Читать интересную книгу Дознание... Роман о маркизе де Саде - Рики Дюкорне

– Я умираю от голода, – простонал Мелькор. – С рассвета я выпил всего два сырых яйца с водой и съел двенадцать зерен молочая.

Ланда дал ему пососать сухарик из позолоченной вазы и возобновил свой рассказ:

– Сатана ходил среди ангелов, смущая их и ввергая в отчаяние. Он принял облик прекрасного юноши и сладкими словами описывал прелести материального мира: шелковые жилеты, дымящиеся чашки шоколада, но главное, ягодицы хорошеньких женщин.

Зеламир, самый любопытный из всех, сказал:

– Что такое «женщина»? И что такое «Природа», которая, по твоим словам, наделила ее этими совершенствами? И как такое возможно? Ведь Бог учил нас, что совершенство есть только в Раю.

– Если ты зовешь совершенством безбрежные просторы времени, чистым половиком развернувшиеся в вечность, то Рай и впрямь совершенен, и у меня тебе нечему научиться. Но если ваше бытие – словно жидкий суп без соли, мяса или мозговой кости, если посреди темного и безмолвного «золотого века» ты не можешь заснуть, раздразненный мыслями об осязаемой оболочке; если убогое ложе из холодного пара кажется жалкой заменой бурям на подмостках человеков (столь подкупающе конечных!), то материальное тело и женщина – это то, что тебе нужно.

Во всей вселенной она одна способна пробуждать вожделения, столь же сладостные, как их удовлетворение.

– Мы познали экстаз, – возразил Купидон.

– Ну так вообразите экстаз во плоти. Экстаз как эмпирический факт. Вообразите, что у вас есть материальное тело и елда толщиной в мою руку. Вообразите себе женщину, раскинувшуюся на бархатном покрывале, и она столь же жаждет, чтобы ее вздрючили, сколь вы жаждете вздрючить ее.

Смакуя такую картину, ангелы просияли.

А тогда Сатана умело разрезал стену Рая, которая, как всем известно, не возведена из камня с известковым раствором, но подобна серебристой перепонке…

– Как клейкое вещество, которое позволяет лягушачьим яйцам плавать на поверхности пруда. Мне так, во всяком случае, говорили, – сказал Мелькор.

– Очень похоже, – согласился Ланда и продолжил: – Один за другим ангелы выскользнули из Рая и поспешили за Сатаной, который уже летел в самый темный закоулок вселенной, где край света поднимается из перегноя и слизи Первопричины. В миг они пролетели в небе над Венецией и, шумно хлопая крыльями, приземлились у заголенных ног куртизанки, которая, подобно звездам, непреодолимо воздействует на тела мужчин. Ее зад, ее груди, ее колени и локти были совершенными полушариями, щеки ее были подобны яблокам, ее…

– А ее пизда? – прошептал Мелькор. – Уж конечно, у нее была замечательная пизда!

– Ее пизда была горячей на ощупь и хорошо смазанной, потому что она была блудница.

Мелькор дернул себя за бороду с такой силой, что вырвал клок волос.

– Сатана назвал себя и всех ангелов – Целадона, Купидона, Зефира, Зеламира, Антиноя и прочих, – которые, не тратя времени попусту, обняли Гиацинту (таково было ее имя), желая насладиться ею, пока она не исчезла точно видение, пока они сами не развеялись дымом. Ибо такова природа материального: сегодня – живо, а завтра – прах.

– А Господь?

– Господь оглянулся вокруг и понял, что остался один. Не было Зефира, чтобы растирать Ему ноги, не было Зеламира, чтобы расчесывать Ему бороду. И тут он увидел дыру в стене Рая, увидел Гиацинту и Своих ангелов и понял что к чему. Поднявшись со Своего престола в ужасающем Своем величии, он судил Своим ангелам вечное изгнание. А так как их отняла у Него женщина, то он повелел, что ни одна женщина не войдет в царство небесное, никогда – пусть безгранично Время, и не имеет конца Вечность. Помяни мои слова, Мелькор, – продолжал Ланда, – Женщина самое смертоносное орудие Сатаны. Та, что околдовала тебя, не лучше других, а намного хуже. Она – язычница и поклоняется зерну в полях, стоя на четвереньках, в точности как поклоняется траве скот.

И в подкрепление своих доводов Ланда привел Перечень женских пороков, начиная с AvidumAnimal, включая VanitasVanitatumи заканчивая Zeluszelotypus.

– Похотливо взглянуть на женщину – значит осквернить себя через взор, – поцеловав Мелькора в макушку, напутствовал его Ланда. – Разве не сказано у апостола Матфея: «Из ущербного ребра сотворенная, она сама ущербна?»

Мелькор замешкался у двери. Хотя он выслушал притчу внимательно и она тяжко его поразила, он все же думал, а вдруг индейцы, не будучи тварями ни Господа, ни Сатаны, живут по законам, ему и Ланде неизвестным, и потому вдова Кукума все же может быть тем, чем кажется: воплощением скромности.

Видя, как мнется Мелькор, видя растерянность у него на лице, Ланда заговорил снова:

– Что делает женщина по пробуждении, а, Мелькор? Хоть это-то тебе известно?

Мелькор скорбно покачал головой.

– Откуда тебе это знать, дурень ты этакий! Девственник, растративший себя в утехах Онана! Вот что тебе надобно знать, чтобы задушить змею, сдавившую тебе мошонку.

Проведя ночь в снах о безделушках и совокупленьях, женщина прочищает горло, отхаркивается и сплевывает, мочится, как свинья, и, еще смердя постелью, плюхаетсяперед зеркалом, вооружается щипчиками, краской для волос, медвежьим жиром, кривыми ножами, пчелиным воском, паутиной, молоком ослиц, щетками, расческами и губками. Зубы она прикрепляет себе крючками, волосы укладывает, как салат, и приклеивает все, что не держится или чего никогда не было.

– Но… – заскулил Мелькор, – вдова Кукума совсем не такая, как ты описал. Она простая…

– Ничто, Мелькор, не бывает простым! Разве что, может, ты сам. – Взяв Мелькора за рукав, Ланда втянул его назад, во все более смердящую комнату, и усадил на табурет. – Отчего, по-твоему, кожа у этой женщины такая гладкая, что хочется впиться в нее зубами, как в спелый плод? Это всё оттого, что она натирает себе лицо мазью из испражнений летучих мышей. И если уж об этом зашел разговор, почему ее волосы такие черные и блестящие? Потому что она питается кузнечиками и их навозом.

– Но я видел ее на рынке, – попытался возразить Мелькор, – она там торгует тамале. И сама она ест тамале с перцем, а лицо умывает водой.

– Тебе известна история доброго солдата Памфило, который сопровождал Сервантеса де Салазара?

– Нет, – неохотно буркнул Мелькор.

– И который влюбился в прекрасную торговку тамале? Хочешь еще сухарик?

Мелькор кивает и, дрожа от недосыпания и возбужденья, заталкивает в рот пористый сухарик.

– Тамале, которые она продавала, походили на мужской член, к тому же одного взгляда на ее лицо хватило, чтобы прельстить этого храброго и невинного солдата. Он купил один пирожок и съел, а после облизал пальцы. Потом купил другой, и второй оказался вкуснее первого. Эти тамале были так хороши, что просто таяли во рту у солдата. А торговка держала перед ним маленькое блюдце с острым перечным соусом, чтобы он мог обмакивать в него тамале, когда пожелает. «Что это за мясо? – спросил Памфило. – Какое оно сладкое.» А она ответила: «Молочный олененок». Так вот, тамале, соус, темные глаза торговки, ее улыбка – все это были чары, и несчастный Памфило был околдован. Он слонялся по рынку весь день, ел тамале, макая их в соус. А когда наступил вечер, он последовал за женщиной через лес к ее дому. Он шел за ней и видел, как колышутся под тонким полотняным платьем ее бедра. В волосах у нее был цветок тиксзулы, и запах тоже манил его. Но вдруг она исчезла, словно лес поглотил ее целиком. Остался лишь запах тиксзулы. И тут он услышал крик, множество пронзительных криков, и не успел Памфило перекреститься, как его обступили амазонки…

– Амазонки! – Мелькор навострил уши.

– Амазонки, varonilesу belicosas. И у каждой был топор из чистого золота, а на срамном месте – клочок мха. Несчастный солдат молил о пощаде, но его все равно разрубили на части, мясо сварили в котле, посыпая перцем, а когда оно было готово, слепили с ним пирожкииз толченой кукурузы, которые завернули в тряпицы. После тамале сложили в большую корзину, и прекрасная индианка в белом платье поставила ее себе на голову и пошла на рынок – дурачить других солдат.

Чтобы урок лучше запомнился, Ланда, хотя и видел, что Мелькор изнурен (от послеполуденного зноя и вони мертвой рыбины к горлу подступала тошнота), заставил его повторить, зачем они здесь: не проповедовать любовь, как придурковатый Лас Касас, не питаться муравьями и торговать раковинами, как помешанный Кабеза де Бака, а усмирить индейцев и принести им свет истинной веры. Немногим позднее все, что говорил Мелькору Ланда, он повторит в суде, когда его отзовут в Испанию, где он предстанет перед Советом по делам Индий. Давая отчет о произволе, учиненном им на Юкатане, Ланда скажет: