– Да кабы так. В нашем уезде крестьянин проживает с преогромной семьёй. У него одних сыновей токмо семь душ. Зарабатывают на перегоне скота немалые барыши. Помещику своему предложили шестьдесят тысяч рублёв, чтобы, значит, полностью выкупиться, а тот ни в какую – не хочет отпускать.
– Ё-моё, – присвистнул всезнающий Шурка. – Да сейчас среднее имение шесть тысяч рублей стоит.
– Эх, паничи, – вздохнул печально Никифор Ворсанафьевич, – не можно такое господам сказывать, да я скажу, больно уж вы на наших панов не похожи.
– Дядя Никифор, мы – могила, – заверил Лера. – Мы сами эксплуататоров не любим.
– Ага, не любим, – подтвердил с усмешкой Шурка.
Поняв, на что он намекает, Лера показал кулак.
– Всё, – сердито объявил он, – таким я больше никогда не буду.
– В округе нашей, – между тем продолжил Лозович тихим голосом, – имеются крестьяне, кои много богаче своих панов. Да токмо оные скрывают свой достаток. Зачисляют деньги на подставных лиц или прячут их от помещика. Ведь пан ныне для крепостного человека и царь, и бог. Восхочется ему, посадит мужика на цепь и голодом заморит, а то просто разорит без всякой для себя выгоды.
– Ненормальные какие-то, – заметил Шурка.
– Я и говорю, – кивнул Лозович, – не в деньгах дело.
– А чего же тогда не отпускают?
– Да из вредности, – махнул рукой Никифор Ворсанафьевич. – Но и наш брат, не будь дураком, панов за нос водит. Сказывают, жил-был мужичок крепостной. На зиму просился в город красным товаром[99] торговать. С того своему господину оброк и платил. Ходил в рваном тулупчике. Детей у него мал, мала и меньше. Единожды пришёл к пану и в ноги, мол, дай вольную, за меня де купцы городские в складчину деньги внесут, сколь смогут. Ну, барин и назначил цену невысокую – что с оборванца взять? А уж после встречает он в городе сего мужичка, а тот прямо-таки сам барин, разодет, как именитый гражданин[100]. Да садит свого бывшего пана в расписную карету, да везёт к особняку высокому, а после и к заводу. Это всё, говорит, моё. Помещик чуть было разума не лишился, что такого хозяйственного мужика упустил. Так-то.
– А вы сами пробовали выкупиться? – поинтересовался Шурка.
– Было дело, – признался Лозович. – В тот год, когда Марьян Астафьевич имение у старой графини приобрёл со всеми деревнями и проживающими в них крестьянами. Отказал новый барин, лишь токмо о мастерстве моём прознал. Хорошо ещё, что лавку я на имя одного свого знакомого мещанина открыл. А не то бы отобрал. С той поры Марьян Астафьевич повсюду мною похваляется, что де токмо у него такой лозоплетельщик водится. Меня уж не раз у него торговали и одного, и со всем семейством – цену давали немалую. До сего лета он ни за какие деньги не соглашался. А ныне вот…
– И теперь не продаст, – перебил его Лера. – Князь Александр вашему помещику вчера три тысячи шестьсот рублей проиграл.
– А ты откуда знаешь, что три тысячи шестьсот? – удивился Шурка.
– Ты же сам говорил, что колоду карт преобразовал, – напомнил Лера. – По сто рублей из каждой карты. В колоде – тридцать шесть карт. Тут и считать нечего.
Общежитие для канареек
Узнав, что друзья выкупили у персов канареек, Никифор Ворсанафьевич озадачено подкрутил ус.
– Их, пожалуй, на волю отпустить нужно, – посмотрел он на Леру, – а то, чего доброго, помрёт птичка певчая с голодухи-то.
– На воле она быстрее погибнет, – не согласился тот. – Она же домашняя, давно разучилась корм добывать. Лучше её разводить на продажу.
И Лера рассказал, что в Брянской, Смоленской, Московской, Калужской, Ивановской, Тульской и Нижегородской губерниях разведением канареек занимаются целыми деревнями и даже уездами, приспособив для этого чердаки домов и амбаров.
– Запускают на чердак сотню самцов и штук триста самок, – вдохновенно рассказывал он, – а потом больше тысячи птенцов получают…
Никифор Ворсанафьевич слушал его, разинув от удивления рот. Только Шурка как-то задумчиво смотрел на восток. «Слушай, – наконец, передал он мысленно, – но ведь это не сейчас российские крестьяне стали выращивать канареек, а только в середине 19 века».
«Подумаешь полсотни лет туда, полсотни лет сюда, – сердито посмотрел на него Лера. Надо же кому-то первым начинать».
Шурка только плечами пожал. Тем боле, что Лерина идея Лозовичу понравилась. Правда, мужик он был дотошный и потому принялся выпытывать все хитрости канареечного дела.
– Ты, граф мой разлюбезный, – требовал он, – перво-наперво растолкуй, какого корму им требуется?
– Зернового.
– А произрастает ли такой у нас?
Лера стянул с себя парик и почесал затылок.
– Главное, чтобы просо было.
– Это имеется, – кивнул Лозович.
– Далее могар, рапс и сурепка, овса можно дроблёного и гречки.
– И всего-то?
– Ещё семена мака, конопли, льна, подсолнечника, но этих понемногу надо давать, а то птица зажиреет. А вообще канарейки едят семена всех сорных трав.
– А зелёный корм, чтобы витамины были, – напомнил Шурка.
– И зелёный надо. Траву-мокрицу, листья крапивы. Одуванчик дают прямо с листьями и цветами. А ещё морковь тёртую и фрукты любые, но только спелые.
Переговорив обстоятельно с паничами, Никифор Ворсанафьевич пришёл к мысли, что канареек нужно разместить на чердаке дома.
– Там и труба печная, – рассудил он, – и от хаты тепло.
Взяв в помощники самых младших Лозовичей – семилетнего Николку и восьмилетнего Ваньку, друзья принялись за обустройство чердака.
– Вначале надо все дыры заделать, чтобы отсюда птица не вылетела, а сюда мыши не залезли, – разъяснил Лера.
Набрав соломы, мальчишки плотно забили ею все щели, а после замазали влажной глиной.
– Глина подсохнет и будет, как каменная, – пояснил Лера.
– Теперь, – оглядел он чердак, – установим кормушки, поилки, жердочек побольше, чтобы канарейкам было на чём сидеть, и гнёзда.
Кормушки сделали из расколотых надвое нетолстых поленьев, в которых выдолбили сердцевину. Воду поставили в глиняных черепках. Тут и там по всему чердаку закрепили предварительно очищенные от коры ветви липы. Когда же очередь дошла до гнёзд, Лера растерялся.
– Не знаю из чего делать, – признался он Шурке. – Обычно их в зоомагазине продают. Можно, конечно, самому свить из бельевой верёвки.
– Из верёвки? – не поверил Шурка.
– Ну, да, такая толстая. Накручиваешь на обычную лампочку, а потом берёшь иголку с ниткой и сшиваешь по бокам. Получается корзинка. Корзинку ставят в консервную банку. Только в банке надо гвоздём дыр наделать для вентиляции и сухой ромашки в неё насыпать.
– А ромашку зачем?
– Чтобы козявки зловредные в гнезде не завелись.
– М-да, – задумался Шурка, – бельевую верёвку мы здесь в жизни не найдём. Проще мне гнездо из букета ромашки преобразовать.
– Да ну, – не согласился Лера. – Запрыгнет канарейка в твоё гнездо, а оно возьмёт и обратно в ромашковое состояние вернётся.
В эту минуту на чердак заглянула Варя, которая до этого управлялась на скотном дворе.
– День добрый, – улыбнулась она. – О чём баете[101]?
– Да вот, – показал Шурка на Леру, – граф решил вас богатыми сделать.
– Сказывали уж. Батюшка к вам в помощь прислал.
– Тогда, может, подскажешь графу, из чего гнёзда делать?
– Для пичужек-то? – удивилась Варя.
– Ну да.
– А что же они сами не вьют?
– Да они давно разучились. За них всё нужно самим делать, как за маленьких.
Варя подняла с полу пучок соломы.
– А много гнёзд требуется?
– Штук тридцать, не меньше, – прикинул Лера.
– Можно из соломы сплесть, – предложила Варя. – Мягонькие гнёздышки выйдут и прочные.
– Точно, – обрадовался Шурка, – вон лапти соломенные плетут, шляпы – значит, и гнёзда можно.
Девушка выбрала соломинки подлинней и принялась переплетать их между собой.
– Неужто персидские купцы канареек у крестьян закупают? – поинтересовалась она между делом.
– Ага, – подтвердил Шурка, любуясь, как она ловко управляется с соломой, – правда, не сейчас, чуть позже, лет через…
Но тут его сзади толкнул Лера.
– Кстати, – высунулся он из-за Шуркиного плеча, – а зачем персы к вам заезжали?
– Заказ батюшке делали – клетки из ивового прута. Задаток оставили.
– И больше ничего?
– А вот ещё духа водяного торговали, – вспомнила Варя. – Сказывали, мол, у них нешто в телеге сломалось, нужда была в починке.
– Какого духа? – не сразу понял Шурка. – Палку, что ли?
– Ну, да, – кивнула Варя. – Я им ужо другие предлагала, а они ни в какую – энту и всё. Мол, и толщина нужная, и длина. Да я не отдала, они и не сторговали.
«Интересно, – посмотрел Шурка на Леру, – как этот глупый Фу-Фью смог её вычислить?».