В пивной ресторан я заходил часто – поболтать с официантами, выпить бокал холодного пива и просто провести время. Машину я бросил как раз напротив входа, под присмотром швейцара, и, не успев подняться наверх, вдруг через окно увидел на улице ее. Она с подругой явно направлялась сюда. Но мне ой как не хотелось снова вмешиваться в чужую жизнь! Я быстро нашел запасной выход и через минуту уже сидел за рулем.
Эля выскочила из ресторана и бросилась вслед машине, упала, поднялась и снова побежала.
Она обнимала меня за шею, целовала мои губы и просила, чтобы я больше ее не бросал, что ей не нужен этот ее муж, и она хочет навсегда остаться в Риге.
Мы снова стали встречаться, и снова она торопилась домой под надзор своих родителей, сохраняя видимость порядочной замужней женщины.
Через три дня она должна была улететь в Сибирь, мы встретились в том же кафе, где увиделись впервые.
«Зачем я тебе нужен? У меня уже была одна жена, и я не хочу себя ни с кем связывать. У тебя хороший, надежный муж, ты должна ехать к нему». Сам не знаю, почему я нес все это, наверное, боялся серьезных отношений. Она в ответ ничего не говорила, смотрела на меня большими светлыми глазами, а по ее щекам струились слезы. «Хочешь не хочешь, но мы должны с тобой расстаться», – методично добивал я ее чувство ко мне.
Она отказалась ехать со мной на машине и ушла на электричку, оставив меня в кафе одного. Через пару часов, после нескольких крепких коктейлей, я неровной походкой добрел до машины и скорчился до утра на заднем сиденье.
Два дня мне казалось, что вот-вот должно что-то произойти. У меня было чувство, будто я что-то потерял и не мог понять, что. Верней, сердце мне тихонько подсказывало, но разум не хотел этому верить и боялся.
Голос в трубке торжественно объявил: «Она только что улетела к своему мужу!» Я бросил трубку, сел в машину и попытался выжать из нее все, что можно, пытаясь успеть в аэропорт и, быть может, что-то изменить в своей и в ее жизни.
Но белая полоса высоко в небе перечеркнула мои запоздавшие чувства.
Русский
Мы познакомились с ним в Ницце, на Лазурном берегу. Он лежал в шезлонге рядом с моей женой и, казалось, напряженно прислушивался, о чем мы говорим. «Может, он русский?» – подумал я, но сразу отбросил эту мысль – он слишком хорошо говорил по-французски с официантом, и его манеры совсем не были похожи на наши.
В девяностые годы ХХ века те русские, кто впервые оказался за границей, чувствовали себя немножко пришибленными, даже при наличии больших денег. Нам казалось, что мы в чем-то виноваты перед всем светом, и дедушка Ленин был родственником лично каждого из нас. Любой официант в приличном ресторане казался человеком из другого мира, и, заказывая себе обед, мы ужасно смущались, мешали английские слова с русскими и после долгих мучений наконец что-то выбирали. Нам могли принести совсем не то блюдо, но мы благодарили и безропотно съедали. Нам было неудобно, и над нами порой смеялись.
Решив искупаться, чем удивил всех местных, я разбежался по деревянным мосткам причала и, оттолкнувшись, прыгнул в воду. Вынырнув, я сразу понял, что слегка погорячился – вода в начале мая здесь далеко не парное молоко, даже у нас в Рижском заливе в это время бывает потеплей. Но раз прыгнул, пришлось сделать вид, что наслаждаюсь плаваньем, несмотря на то, что мое тело обжигал ледяной холод. Потом я подплыл к лестнице и медленно, еле сдерживая себя, чтобы не выпрыгнуть из воды, вылез на причал и пошел к своему лежаку.
Жаркие лучи майского солнца еще долго отогревали мое совсем не закаленное тело. Закрыв от наслаждения глаза, я не мог поверить в то, что я здесь, на берегу Средиземного моря.
Мягкое «бонжур» прозвучало совсем рядом. Я открыл глаза и увидел перед собой высокого стройного мужчину лет пятидесяти с аккуратно зачесанными назад редкими волосами и очень выразительными голубыми глазами. По всему было видно, что он очень волнуется. По-русски с сильным акцентом он спросил: «Извините меня, вы русские?» – мы с женой утвердительно закивали. Он смущенно улыбнулся: «Я тоже русский! Мое имя Юрий». Я обрадовано вскочил с лежака, словно встретил любимого родственника, и долго тряс его руку: «Меня зовут Володя, это моя жена Наташа».
Через полтора часа мы уже сидели за столом пляжного ресторана «Нептун» и пили вино. Юрий признался нам, что до сегодняшнего дня никогда не видел в Ницце русских и ему никогда не приходилось с ними разговаривать. Сам он родился здесь, во Франции, был потомком первой волны эмигрантов. Сейчас он врач-геронтолог, у него своя практика в Страсбурге, а сюда он приезжает навещать свою мать. Что такое практика я, конечно, знал, но загадочное слово «геронтолог» явно выпадало из моих скудных познаний в медицине. Заметив мое вопросительное выражение лица, он пояснил: «Это чтобы человек дольше жил».
– Вот, наверное, твоей маме хорошо, всегда свой врач под рукой…
Юрий с сожалением покачал головой:
– Это у французов, если сын стал доктором, то он врач для всех, и для родителей тоже. А русская мама – это совсем другое. Я ей говорю: «Мама, надо принимать такие-то лекарства», – а она мне в ответ: «Да что ты в этом понимаешь! Вот у меня доктор – вот это доктор!». Мне, правда, становится обидно! В свое время я делал операции на сердце и многое другое, но ей это абсолютно все равно. Я для нее разгильдяй!
Мы выпили бутылку белого вина, заказали следующую и с удовольствием рассказывали ему, как там жизнь на его этнической родине. Он очень гордился тем, что он русский и православный. Нас это удивляло, в то время мы иногда даже пытались не говорить по-русски, чтобы не выдать свою принадлежность. Общаясь с Юрием, мы учились быть русскими и, как бы это пафосно ни звучало, гордиться этим.
Мы пили за русских, за Россию и Францию, за дружбу, за родителей и еще очень много за что. Он проводил нас до отеля. Прощаясь до завтра, мы обнимались и целовались, словно прощаемся навсегда.
Утром мое отражение в зеркале напоминало смятую туалетную бумагу. Смутно вспоминая, как мы вчера расстались, ополаскиваю то, что с трудом можно назвать лицом, набираюсь храбрости и лезу под душ.
Легче не становиться, жалею про себя француза – каково ему, не закаленному в этих делах. Колдую на корточках возле мини-бара, пытаясь его открыть, ничего не получается. За спиной с кровати раздается насмешливый голос жены: «Ты дверцу с другой стороны попробуй открыть, мой сообразительный!». Да, с соображением сегодня тяжело.
Следую мудрому жениному совету, и перед моими глазами появляется лекарство в маленьких бутылочках с разными этикетками. Срываю откручивающуюся пробку с одной из них, наливаю в стакан, который прихватил на всякий случай из ванной, и делаю себе коктейль. С уважением смотрю в сторону Наташи, сегодня утром она для меня геронтолог. Через несколько минут на душе снова праздник – ведь, в конце концов, мы на отдыхе.
На пляж Юрий пришел позже, чем мы договаривались, но выглядел на удивление свежим.
– Ну, как дела? – поинтересовался я.
– Вчера домой пришел, мама так ругалась, так ругалась. Я ей говорю – не ругайся, мамочка, сегодня день такой хороший, я с русскими познакомился!» Она как запричитает: «О, господи! Я всю жизнь этого боялась!» Еле смог убедить ее, что вы хорошие, а сегодня она все утро расспрашивала, о чем мы вчера говорили.
Оставшиеся дни нашего отпуска мы расставались с ним только на ночь. У нас и вправду появилось ощущение, словно мы встретили своего близкого и любимого родственника. Юрий показал нам все окрестности Ниццы. Вечерами мы сидели в маленьких ресторанчиках, дегустировали легкое французское вино и болтали. А в последний день нашего пребывания он отвез нас на машине в горы с красивым в его интерпретации названием «Червоны горы».
Там, высоко, у самых облаков, в небольшой деревушке мы засиделись дотемна и вернулись в отель только к полуночи, от души жалея, что завтра уезжаем.
В день нашего расставания мы и вправду не могли сдержать слез, прощаясь с земляком, который родился в другой стране и был истинным русским.
Заказное письмо
Маленький Янка очень гордился своим отцом. Его начищенные армейские ботинки, всегда отутюженная форма капитана армии вызывала в нем просто восторг. Отец вставал рано утром и обязательно делал зарядку, отжимался от пола по сорок раз без передышки и становился под ледяной душ. Однажды Янка попробовал тоже залезть под холодную струю, крепко сжал зубы и открыл кран. На его вопль сбежались даже соседи, а отец долго смеялся, растирая его махровым полотенцем.
Когда он пошел в первый класс, то видел, как на школьной линейке все мальчишки завидовали ему, какой у него отец. Ну, а он, конечно, радовался больше всех.