Читать интересную книгу Лара моего романа: Борис Пастернак и Ольга Ивинская - Борис Мансуров

• Борис Пастернак у Ольги Ивинской в Измалкове, в избе Кузьмича. 1953 г.

• Окно из комнаты Ольги Ивинской в избе Кузьмича. Измалково, 2008 г.

• «Новомирский» экземпляр «Доктора Живаго» с дарственной надписью Ольги Ивинской. 31 октября 1988 г.

• Храм Преображения Господня в Переделкине. 2008 г.

• Титул книги с автографом Ольги Ивинской. 1992 г.

• Москва начала 1990-х. У Останкинского телецентра человек с плакатом требует «сказать правду о Сталине».

• Колокольня храма Преображения Господня в Переделкине. 2008 г.

• На пути к избе Кузьмича. Весна, 2008 г.

• Осенью 2006 г. неизвестные вандалы осквернили могилу Бориса Пастернака в Переделкине, повредили памятник, оставив черные отметины на лице поэта.

• Могила Ольги Ивинской на переделкинском кладбище. 2008 г.

• Справка об освобождении О. Ивинской из мордовского лагеря. Выдана 4 мая 1953 г.

• Ольга Ивинская на даче у «фадеевского шалмана». 1959 г.

• Борис Пастернак с Ириной, февраль 1960 г.

• Москва 1970-х. Смена караула у Мавзолея на Красной площади.

• Беверли Горде — представитель издательства «Даблдей» (США), подписавшая в 1975 г. в Москве контракт с О. Ивинской на издание ее книги «В плену времени».

• Титульный лист книги стихов Пастернака «Когда разгуляется» (на нем. яз.), «Фишер Верлаг», 1960 г., ФРГ.

Подарок Пастернака Ольге в феврале 1960 г.

Эта книга была подарена Митей 28 августа 2000 г. Б. Мансурову.

• О. В. Ивинская в день своего 80-летия с сыном Митей. 27 июня 1992 г.

Глава первая

Ольга — Лара — Маргарита

(Стихи и переводы Бориса пастернака, созданные после встречи с Ольгой Ивинской)

«Вы страшно славная» — такими словами начиналась самая первая записка поэта Бориса Пастернака, адресованная поклоннице его творчества Ольге Ивинской.

В своей книге «Годы с Борисом Пастернаком»[76] Ивинская рассказывает:

В октябре 1946 года, когда редакция «Нового мира» переехала за угол площади Пушкина в здание, где когда-то танцевал на балах молодой Пушкин, я заведовала отделом начинающих авторов. У моего стола присаживались Евтушенко, Тушнова, Ошанин, Межиров. Главный редактор Константин Симонов привлек к сотрудничеству с журналом живых классиков: Антокольского, Пастернака, Чуковского, Маршака. Лидия Чуковская работала в журнале лит-консультантом. Секретарь редакции Зинаида Николаевна Пиддубная (ее имя совпало с именем второй жены Пастернака) подарила билет на поэтический вечер Бориса Леонидовича. А через день в редакции журнала на ковровой дорожке появился бог в летнем белом плаще и улыбнулся мне уже персонально. Пиддубная сказала:

— Я, Борис Леонидович, сейчас познакомлю вас с одной из ваших горячих поклонниц.

Какое же счастье, ужас и сумятицу принес мне этот человек! <…>

На следующий день Пиддубная указала мне на сверток, оставленный Пастернаком:

— Здесь поклонник ваш приходил, посмотрите, что он вам принес.

Это были пять небольших книжечек со стихами и переводами. <…> А потом все начало развиваться страшно бурно. Борис Леонидович звонил мне почти каждый день. <…> К концу рабочего дня он сам появлялся в редакции, и часто мы шли пешком переулками, бульварами до Потаповского.

Ольга Ивинская получила записку, написанную знаменитым почерком Пастернака — летящими журавлями: «Вы страшно славная, мне хочется, чтобы Вам было хорошо».

«ЗИМНЯЯ НОЧЬ»

В начале февраля 1947 года Борис Леонидович предложил Ивинской поехать к знаменитой пианистке Марии Юдиной:

— Она будет играть, а я обещал почитать там из новой прозы.

«Ехали на машине в лунном, снежном бездорожье, среди одинаковых домиков. Но заблудились и — адрес?! И вдруг мы увидели среди домов мигающий огонь свечи. Это оказалось окно, где нас ждали. Борис Леонидович был возбужден игрой Юдиной, глаза его блестели, и он выразительно читал из нового романа», — вспоминает в своей книге Ольга Ивинская[77].

По поводу этой встречи Пастернак обменялся с Марией Юдиной — знаменитой пианисткой, влюбленной в поэта, несколькими письмами[78].

