная грядка. Тарелки с огурцами и грибами несколько раз наполнялись снова и снова опустошались. И несколько раз Елена Матвевна нарезала солонины, но куски не залеживались. И скоро уже надо было кому-нибудь отправиться на кухню и вновь наполнить графинчики. Но разговор как-то не клеился, все ждали, что скажет тов. Майкерский, а тов. Майкерский никогда особенным многословием не отличался.

Занеся вилку с куском пирога ко рту, он сделал вдруг строгое лицо и спросил:

— А что, Петр Петрович, накладные вчера были отправлены?

— Были отправлены, Анатолий Палыч.

— А вы проверили, все сходится?

— Проверил, Анатолий Палыч. Все сходится.

— А вы, Евин, проверили?

— Проверил, Анатолий Палыч.

— Ну, вот и хорошо. А то я вспомнил вчера и опасался, все ли в точности. Да, что я хотел сказать? Петр Петрович, как вы находите ту партию товара, что вчера нам была доставлена?

— Качество высокое, — ответил Петр Петрович. — Несколько легок материал, не по сезону. Но качество высокое.

— А в дороге утечки не произошло?

— Кажется, нет, Анатолий Палыч.

— Вы знаете, это так неприятно: на железной дороге утечка, а нам отвечать, — сказал со вздохом тов. Майкерский и отправил кусок в рот.

После этого делового, служебного разговора все окончательно примолкли. Заговорить о службе полагалось только самому тов. Майкерскому, а заговорить о постороннем — могло показаться легкомыслием, тем более что тов. Майкерский, очевидно, неусыпно думал только о службе и неосторожное слово могло этим думам помешать. Сотрудники склонились над тарелками и неутомимо жевали, а Райкин и Геранин и жевали медленно и с осторожностью.

— Ну, — сказал наконец тов. Майкерский, — что же все примолкли? Сегодня у нас праздник, рождение незаменимого работника, надо веселиться. Ну-ка, Язевич, расскажите что-нибудь, вы ведь у нас самый веселый человек.

Язевич проглотил кусок и закатил глаза кверху, будто ища на потолке темы. Все посмотрели на него. Воспользовавшись паузой, Елена Матвевна с помощью Дашеньки быстро собрала холодное со стола и отправилась за горячим, а Петр Петрович, наклонясь к девице Маймистовой, вполголоса спросил о здоровье ее брата, которого третьего дня увезли в сумасшедший дом. Почему-то судьба этого мальчика его очень волновала, и, услыхав, что перемен никаких нет и что врачебный персонал единогласно установил сумасшествие, Петр Петрович вздохнул и покачал головою.

— Ну, что же, Язевич, — спросил тов. Майкерский, — придумали?

— Думайте скорей, — вставил Ендричковский, — а то хозяйка лавры у вас отобьет. Такое подаст, что и слушать вас никто не станет.

— Вспомнил! — закричал вдруг Язевич. — Это я вспоминал, тов. Майкерский, чтобы точно слова передать. Это такой рассказ, вроде анекдота, и вместе с тем почти шарада. Когда я в реальном училище учился, был у нас один преподаватель, француз, страшно, смешно по-русски говорил. А мы, мальчишки, над ним всегда издевались. Булавки, там, в сидение накалывали или мелу в чернильницу подсыпали. А один раз мы вход в класс воском натерли, он вошел и растянулся. Так знаете, что он тогда в журнал записал? Вот я вам сейчас точно процитирую. Так он написал: по натрении пола класса чем-то до невозможности скользким, я был принужден войти в предыдущий (в класс то есть) лежа (вы заметьте: войти лежа!), да, — в предыдущий, — лежа, с громкими криками (как будто он кричал, а это мы кричали), с громкими криками: «Браво, браво, еще раз!»

Главным недостатком острот Язевича было то, что автор сам же первый и смеялся над ними — и ударный, так сказать, конец анекдота топил в неистовом смехе. Однако все посмеялись в меру над его рассказом и затем общим восторженным вздохом приветствовали горячее блюдо. Нельзя утверждать, чтобы опустошенные графинчики не повысили настроения. Но это повышение температуры больше чувствовалось в воздухе обилием винных паров, больше было заметно на раскрасневшихся лицах, чем в поведении и разговоре. Даже Ендричковский воздерживался от обычных резкостей и молчал, — он-то, конечно, не из страха перед тов. Майкерским, а от угрызений совести: он заметил, какое впечатление произвело его «ого-го!» на Петра Петровича, и теперь раскаивался, что обидел хорошего человека, а зная невоздержность своего языка, остерегался, выпивши, обидеть еще кого-нибудь в этой милой семье.

Молчали и остальные, одни — налегая усиленно на еду, другие, наоборот, — как бы конфузясь и уменьшая свои порции. И не то чтобы одно присутствие начальника так парализующе действовало на всех. Нет, помимо этого, каждый, кроме, может быть, только Райкина и Геранина, полувысказанно чувствовал, что, в сущности говоря, общество сослуживцев ему несколько приелось, что он с удовольствием провел бы вечер где-нибудь в другом месте, что анекдот Язевича он слышит в сотый раз, а деловые замечания тов. Майкерского — в тысячный и что в конце концов ему просто скучно. Не скучал, должно быть, один тов. Майкерский — он и питался как-то по-деловому.

Петр Петрович первый почувствовал неловкость от все удлинявшихся пауз. Он, как и Елена Матвевна, пытался налечь на угощение, вопросительно поглядывал на каждого, надеясь вызвать хоть какое-нибудь оживление, и даже сам то и дело обращался ко всем с разными замечаниями. Однако он тоже не имел успеха, и главное — это общее изнеможение коснулось и его. И ему отчего-то стало неопределенно тоскливо, не хотелось общаться с гостями, и ни одна тема не казалась заслуживающею внимания и обсуждения.

Кто знает, чем бы закончилось ставшее столь томительным молчание, которого не замечал один тов. Майкерский, но от которого даже полные графинчики на столе осиротели и уныло плескались, не возбуждая ни в ком жажды, — но на пороге внезапно вырос жилец Обыденных и, дождавшись, когда все взоры обратились на него, воскликнул:

— Какое прекрасное общество! Я очень извиняюсь, что опоздал, но задержала меня служба. Петр Петрович, Елена Матвевна, Елизавета Петровна, Константин Петрович и все присутствующие, прошу вас еще раз принять мои горячие поздравления! Петр Петрович, в знак моего глубокого уважения примите от меня эти мягкие ночные туфли. Насколько я мог заметить, ботинки часто натирают вам ноги, но тем не менее вы носите их и в часы отдыха. Конечно, эти туфли — не сапоги-скороходы, но они, я надеюсь, будут вам удобны и теплы после трудового дня. Граждане, разрешите ограничиться общим поклоном и представиться тем из вас, кто меня не знает: артист местной оперетты, Черкас, Аполлон Кузьмич. Прошу обратить внимание: Черкас, а не Черкасов.

От звука голоса Черкаса все встрепенулись. Посторонний незнакомый человек, так весело, одним духом проговоривший длинное приветствие, сразу всех заинтересовал. Язевич испытал тотчас же глубокую зависть к дару слова Черкаса, Лисаневич — к его любезности, Райкин и Геранин — к его умению держаться и пестрому галстуку. Один тов. Майкерский поглядывал на нового человека с недоумением. Черкаса усадили за стол. Петр Петрович, в тайниках души недолюбливавший жильца, как и Елена Матвевна, обрадовался, почувствовав, что тот внесет необходимое оживление, и налил ему рюмку. Елена Матвевна обнаружила необыкновенную заботливость: оказалось, что на отдельной тарелочке она оставила последнему гостю и пирога, и всех закусок. Черкас рассыпался в благодарностях. Лисаневич, горя желанием показать артисту, что и он умеет быть любезным, первый обратился к нему:

— Черкасовы — ведь это, кажется, князья были?

— Вот именно, — с полным ртом ответил Черкас. — Но то — Черкасовы, а я — Черкас. На князя я, правда, похож, но только на такого, что по дворам старье ходит продавать-покупать. Однако я — чистокровный великоросс.