теперь очередь, подумайте?
Я сразу вспомнил слова косого Здолбуновича, что все разбежались, включая его секретаршу. Может, на них внезапно, как ветер, налетела та же паника – необъяснимая, темная, неподвластная разуму? Мистическое начало не сильно развито в чиновниках, а вот инстинкт самосохранения – как у пресловутых крыс, первыми бегущих с тонущего корабля. А может… нечто подобное случилось вчера и с этрускологами? И они все побежали сломя голову, сами не зная куда?
– Что у вас тут происходит? – наконец, спросил я. – Нечто похожее уже случалось?
– Случалось, – серьезно ответил Колюбакин. – Я исчез, а сюда вернулся кто-то другой. С вами такого не бывало?
– Это метафора?
– Конечно. Ведь метафора переводится с греческого как «перенос». Перенос души с одного места на другое. Моя душа сейчас где-то в другом месте. А ваша?
Я поднялся.
– Что ж, спасибо за интересную беседу. Узнал я, правда, немного, да видно, на большее у вас рассчитывать нельзя.
– Это город метафор, сэр. Или метаморфоз – как кому больше нравится. Познать их невозможно – можно лишь принять или не принять. Советую не принимать. А то, знаете, так перенесешься, что потом костей не соберешь.
Я не знал, что на это сказать. На том и расстались.
* * *
Я постоял под университетским портиком с колоннами, потом бесцельно побрел по городу. Вчера я уже был в этих местах, когда шел с раскопок древнего городища. Я прочитал о нем в интернете еще дома и решил начать осмотр города именно отсюда, чтобы успеть до закрытия экспозиции. Раскопали несколько улочек с фундаментами домов и часть оборонительной стены. Кладка была грубоватой по сравнению, скажем, с херсонесской. Найденные черепки кувшинов и мисок тоже. Одни предполагали, что городище относится к Боспорскому царству, другие (преимущественно последователи Гумилева-младшего) – к Хазарскому каганату, хотя ни городов, ни даже городищ хазар до сего времени обнаружить не удалось, – может быть, их и вовсе не существовало. А всякие эти баснословные Саркелы и Белые Вежи представляли собой стойбища грабителей, или, по-нынешнему, таможенные терминалы.
Развалины находились неподалеку от центра Южноморска, на берегу бухты. Люди всегда селились в одних и тех же местах – не одни, так другие. Скажем, город лестригонов Ламоса у Гомера – прообраз современной Балаклавы. Наверняка Боспорское царство, если его щупальца дотянулись до будущего Южноморска, исходило, закладывая здесь крепость, примерно из тех же соображений, что впоследствии русские князья и цари, обосновавшиеся здесь же. Не исключено даже, что использовались те же строительные материалы. Меня позабавила жалоба экскурсовода о том, что местные по ночам растаскивают древние каменюки для строительства своих дач. Варварство, конечно, да ведь предшественники нынешних горожан делали то же самое – и в античные времена, и в средневековье, и в новое время. И не только они. Рачительные римляне обдирали мрамор с дворцов и храмов в захваченных странах, потом варвары сбивали этот же мрамор уже с римских построек, а то, что не доделали варвары, подчистил Ватикан для своих немаленьких нужд. Круговорот камня в истории. Находчивые дачники из местных всего лишь его часть.
С территорией раскопок соседствовал городской рынок. Он был удивительно похож на городище планировкой тесных, неотличимых одна от другой улочек-рядов (милетский архетип – прямоугольная решетка, вписанная в овал). Один муравейник умер, да здравствует другой! История историей, а на рынке испокон веку всё подчиняется одному желанию: выжить, добыть кусок хлеба на грядущий день. Как это по-человечески понятно, но как душно, уныло, неприкаянно в этой галдящей тесноте на фоне веселого и вольного блеска моря внизу!
Жизнь неотделима от рынка, но является ли рынок законом жизни? Разве спас он хотя бы одну гибнущую цивилизацию? Цивилизации умирали, рынок оставался. Он живуч, спору нет, но мы почему-то до сих пор изучаем историю государств и народов, а не рынков. Когда империя слабеет, рынок не поддерживает ее – он ее убивает. Сюда, в торжище, уходят и здесь перемалываются в костную муку творческие силы, вера, талант, изобретательность, воля народа. Уже и рынок окружен кольцом огня, а люди продолжают тупо думать о том, что можно купить и продать там, внутри. Это ли свобода, о которой нам талдычили обслуживающие лавочников мыслители? Отчего же художники веками воспринимали рынок как бессмысленную и враждебную стихию?
Сегодня снова я пойду
Туда, на жизнь, на торг, на рынок,
И войско песен поведу
С прибоем рынка в поединок!
Скольких таких певцов накрыл этот прибой! Что там полсотни этрускологов… Я один, в чужом загадочном городе, и вроде бы еще не исчез, но как бы уже не живу, потому жизнь в этом Южноморске течет мимо меня параллельными курсами, никак со мной не пересекаясь. Корабль в пустоте, как сказал фигляр Колюбакин.
Впереди показался плечистый кафедральный собор под круглым византийским куполом. Я в него заходил вчера. В небесах раскатисто ударил колокол. Ко всенощной, что ли, звонят? Ну да, 16.45. А не поговорить ли мне с кем-нибудь из священников о мистических странностях этого места? Может, тогда прояснится хоть что-то?
Я пошел к боковым вратам храма, через которые обычно проходят в алтарь священники, и стал ждать. Вскоре, действительно, появился круглолицый батюшка в сером подряснике.
– Христос воскресе! – приветствовал я его (недавно отпраздновали Пасху). – Здравствуйте, благословите! Не удивите ли приезжему человеку минуту?
– Воистину воскресе! Бог благословит! Во имя Отца и Сына и Святаго Духа! Но только минуту: скоро служба начинается, а я еще не облачался.
– Я Борис Лосев, писатель, приехал сюда на конференцию этрускологов.
– На конференцию кого, простите?
– Ну, тех, кто занимается этрусками.
– А, это народ из Италии, который ушел в небытие некрещенным. Да-да, припоминаю, слышал что-то об этой конференции. Отец Константин, очень приятно.
– Я всего сутки в вашем городе, но мне хватило, чтобы почувствовать какую-то странную духовную атмосферу. Вы больше, нежели другие, имеете отношение к вещам… так скажем, сверхъестественным…
Он улыбнулся:
– Можно сказать и так.
– Общаясь с прихожанами, не слышали ли вы от них о чем-то избыточно сверхъестественном?
Отец Константин посмотрел на меня внимательными серыми глазами.
– Это как?
– Люди у вас не пропадают внезапно? – спросил я прямо.
Он пожал плечами:
– Люди везде пропадают. А Южноморск – город только с виду тихий. Здесь, как положено на юге, есть свои мафии, которые чем только не занимаются – наркотиками, водкой, торговлей женским телом… И мужским, кстати, тоже. А в притонах всегда кто-то исчезает, не правда ли? Так что ничего сверхъестественного.
– А если исчезли не в притоне, а