В условиях, когда Европа требовала от русского правительства уступок польской аристократии, поднявшей восстание ради возвращения утраченной некогда государственной автономии страны и сохранения своих независимых прав, «Московские ведомости» заняли решительную позицию, выступив за сохранение целостности российского государства. Эта позиция была поддержана широкой общественностью, о чем говорит возросший в два раза в течение года тираж газеты.
И в этом вопросе Тютчеву была близка позиция Каткова. В октябре 1864 г. он писал из Женевы к Георгиевскому и его жене о прочитанных в «Московских ведомостях» статьях по поводу брошюры барона Ф.И. Фиркса, выступившего под псевдонимом Шедо-Феротти, «Que fera-t-on de la Pologne? (Что будет с Польшей?)». В брошюре, как известно, были изложены предложения западнически настроенной правительственной оппозиции по изменению государственного статуса Царства Польского – о предоставлении ему ограниченной автономии. Статьи Каткова содержали близкие Тютчеву идеи целостности Российского государства как оплота единения всех славян. По поводу прочитанных статей поэт писал: «Удар был электрический. Все было прочувствовано и оценено – и художественное мастерство отделки, и самая сущность содержания. Благодаря этим двум статьям французская брошюра превратилась в огромную услугу, оказанную русскому чувству и русскому делу…» (6; 81, 450).
В России же опубликованные Катковым статьи навлекли на газету цензурные преследования и штрафы. В этих обстоятельствах, как пишет Л.Н. Кузина в комментариях к письму Тютчева от 14 января 1865 г. из Ниццы, А.И. Георгиевский обратился к поэту «с воплями о помощи свыше, подробно описав ему все истязания и пытки», которым была подвергнута редакция «Московских ведомостей» (6; 453). Конфликт Каткова с властями Тютчев считал очень нежелательным именно потому, что высоко было общенациональное значение газеты и выражаемого в ней общественного мнения.
Тютчев, как известно, всегда подчеркивал вынужденность карательных мер по отношению к польским повстанцам. Считал, что восстание было вызвано ложными силами, и поддержку его народом – заблуждением. В этом роде он неоднократно высказывался в письмах к частным лицам и в поэтических произведениях.
Любопытна в этом смысле история стихотворения «Его светлости князю А.А. Суворову» (1863). Стихотворение обращено к петербургскому военному генерал-губернатору, внуку великого русского полководца. Речь в нем идет о подавлении польского восстания под предводительством М.Н. Муравьёва, назначенного весной 1863 г. генерал-губернатором шести северо-западных губерний с чрезвычайными полномочиями. Подавление восстания оценивается Тютчевым как важнейшее государственное дело, послужившее сохранению целостности России, в разрушении которой были заинтересованы западные державы, поддержавшие восстание польской аристократии. Поэт с иронией отнесся к резкому выражению князем Суворовым неприятия решительных действий Муравьёва.
В стихотворении «Ужасный сон отяготел над нами…» (август 1863 г.) поэт писал:
Осьмой уж месяц длятся эти битвы,Геройский пыл, предательство и ложь.Притон разбойничий в дому молитвы,В одной руке распятие и нож.
В этих строчках – намек на поддержку мятежа римской католической церковью. Закончил поэт стихотворение выражением уверенности в том, что в противостоянии прагматичному Западу – великое предназначение России:
О край родной! – такого ополченьяМир не видал с первоначальных дней…Велико, знать, о Русь, твое значенье!Мужайся, стой, крепись и одолей! (2; 121).
Для Тютчева единство России и ее предназначение во многом обусловлено чистотой сохраненной исторически православной религии. Именно это ставит российское государство на особое место в отношениях с другими славянскими народами, в которых чистота веры была значительно поколеблена в результате наступательных действий европейских держав с католическим вероисповеданием. (Значение православия как основы миросозерцания поэта активно изучается в последнее время В.Н. Аношкиной-Касаткиной, М.М. Дунаевым, А.Л. Казиным, Б.Н. Тарасовым, М.А. Розадеевой и другими учеными.)
Катков в своих публицистических высказываниях и в последующие годы продолжал придерживаться самостоятельной позиции, которая далеко не всегда совпадала с правительственной. Имеется немало фактов, опровергающих закрепившееся в исторической науке убеждение в том, что он «твердо веровал в правильность политики русского правительства»32. Известно, что со страниц «Московских ведомостей» звучали слова поддержки освободительной борьбы южных и западных славян, отстаивавших свою национальную независимость, выражалась забота о возможности для каждого народа наладить самостоятельную жизнь на той земле, которая ему исторически принадлежала. Так, в майском выпуске газеты за 1867 г. было высказано мнение относительно стремления добившегося некоторых автономных прав сербского правительства подчинить себе болгар. Поглощение одного славянского народа другим Катков считал недопустимым, союз народов представлял как равноправное единство «в однообразном устройстве военной силы и в военной конвенции». Не исключал он и союза славянских народов в границах единой государственности, замечая при этом, что время такого союза не настало, «более тесный союз вызвал бы теперь непреодолимые трудности…»33. В том же 1867 г. в статье «Неразрывная связь русского народа с Верховной властью» писал: «В России не могло бы возникнуть никаких внутренних недоразумений и опасностей, если бы всё, что живет в ней, было одушевлено русским гражданским чувством, и если бы политика постоянно следовала только тем побуждениям и идеям, которые из этого чувства черпаются»34.
Правительственные предостережения изданиям Каткова были вызваны именно тем, что причины многих современных бед он находил в ошибочной политике правительства. Так, о причинах польского восстания, а затем и покушения на императора русскими нигилистами он писал: «Где был истинный корень мятежа, – в Париже, Варшаве, Вильне? Нет, – в Петербурге!»35 Столь смелые речи не могли остаться без последствий: «Кончилось дело тем, – пишет биограф, – что Катков получил 6 мая 1866 г. второе предостережение, а на следующий день третье, и его издательская деятельность была приостановлена на два месяца»36.
В отношении единства власти и народа взгляд Каткова был близок Тютчеву, которого распространение в либеральных кругах российского правительства антипатриотических настроений приводило в состояние тревоги и негодования. По словам поэта, в российском правительстве происходит губительное «охолощение русского начала», которое неизбежно приведет к разрушению единства нации, катастрофическому отдалению царя от народа. «Мы видим теперь в России, – писал он в январе 1865 г. А.И. Георгиевскому, бывшему в то время сотрудником “Московских ведомостей”, – как все элементы, или нерусские по происхождению, или антирусские по направлению <…> силятся совокупиться в одно целое <…> в состав этой коалиции вошли, вопреки своей разрозненности, и польская шляхта, и остзейские бароны, и петербургские нигилисты, штатные или заштатные» (6; 90). Этому опасному для России и губительному для славянского мира в целом «совокуплению», по мысли Тютчева, активно противостояли «Московские ведомости», редактируемые Катковым. Поэт видел в публикуемых в газете «горячих» материалах выражение общественного мнения, силы, способной воспрепятствовать разрушению российской государственности изнутри.
Основным делом Каткова как издателя «Московских ведомостей» и публициста было утверждение положительных основ русской жизни и критика не самодержавия как такового, но реальной власти и реально действовавшего тогда правительства. И в этом он тоже сходился с Тютчевым. Их объединяло убеждение, что деятельность правительства должна быть направлена на укрепление исконных начал русской жизни. В сознании двух мыслителей национальное единство предопределяется подчинением частных интересов власть имущих общему интересу. Тютчев с сожалением замечает, что современное российское правительство далеко от идеала. В августе 1867 г. он писал дочери Марии: «В правительственных сферах бессознательность и отсутствие совести достигли таких размеров, что этого нельзя постичь, не убедившись воочию…» (6; 256). Его поддерживает Катков, отмечая: «Трон затем возвышен, чтобы пред ним уравнивалось различие сословий, цехов, разрядов и классов». Смысл монархической власти сводится, по его мысли, к служению народному благу, включая распространение «самого широкого самоуправления, которого может потребовать благо самого народа – народа, а не партий» [выделено мною. – Т. Ф.]37.