ее, – шепчу я, но шум моря заглушает мои слова.
– Вот так. Не спешите, иначе у вас закружится голова, – говорит она. У нее короткие и волнистые волосы, заколотые назад невидимками, на ней нет макияжа. Она продолжает улыбаться мне, и в уголках ее глаз появляются морщинки, но я не улыбаюсь в ответ.
Я вернулась сюда, чтобы побыть с ней рядом, я не хочу уходить. Здесь я в последний раз держала ее на руках.
Они уводят меня, а у меня нет сил им помешать. Меня всю трясет, и ноги меня не держат. Мужчина накрывает меня еще одним пледом. Это не помогает. Я и не знала, что может быть настолько холодно.
– Вот так, хорошо. Видите машину скорой там, наверху? – спрашивает он. – Мы сейчас идем как раз туда. Мы возьмем на себя большую часть вашего веса. Вот так.
Когда мы начинаем идти, меня пронизывает непреодолимый страх. Я понимаю, что это конец. Я сюда уже никогда не вернусь и никогда не смогу так отчетливо вспомнить те бесценные дни, когда она была моей.
– Я не оставляла ее, я просто хотела поплавать, – говорю я, но рев моря снова заглушает мои слова.
– Сегодня слишком холодно, мисс, купаться нельзя, – добавляет женщина, не понимая смысла моих слов. На вид она такая молодая, только-только окончила школу. Идти далеко и трудно, и мои ноги вязнут в песке.
Я оглядываюсь назад, и море, как и тогда, шепчет мое имя.
Мы доходим до открытых дверей машины скорой помощи. Мне помогают подняться по металлическим ступенькам, укладывают на кровать. Поднимают бортик, чтобы я не выпала, как будто я снова стала малышкой и меня уложили спать в детской кроватке. Я закрываю глаза и прислушиваюсь к биению своего сердца.
Женщина ощупывает мою ладонь.
– У вас слишком замерзли пальцы, чтобы взять анализ крови. Я подержу вас за руку и погрею вас.
Я не хочу, чтобы она касалась меня. Я вырываю руку, но она настаивает, надевает что-то мне на палец и вокруг предплечья. Я пытаюсь избавиться от них, но женщина крепко держит меня. Я начинаю злиться. Я хочу побыть одна у моря и вспомнить ее, вспомнить последние мгновения, когда во всем мире были только моя малышка и я. Я не хочу уходить.
– Пожалуйста, оставьте меня здесь, – говорю я. – Мне плевать, если я умру.
Но она повернулась ко мне спиной и не слышит меня.
– Как она? – спрашивает мужчина у двери.
– Становится возбужденной. У нее брадикардия и гипотермия, низкая температура, тридцать четыре. Уровень кислорода шестьдесят. Давление девяносто на пятьдесят пять. Забираем ее.
– Включать сирену?
– Обязательно. Сейчас будут пробки.
Она отвлекается на свои записи. Жаль, что у меня нет сил бежать.
Я оглядываюсь и вижу, как мужчина закрывает задние двери. Я бросаю последний взгляд на море. Оно зовет меня. Я была здесь раньше.
Они ошиблись. Все это время они не знали правды. Я не брала свою малышку в море.
Я оставила ее в пещере. Я собиралась вернуться к ней.
Машина скорой помощи грохочет по дороге. Я проваливаюсь в полудрему, затем просыпаюсь от резкой остановки. Задние двери открываются, вокруг меня начинают суетиться медики. Судя по их голосам, они взволнованы.
– Температура падает – тридцать один. Помогите ее поднять!
Они берут носилки, выносят меня из машины скорой, направляясь в сторону ярко освещенного входа. «Отделение неотложной помощи», – читаю я, но красные буквы режут мне глаза.
Я медленно поворачиваю голову и вижу, как к нам бежит медсестра. Свет в коридоре слишком яркий. Больше всего на свете я хочу снова оказаться у моря, в темноте, наедине с воспоминаниями о моей малышке.
– Нас вызвал к бухте Уиттеринг случайный прохожий. Когда мы приехали, она сидела у воды и, по всей видимости, была не в себе. Температура тела упала с тридцати четырех до тридцати одного, пульс сорок. Мы спрашивали, как ее зовут и сколько ей лет, но она не отвечает.
– Третья палата, – медсестра в белом халате наклоняется ко мне. – Эй! Вы меня слышите? Меня зовут Хелен, я медсестра. Скажите, как вас зовут?
Я закрываю глаза и отворачиваюсь. По моей щеке скатывается слеза. Лишь бы они все ушли.
– Она очень бледная, губы посинели. Нужно отвезти ее в реанимацию. Я позову врача.
Носилки снова движутся; на этот раз вокруг еще больше людей. Все так громко, так ярко. Мне страшно. Мне не скрыться. Я не боялась, когда была в воде, я хотела, чтобы море хоть в этот раз забрало меня. Я не хочу всего этого. Я не хочу здесь оставаться.
– Давайте ее переложим. Раз, два, три, подняли!
Меня кладут на другие носилки. Я прошу оставить меня в покое, но меня никто не слышит.
– Надо снять с нее мокрую одежду, – говорят они, хватая мои руки, ноги. Все тело жутко болит.
Они с резким шумом снимают манжету тонометра.
– Девяносто на шестьдесят, – произносит кто-то.
Пожалуйста, дайте мне умереть. Носилки слегка покачиваются, словно я лежу в лодке. Я закрываю глаза, стараясь представить, что я у моря. Если бы только у меня тогда хватило духа зайти в воду.
Носилки дергаются, бортики опускаются, и я хватаюсь за края, чтобы не упасть. У меня начинает кружиться голова, я пытаюсь отвернуться от всех этих людей, но мне не хватает сил.
Звучит еще один голос.
– Эй, вы меня слышите? Я доктор Харди, отделение реанимации.
Он щиплет меня чуть выше ключицы. Мне больно, и на секунду я открываю глаза.
– Мы знаем, как ее зовут? С ней кто-нибудь был?
Он кажется взволнованным. Меня подташнивает, и вдруг тело начинает согреваться.
– Ее заметил на пляже случайный прохожий. Она так и не сказала, как ее зовут.
Тепло медленно расползается по моему телу. Внезапно мне становится нестерпимо жарко. Я пытаюсь сбросить с себя одеяло. Меня снова им накрывают.
– Подключайте кислород.
Еще больше ужасного шума. Мне надевают на лицо маску, в ушах стоит шипение. Я пытаюсь ее снять, но меня останавливают и приказывают дышать. Вдох, выдох. Вдох, выдох.
Это как прилив. Его не остановить.
Я пытаюсь мысленно вернуться в тот день. Вспомнить последние мгновения рядом с ней. Где-то звучит детский плач, и я оглядываюсь по сторонам.
Слезы наполняют глаза, я чувствую давление в груди. Мне хочется крикнуть им, чтобы они убирались, но голос меня не слушается.
– Воздух поступает в легкие. Пульс сорок. Давление девяносто на шестьдесят. Температура? Нужно ставить катетер, делать анализ крови и ввести ей внутривенно разогретый раствор.
– Слышите, ребенок плачет, – пытаюсь