Выдержки из книги Ольги Ивинской:

Чтение глав и стихов из романа всех ошеломило. Я не помнила себя от счастья. Рассветало, когда мы вышли на сверкающий снег. Когда садились в машину, Борис Леонидович сказал мне:

— Вот и родилось то стихотворение, которое отдам в подборку вашего журнала. Оно будет называться «Зимняя ночь».

Он принес мне в редакцию теперь уже известное всему миру «Мело, мело по всей земле…». <…> Константин Симонов не напечатал его в «Новом мире», но стал использовать образ «свеча горела» в своих стихах. Пастернак включил «Зимнюю ночь» в свой сборник 1947 года, тираж которого даже отпечатали. Но тут поступил окрик хозяина из Кремля, и тираж пустили под нож[79]. <…> В марте 1947-го стартовала кампания травли Пастернака. В «Культуре и жизни» вышла статья Суркова с обвинениями Пастернака в формализме и отрыве от советской действительности. Секретариат Союза писателей принял постановление, где было указано на то, что издание сборника стихов Пастернака было ошибкой[80].

Когда мы в редакции узнали об этом позорном постановлении Союза писателей, то Наташа Бианки[81] удивленно сказала:

— Но ведь Фадеев восхищен «Зимней ночью» и знает стих наизусть!

Ивинская в нашей беседе рассказала мне то, что не решилась написать в 1965 году в книге:

Как по иронии жизни, через 10 лет я услышала от самого Фадеева историю гонений на «Зимнюю ночь». Оказалось, что Сталин хорошо знал это стихотворение. В начале мая 1956-го, когда я шла из Измалкова на станцию, чтобы отправиться в Москву, на дороге затормозила машина, в которой ехал Фадеев. Он радостно мне предложил:

— Садитесь, Ольга Всеволодовна, подвезу[82].

Когда поехали, Фадеев произнес какие-то комплименты в мой адрес, а затем вдруг стал читать: «И жар соблазна / Вздымал, как ангел, два крыла крестообразно». Закончив читать, говорит мне:

— Колдовские стихи. Такое мог написать только Борис.

В ответ на мой удивленный взгляд стал рассказывать:

— Сталин знал это стихотворение, но тогда требовал прижать Бориса Леонидовича за антисоветский роман. Когда вас арестовали, я говорил Сталину о трагическом состоянии Бориса. Хозяин заметил: «Видимо, это судьбы скрещенье. Я не Бог, но ради женщины Пастернак может пойти на примирение с нами». Когда я Борису намекнул на это обстоятельство, он выругался и назвал хозяина садистом. В дни своего юбилея[83] хозяин спросил меня: «А для нас Пастернак ничего нового не написал?» Сталин тогда ждал от Пастернака письма или поздравительного стиха. Я ответил, что Пастернак болен. Сталин усмехнулся и сказал: «Мы не гордые — подождем». Сталин всегда хотел приручить Бориса.

Конечно, «Зимняя ночь» могла покорить даже дремучего невежду, однако Сталин сам писал стихи[84] и хорошо знал силу воздействия на умы поэтического слова. Как написала Ивинская в своей книге, знаменитые поэты России с 20-х годов постоянно находились под личным контролем Сталина.

Борис Леонидович рассказывал Ольге: «Кремлевский хозяин специально вызвал к себе на беседу Маяковского, Есенина и меня, чтобы поручить нам стать глашатаями советской эпохи». Ивинская говорила:

— После моего ареста в 1949 году, о причинах которого намекнул Пастернаку Фадеев, Боря навсегда отнес кремлевского хозяина к банде негодяев и убийц и никогда более ни одной уважительной строчки в его адрес не написал.

ЗИМНЯЯ НОЧЬ

Мело, мело по всей землеВо все пределы.Свеча горела на столе,Свеча горела.<…>На озаренный потолокЛожились тени,Скрещенья рук, скрещенья ног,Судьбы скрещенья.

И падали два башмачкаСо стуком на пол.И воск слезами с ночникаНа платье капал.<…>На свечку дуло из угла,И жар соблазнаВздымал, как ангел, два крылаКрестообразно…

1947 «ОСЕНЬ»

Из рассказа Ольги Ивинской:

«Осень» — одно из моих самых любимых стихотворений. Его первые строфы Борис Леонидович написал в измалковской избушке буквально за месяц до моего сталинского ареста[85]. Уже с осени 1947 года мы с Борей встречались в Переделкине, где снимали на два-три дня избу, и я приезжала к Борису Леонидовичу. С конца августа он оставался один в Переделкине, так как домашние разъезжались — перебирались в Москву: начиналась учеба в школе. Боря с нетерпением ждал этих встреч и говорил, что в такие дни пишется в каком-то лихорадочном ритме, все в ожидании вечера. В первых строках «Осени» тогда звучало: