– А вот этим, – она кивнула на лежавшую на приборной панели сотню, – он со мной расплатился, когда все закончилось.
Зинон покосилась на деньги, коротко кивнула.
– То, что баксы взяла, одобряю. Не хрен тут гордость демонстрировать. Сейчас жизнь такая: или ты ее, или она тебя. А вот все остальное… Знаешь, красотуля, я бы этого так не оставляла, я бы с этими ублюдочными разобралась.
– Пусть живут. – Алиса до боли сжала кулаки.
– Да уж. – Зинон презрительно фыркнула. – Ударили по левой щеке, подставь правую!
– Мой папа тоже так говорит.
– Дурак твой папа! Вот что я тебе скажу – ударили тебя по левой щеке, а ты не теряйся, сразу бей коленом в пах. Вот это и будет высшая справедливость, а все остальное – от лукавого. Если бы твой папанька не забивал тебе голову всякой ерундой, а научил дочурку уму-разуму, объяснил бы, что нельзя доверять первому встречному козлу, ты бы сейчас целее была.
Зинон говорила так убежденно и зло, что Алиса усомнилась в том, что у нее есть психологическое образование. Психолог должен человека успокаивать и поддерживать, а не обучать правилам самообороны.
– Использовали тебя, красотуля, – сказала Зинон, не отрывая взгляда от дороги. – Поматросили и бросили.
Алиса прикусила губу, проглотила колючий ком в горле. Нет, она не обиделась. Что ж обижаться на правду? Просто от этой правды делалось очень больно: внутренности скручивало в жгут, легким не хватало воздуха.
– Ничего, красотуля, – сказала Зинон с невеселой усмешкой. – Одно хорошо – ты теперь точно знаешь, что в этой жизни никому доверять нельзя, даже самой себе. Это знание дорого стоит, уж поверь моему богатому жизненному опыту.
Алиса покосилась на свою собеседницу. Да уж, у такой женщины должен быть очень богатый жизненный опыт. Иначе, с чего бы этот шальной блеск в глазах и горькая складочка в уголках тонкогубого рта? Сколько, интересно, ей лет? Тридцать – тридцать пять? А работает таксисткой. Разве это женская работа?
– А что ты меня рассматриваешь? – спросила Зинон, не поворачивая головы. – Любопытно, откуда я взялась, такая советчица?
Алиса не стала врать, кивнула. Зинон пошарила в «бардачке», из измятой пачки достала последнюю сигарету, неторопливо прикурила, сказала, все так же не глядя в ее сторону:
– Я, красотуля, тоже не всегда была бой-бабой. Когда-то, давным-давно, я была такой же наивной дурой, как ты сейчас. И жизнь меня, бестолковую, в дерьмо головой окунала не один раз, а чуть побольше, пока я, наконец, не поняла, за что страдаю. А вот как поняла, сразу легче жить стало. Слушай меня, красотуля: не повторяй чужих ошибок.
Алиса мало что поняла из этого странного монолога, но Зинон каким-то непостижимым образом удалось вернуть ей спокойствие. Она обязательно подумает над сказанным, сделает выводы, произведет переоценку ценностей. Только не сейчас, сейчас ей хочется закрыть глаза, слушать мерное урчание мотора и низкий, с хрипотцой от беспросветного курения, голос Зинон.
– Своим-то расскажешь? – спросила Зинон.
Не открывая глаз, Алиса покачал головой.
– Почему?
– Родители меня убьют. Это… то, что я сделала – страшный грех.
– О, как?! – удивилась Зинон. – А если принять во внимание, что это не ты сделала, а с тобой сделали?
– Неважно, это все равно моя вина.
– Лютые у тебя предки, как я посмотрю. Что, шибко верующие?
– Да.
Зинон бросила на нее быстрый взгляд, но от дальнейших расспросов воздержалась.
Разговор возобновился уже на подъезде к Алисиному дому.
– Спасибо вам большое. – Алиса смущенно улыбнулась.
– А мне-то за что? – Зинон пожала плечами. – Как говорится, любой каприз за ваши деньги. Кстати, о деньгах. – Она порылась в пристегнутом к талии кошельке, протянула Алисе четыре десятидолларовые купюры. – Это сдача.
– Мне не нужно. – Алиса испуганно посмотрела на деньги.
– Ну, знаешь, красотуля, мне чужого тоже не нужно. – Зинон сунула баксы в карман ее джинсовки, неожиданно тепло улыбнулась: – Не переживай ты так, перемелется – мука будет. Просто научись давать отпор разным засранцам.
Во дворе было пусто, только собачники выгуливали на детской площадке своих питомцев, да устало шаркала метлой дворничиха тетя Маня. Алиса добежала до своего подъезда, помахала рукой Зинон. В ответ раздался короткий гудок – и на душе у нее вдруг стало тепло и больно одновременно. Тепло оттого, что судьба в самый критический момент свела ее с такой удивительной женщиной, как Зинон. А больно оттого, что встреча эта оказалась такой короткой…
Прежде чем вставить ключ в замочную скважину, Алиса прислушалась. За дверью было тихо. Одно из двух: либо Мелиса еще не вернулась, либо спит без задних лап.
Она ошиблась, за дверью ее ждали родители…
Они были похожи на близнецов: одинаковые черные одежды, скрещенные на груди руки, худые лица и фанатичный блеск в глазах. Даже не верилось, что когда-то, давным-давно, они были другими. Что отец мог задорно смеяться и катать их с Мелисой по очереди на шее, и читать им на ночь сказки. А мама не прятала свои роскошные волосы под черным старушечьим платком и пекла невыразимо вкусные пирожки, и почти все время что-то напевала…
– Ты не ночевала дома, – сказала мама, отмахиваясь от ее робкого «здравствуйте».
– Что с твоим лицом и одеждой? – спросил отец, глядя сквозь нее.
За их спинами маячило испуганное, зареванное лицо Мелисы. Значит, сестра вернулась на ночь домой. А вот она, Алиса, старшая и более рассудительная, не вернулась, поддалась искушению, согрешила. Ей показалось, что родители видят ее насквозь, ей даже не нужно ни в чем сознаваться…
– Греховодница! – свистящим шепотом сказал мама.
– Блудница! – вторил ей отец.
– Пророк предупреждал, что дьявол будет искушать не только нас, но и наших детей. – Мама взяла отца за руку. – Он сказал, что мы должны быть крепки в нашей вере.
– Лучше отрезать засохшую ветвь, чем потерять все дерево. – Отец скорбно улыбнулся. – Но Господь милостив, у нас еще есть надежда. – Он обернулся, посмотрел на испуганно прижимавшуюся к стене Мелису. – Ты у нас теперь – единственная дочь.
Мама согласно кивнула, улыбнулась почти нежно. Эта улыбка дико смотрелась на ее отстраненно-холодном лице.
– Да, Пророк предупреждал, но испытаниям не сломить нашу веру, а ты… – Улыбка поблекла, в глазах зажегся фанатичный огонь, Алиса попятилась. – Распутница! Вон из этого дома!
– Но, мамочка. – Она попыталась обнять женщину, которую привыкла считать своей мамой.
– Изыди, нечистая! – Та отшатнулась, торжественно перекрестилась. – У тебя больше нет матери. Я отрекаюсь от тебя! Отрекаюсь!
Отец обнял маму за плечи, посмотрел на Алису с жалостью и брезгливостью, сказал: