— Садись!
— Зачем? — Она изогнула брови.
— Садись, кому говорю.
Она села, спрятав под себя ноги. Марций опустился перед ней на корточки, поймал за лодыжку правой ноги, потянул на себя. Ацилия дёрнулась, пытаясь освободиться:
— Что вы делаете? Отпустите!
— Мне позвать кого-нибудь на помощь? — Он смотрел снизу. Ацилия сдалась, и центурион, придерживая её ногу, поднял подол туники, открывая колено. Ацилия шумно выдохнула, но он лишь осторожно ощупал собачий укус как раз под коленом.
— Больно?
— Пройдёт… — прошептала она и потянула ногу на себя, но он не отпустил, держал за сухожилие у лодыжек снизу, осторожно провёл согнутыми пальцами руки вверх по ноге до колена по тонкой белой коже. Ацилия вздрогнула, напряглась, пожимая плечами от дрожи по всему телу, опять потянула ногу, от удивления раскрывая глаза. — Что вы… делаете?..
— Красивая кожа… Жаль, останется след… — Отпустил её ногу и поднялся, Ацилия тут же спрятала колени под подолом туники. — Помоешься и ложись спать. — Она промолчала, и он, уже отойдя к выходу, обернулся:- Я не слышу!
— Хорошо, я помоюсь и лягу спать. — Вскинула глаза. — Я слышу вас, господин… — добавила тихо.
И удовлетворённый он вышел.
Она, уставшая и разбитая, засыпала с сырыми волосами, перед самым-самым, как отрешиться от мира, слышала его голос, они о чём-то разговаривали с Гаем, шумно лили воду, наверное, раб помогал ему мыться. Одна единственная мысль мучила её: что будет с ней дальше? С ней она и заснула, боясь, что он придёт к ней, спящей, но утром проснулась одна и облегчённо вздохнула.
Он не коснулся её втечение следующего дня и следующей ночи.
Всё пошло, как по-старому, как ещё до того, как она стала его любовницей.
* * * *
Она осмелела, стала выходить из палатки, общалась с другими рабынями у тех костров, где была кухня, хотя многие из них были волчицами — проститутками. Ацилия подозревала, что центурион не знал об этом, иначе бы он запретил.
Особенно она сошлась с одной взрослой женщиной, Авией, которая многое рассказывала ей о жизни в лагере: кто кого ненавидит, почему, какие у кого пристрастия, кто чем занимается в свободное от службы время. Она уже несколько лет жила в этом лагере, переходила с легионом с места на место, семьи у неё не было, и она жила только гарнизоном. Именно от Авии Ацилия узнала о вражде центуриона Марция с центурионами Овидием и Лелием, настоящих причин этой вражды мало кто знал, зато в лагере хорошо все знали о везучести Марция в кости.
— Ты уже спала с ним? — напрямую спросила Авия, поднимая глаза от чищеного котла. Ацилия растерянно вскинула брови, и Авия, всё понимая, продолжила чистить посуду. — Тебе надо научиться считать дни, когда позволять ему, а когда — нет…
— Считать дни? — удивилась Ацилия.
— Конечно, или ты хочешь родить от него ребёнка? — усмехнулась, поворачивая котёл на другой бок. — Мужчины не держат возле себя беременных женщин — это лишняя обуза, да и беременная женщина невсегда готова удовлетворить его… Самое лучшее для тебя в этом случае, если он прикажет тебе вытравить ребёнка ядом, а худшее — просто продаст тебя сутенёру, тот не будет с тобой мелочиться, и заставит работать…
— Зачем ты запугиваешь её, Авия? — заговорила другая женщина. — Просто дай ей цикуты, только почувствует неладное — сама избавится от него… Если всё сделать быстро — это не опасно…
— Цикута… — повторила Ацилия. Она не могла поверить в услышанное. Ребёнок! Ведь в самом деле, она теперь перешагнула ту грань и находится в опасности оказаться беременной, она же теперь живёт с мужчиной! Правда, пока у неё это было один раз, но… Она перевела глаза на Авию, нахмурилась, спрашивая:
— Как это можно узнать? Как я узнаю, что беременна?
Авия усмехнулась в ответ:
— Узнаешь… Почувствуешь… — замолкла вдруг.
Она стояла лицом к Авии, поэтому не видела того, что видела она.
Знакомый мужской голос чуть не заставил её сердце остановиться:
— Что ты здесь делаешь?
Она обернулась и увидела его совсем рядом, потеряв дар речи. Но он и не стал дожидаться, когда она вновь обретёт его, схватив за локоть и толкнул перед собой, приказывая:
— Пошли!
Она шла, а Марций шёл следом, не подгонял, но его дыхания за спиной было достаточно.
В палатке она не дала ему и рта раскрыть, спросила вдруг:
— Вы правда заставите меня убить своего ребёнка?
Он нахмурился вдруг, спросил:
— Ты что, уже беременна?
— Не знаю…нет, наверное… — Она задрожала ресницами.
— Где ты нахваталась этого? С этими девками, крутишься с проститутками, словно одна из них… Я же запретил, по-моему, нормальным языком, и ты сама сказала, что всё поняла…Что мне делать?.. Приказать тебя выпороть? — Она замотала головой, закусывая губу. — А что сделать?
— Вы не понимаете… Вы на целый день уходите, у вас работа, какие-то занятия, чем-то вы занимаетесь, вы не сидите тут, а я должна целый день с утра до вечера быть одна, я ничего не делаю, никого не вижу, ни с кем не общаюсь, я должна мучиться от безделья.
Он перебил:
— А чем ты в доме своего отца занималась? И скучно тебе не было?
Она оторопела от вопроса и заговорила негромко, отвечая на вопрос этот растерянно, не замечая подвоха:
— Я читала, ходила в гости, ко мне приходили в гости, я следила за розовым кустом в саду… Училась…Я общалась с людьми…
— Одним? — перебил он её.
— Что?
— Я спрашиваю, ты следила за одним розовым кустом?
— Да… Садовник мне больше не позволял…
— Ха-ха-ха-ха-ха! — он засмеялся вдруг, качнувшись на пятках, а Ацилия нахмурилась — для неё тогда это было важно. — Проклятье! Кого я у себя пригрел? Один розовый куст! А у тебя там не было одной овечки или одного оливкового дерева?.. Сумасшествие! — Он усмехнулся, стёр выступившие от смеха слёзы. — Патриции… Богатеи, нахлебники, привыкшие загребать жар чужими руками… Вы проводите жизнь в безделье, в то время, как другие ложат головы, проливают кровь свою и чужую, завоёвывают вам новые земли, золото и рабов… Получая за это смешные гроши!..
— Но вы же военный!
— А по своей ли воле? Ты знаешь? — Он качнулся вперёд, в упор глядя ей в лицо, прямо в глаза.
— Нет, не знаю. Но, если вам не нравится — бросьте и уйдите…
Он усмехнулся, поймал её за руку, ещё ближе притягивая к себе, спросил:
— А тебе нравится быть моей рабыней, быть моей наложницей? Возьми и уйди! Получится? Сможешь?
Она промолчала, и он отпустил её, отошёл в сторону, уперев руки в пояс, стоял, опустив голову. Ацилия спросила вдруг: