Лавицкий выполнил указание. Вырулил самолет вслед за ведущим. На линии старта проверил работу мотора, отпустил тормоза, и машина рванулась по изрытому воронками и уже заснеженному полю.
Промелькнули ломаные линии окопов, взорванные доты и дзоты. Впереди и сбоку самолета прошли трассы пуль. Николай заметил вспышки зенитно-артиллерийской установки. Они приближались.
— Вижу «Эрликон». Захожу на цель! — передал он ведущему.
Три раза пикировал Лавицкий, три раза бил по цели. Зенитная установка огрызалась огнем. Еще одна атака — и «Эрликон» захлебнулся.
Снова поиск. Слева впереди какая-то странная балка. Вроде бы зеленый камуфляж, а может, кустарник. Нет, все-таки камуфляж. Сетка, — а под ней танки и пушки. Дымящие кухни, к которым цепочкой с котелками в руках идут солдаты.
— Вижу «игрушки» и кочегарки.
— Понял! Понял!
И вдруг радио смолкло. Николай огляделся и увидел наш единственный истребитель, который на малой скорости шел на свой аэродром. Летчик вел его неуверенно. Видимо, был ранен. Лавицкий тоже повернул свою машину: надо защитить товарища.
Вот и аэродром. Но что это? Взлетная полоса вся в воронках. Видно, похозяйничали здесь фрицы.
Пришлось искать запасную полосу. Лавицкий посадил истребитель и сразу же попал в объятия друзей.
— Ты что это заставляешь себя ждать?
— Как это ждать?
— А вот так! Все машины вернулись на базу. А твоей нет! Вот и ждем. Живой, чертушка?!
Снова объятия. Снова вопросы.
— Что делал?
— Там, в лесу, у излучины реки — танки, артиллерия, пехота.
Это были ценные разведданные. Они помогли нашим бомбардировщикам нанести массированный удар по технике и живой силе врага.
Одновременно летчикам приходилось оборонять от налетов аэродром. В тот день много раз взлетали в воздух ракеты и уходили в бой истребители. Вечером, когда обычно проходил разбор боевых вылетов, комэск-2 сказал:
— Задание командования фронта мы выполнили. Но что мне не нравится, так это балаган… балаган, который вы устраиваете в эфире. Что это такое? Называете друг друга по именам. Рядом с нами летают из соседних полков всякие Коли, Вани, Пети. Каждый говорит все, что ему взбредет на ум. У всех у вас есть позывные, и ими надо пользоваться. Из-за отсутствия определенного порядка, который регламентируется и в боевой обстановке, мы не можем иной раз добиться успеха. Если врагу не удается сбить наши самолеты, он всеми средствами старается увести их из-под прикрытия. При такой неразберихе можно сделать, что угодно.
В заключение комэск сказал:
— Имейте в виду: на нашем участке немцы ввели в бой группу новых самолетов. Окраска у них светло-зеленая, схожая с нашей. Не перепутайте.
Такие разборы боевых операций многое давали летчикам. Росло их мастерство. Отличный глазомер, умелое пилотирование в любой, даже очень сложной обстановке — все это постепенно совершенствовалось в Лавицком.
Бои на Крымском полуострове были трудными, очень трудными. Не всегда в полках оставалось по одной трети боевой техники. Бывало и хуже. И тогда на помощь шли эскадрильи соседних полков.
Первый орден
Стояла глубокая осень тысяча девятьсот сорок первого года. Линия фронта. Неубранные поля. Вся земля в рубцах окопов, обуглившаяся там, где горели танки, со скорбными памятниками печных труб на местах пожаров.
Полк воевал на крымской земле. То и дело производились перемещения летнего состава.
Николай ехал и думал, много думал, всматриваясь в ветровое стекло «газика».
Лавицкий встречал наших летчиков со сбитых в боях самолетов. Все они горели желанием получить новую машину и снова сражаться с врагом.
«Газик» петлял по проселочным дорогам, приближаясь к цели поездки. Шофер стремился вести машину у перелесков и лесополос. Пошел дождь. «Дворники» напрягались, силясь смести наседавшие капли дождя. К полудню «газик» остановился у небольшого здания районной гостиницы. Вокруг стояли машины. Многие шоферы спали в кабинах.
Врезалось в память, как дюжий водитель, схватив за грудки тщедушного швейцара, приподнял его и, крича в ухо, требовал, чтобы ему отвели номер.
— Нету, говоришь, номеров? А ну-ка, посмотрим!
— Что ж, посмотрим!
Швейцару было уже не впервой видеть озлобленных войной людей, слышать их угрозы. Он и сам не лез в карман за словом:
— Балабон ты! Вот кто! Ты бы лучше закурить дал. Третьи сутки за троих работаю. Старуху и ту без меня схоронили.
Он перекрестился, громко высморкался, сделал затяжку почти на полпапиросы и продолжал свое брюзжание:
— Да разве тебе понять? Тебе только номер подай. Накось выкуси. Нету у меня номеров.
— Ай да молодец, — выругался шофер и сплюнул в темноту. — Вот это и есть «Гранд-отель». Барак, батя, это, а не гостиница. А вы ему еще имя «Гранд-отель» дали. Ну где я помещу раненых? Вон сколько километров, трясемся, разыскивая госпиталь. Где, я спрашиваю, где?
— Видать, и нам придется ночевать в кабине, — сказал водитель Лавицкому и направил машину к раскидистому клену.
Николай вышел наружу. «Клен! И у нас на Смоленщине такие растут. И листья похожие. Сорву-ка один на память».
Лавицкий выбрал самый широкий и еще не до конца покрывшийся багрянцем осени листок и положил в записную книжку. Позже он на нем написал «Память Смоленщины!»
— Это вы зачем, товарищ лейтенант?
— Да вот взял один, скоро зима. Опадут листья, будут сорваны последние листки календаря этого года, а что принесет нам будущий?
Монотонно стучали капли дождя. Время от времени шофер включал мотор, чтобы немного согреться и просушиться. Сон не шел, и Николай стал рассказывать:
— Утром звонят: «Попросите 22-го». Это номер моего боевого самолета.
Дежурный отвечает:
— Улетел!
В полдень спрашивают:
— Где Лавицкий?
Отвечают:
— В воздухе.
Уже на исходе дня на аэродром приезжают офицер связи и сотрудник редакции армейской газеты.
— Можно видеть Лавицкого?
— Еще не прилетал!
Вот как воюем! Теряем свои самолеты, немало сбиваем и вражеских.
Николаю хотелось как-то выговориться. Шофер внимательно его слушал.
— Жизнь летчика, — продолжал Лавицкий, — это вечная борьба с неизвестностью, наконец борьба с самим собой, подчас с вредным настроением. Вот ты спрашиваешь: «Что такое подвиг?» Отвечу: и не взлет души и не исключительное везение. Это то, к чему приходится готовиться всю жизнь, и как важны здесь трудолюбие и знания. И нельзя вернуться снова в то состояние, в котором находился летчик, сразивший врага. Нельзя все это описать.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});