«Владелец» ишака не хотел идти к судье, но Икрам и охотник Вахоб внимательно смотрели за ним, чтобы не сбежал.
— Если я получу назад моего ишака, правоверные, — объявил Насреддин, — то я его тут же продам за одну монету! Да-да, за одну монету, чтоб только он не мучил меня больше своими превращениями!
Возле дома судьи продавец ишака опять предпринял попытку удрать, но Вахоб успел схватить его. При этом охотнику досталась увесистая оплеуха.
— Не давай сдачи, мой друг, — сказал успокаивающе Насреддин и положил свою руку на плечо Вахобу. — За эту оплеуху этот человек ответит на суде.
— Да что мне судья! — закричал было Вахоб, но Насреддин снова удержал его.
— Не ради аллаха, ради меня ты можешь потерпеть? Сам рассчитаешься с этим владельцем моего ишака, если судья попытается оправдать его.
В расчеты толстого судьи, очевидно, не входило судебное разбирательство ишачьего процесса. Поэтому, как только он увидел Насреддина и его друзей, то сразу спрятался.
Но ходжа, по-стариковски дальнозоркий, успел заметить голову судьи в окне.
— Судьи нет дома, — сказал слуга. — Он ушел на базар.
— Скажи своему хозяину, — ответил Насреддин, — чтобы он, уходя на базар, не оставлял своей головы в окне, а то люди думают, что он дома.
Слуга не нашел что ответить, а Насреддин вместе со всеми вошел в дом.
Толстому судье пришлось волей-неволей выйти навстречу пришедшим.,
— Вечно ты все путаешь! — закричал он на слугу. — Я дома!
Насреддин любовно оглядел роскошные комнаты и спросил:
— Ай какой огромный дом! Ай, какой красивый дом! Кто-нибудь скажите мне, что это за дворец?
Толстый судья усмехнулся:
— Это караван-сарай, ходжа. Разве не видишь?
— Вижу, вижу… Ох, большие же тут ишаки живут! Какие у них уши!
— Насреддин! Тебе дорого обойдется оскорбление судьи! — запыхтел толстяк.
— А как ты догадался, кого я назвал ишаком? — спросил Насреддин. — Почему никто не обиделся, только ты обиделся?
— Насреддин! Ты забываешь, что невиновные сюда не приходят! — торжественно объявил судья.
— Я тут второй раз в жизни, — ответил ходжа, — а ты сидишь тут с утра до вечера. Так кто же из нас более виноват: ты или я?
— Тьфу! — Судья запыхтел от возмущения так, что ветер пошел по комнате.
Ходжа подробно рассказал историю ишачьих превращений.
Судья слушал внимательно, многозначительно иногда произносил «да», «так», «о аллах!».
— И я думаю, — закончил Насреддин, — что один из куликов — вот этот человек. Недаром он все время хотел удрать и даже подрался с Вахобом. А этот ишак — мой. Я его отличу среди тысячи.
— Ничего я не знаю, — отпирался вор. — Ишак этот мой, я его купил позавчера на этом же базаре… Я приезжий, остановился в караван-сарае.
Но Насреддин стоял на своем. Судья пытался обить его вопросами и советами:
— Нужно ходить по старым дорогам не одному, а со спутниками… Надо иметь запасного ишака!.. Следует при покупке ишака приглашать муллу — он определит, оборотень это или нет.
И таких глубокомысленных соображений судья высказал великое множество. Наконец Насреддин потерял терпение и закричал:
— Ты рассуждаешь совершено правильно, о мудрейший из мудрых и справедливейший из справедливых! Стало быть, во всем виноват только я один! А вор — так он ни при чем?
— Или помутился твой рассудок, ходжа, — раздраженно воскликнул судья, — или тебе приснился дурной сон? Чего ты хочешь от невинного человека? Мой совет: уходи домой и прекрати свои жалобы, которые могут вызвать к тебе лишь сожаление друзей и насмешки врагов!
— Вот что, — сказал Насреддин: — у меня есть свидетель.
— Какой? — испуганно спросил вор.
— Одинокое дерево на старой дороге. Оно видело, как меня обворовывали мошенники.
— Ух! — облегченно вздохнул вор. — А я-то думал… Не знаю я никакой дороги и никакого дерева!
— Я же не могу вызвать дерево в суд! — развел руками толстый судья. Он оглядел битком набитую любопытными комнату и запыхтел от смеха: — Вы слышали, правоверные? Насреддин связан с джиннами. Он берет в свидетели сухое дерево!
— Икрам возьмет коня и съездит к этому дереву… Икрам, подъезжай к сухому дереву на старой дороге и скажи ему: «Судья приказывает тебе прийти в суд». И оно придет.
Слушатели ахнули.
— Еще не успеет лысый расчесать волосы, — сказал Икрам, — как я буду на месте!
И через мгновение топот его коня послышался на улице.
— Подождем, — сказал судья, и торжествующая улыбка скривила его губы: где ж это видано, чтобы дерево ходило! На этот раз, кажется, старик Насреддин проиграл тяжбу!
Пока ждали Икрама, Насреддин помог судье разобрать одно запутанное дело.
Один дехканин рубил дрова. А другой стоял рядом с ним и покрикивал: «Правильно!», «Сильнее руби!», «Вот так!».
А когда дрова были нарублены, то он сказал первому:
— Я тебе помогал — прошу мне заплатить. Сколько ты мне дашь за помощь?
— Ничего, — сказал дровосек.
— Хорошо, — согласился «помощник».
И вот теперь они оба стоят перед судьей.
— Я хочу получить «ничего», — сказал бездельник, — Он же обещал мне!
Судья морщил лоб, вздыхая, пыхтел, снова и снова заставлял рассказывать обстоятельства дела. Наконец Насреддин не выдержал.
— Да позволено будет мне, недостойному, вмешать, — сказал он. — Дело очень простое…
— Ну, посоветуй, — милостиво согласился судья. — Как бы ты решил его?
— Раз обещал, — обратился к дровосеку ходжа, — то нужно давать.
Бездельник приободрился, поправил чалму, подбоченился.
Насреддин подошел к дровосеку и сказал ему что-то на ухо. Тогда тот смело подошел к ковру, на котором сидел судья, и приподнял угол.
— Смотри, что там лежит между ковром и полом? — спросил он жалобщика.
— Ничего, — отвечал тот растерянно.
— Ну, так возьми это «ничего» и отвяжись от меня!
— Правильно, — сказал кисло судья. — Вы в расчете. Уходите. А дрова оставь мне как плату за разбирательство.
— Иди, иди вместе с. дровами, — сказал Насреддин, — а я сам заплачу судье. И за свое дело, и за твое.
— Что-то долго нет твоего дерева, — усмехнулся судья.
— Да… Как ты думаешь, — обратился Насреддин к вору, — мой Икрам доскакал уже до этого сухого дерева?
— Нет, наверно, еще не доскакал, — подумав, ответил вор. — Смотря какой дорогой… Еще рано…
И тут вор спохватился, но было уже поздно.
— | Ты же говорил, что не знаешь никакого дерева? — Насреддин хитро взглянул на изменившегося в лице судью, — А?
Тут произошло неожиданное: вор, как взбесившийся бык, ринулся на людей, столпившихся в дверях, и они испуганно посторонились.
Зрители не успели ахнуть, как он исчез.
— Вот тебе и владелец ишака! — проговорил ходжа. Ну, судья, послать погоню за вором? Кажется мне, он кое-что знает о делах некоторых здешних жителей! Или ты уже установил истину?
— Забирай своего паршивого ишака и уходи, — сказал судья.
В это время в комнату ворвался запыхавшийся Икрам.
— О, ходжа, — сообщил он, — дерево не слушает твоих приказов!
— Мой друг, оно уже побывало тут, — ответил ходжа, — и засвидетельствовало, что ишак наш.
— А моя оплеуха? — воскликнул Вахоб. — Насреддин, ведь этот вор дал мне оплеуху, пока я его вел сюда! Ты же знаешь! А теперь он удрал!
— Цена оплеухи — одна монета, — сказал судья. — Поймаешь вора — получишь с него.
— Мы посоветуемся…
Насреддин что-то успокаивающе сказал Вахобу, и тот подошел к толстому судье.
— Одна монета, одна монета! — замахал руками судья. — Платит тот, исчезнувший…
Вахоб размахнулся и ударил судью.
— Уау! — взвыл толстяк.
— Когда исчезнувший вернется, тогда вы с него получите одну монету, — сказал Вахоб.
И все присутствующие, кроме взбешенного от злости и боли судьи, весело вышли на улицу.
— Теперь тебе придется продать ишака за одну монету, — печально сказал Абдурахман. — Насреддин, ты же поклялся!
— Да, — согласился ходжа. — Но я продаю его вместе с кошкой.
— Я куплю, — вынырнул откуда-то ростовщик Керим. — Ишака и кошку. Кошка стоит монету — самая хорошая цена, и ишак — тоже монету. Вот тебе две монеты, ходжа…
— Э-э, нет! — Ходжа отвел руку Керима с деньгами. — Ишак стоит одну монету. А кошка — двести. И продаются они только вместе. Двести одна монета с тебя.
— Эй, ходжа! — закричал судья, свешиваясь из окна. Толстяк держался за щеку, и глаза его пылали местью. — Мы еще посчитаемся с тобой, ходжа!
И судья скрылся, прежде чем ходжа успел что-либо ответить.
— Устал я, — вздохнул Насреддин. — Надо отдохнуть денька два… А потом…
— А что будет потом? — спросил Абдурахман, преданно глядя в глаза Насреддину. — Ты опять задумал что-то, о великий и мудрый?