– Я не обедать пришёл, – ухмыльнулся Дали. – Я сам могу кого угодно накормить в любом ресторане. Мне интересно проникнуть в ваши творческие планы…
Старички надолго задумались, и один из них изрёк:
– Он шпион иностранный – планы выведывает…
– И жрать почему-то не просит, а даже предлагает угостить, – прибавил второй. – Так нормальный советский человек никогда не поступит!
– А ещё мудаками обзывается, – злорадно припомнил третий. – Как есть шпион… Звоним милицию! Вязать надо охальника и в обезьяннике держать до выяснения подноготной…
Если бы Дали вовремя не улизнул, то неизвестно, как сложилась бы его дальнейшая судьба. Ведь в лапы правоохранительных органов только попади, мало тебе не покажется.
Но с тех пор о Кукрыниксах он больше не вспоминал, никому не ставил их в пример, и вообще перестал быть поклонником соцреализма. Правда, и не забывал, что сюрреализм, даже в самых экстремальных своих проявлениях, всего лишь облегчённый его вариант…
Рабиндранат Тагор и русские традиции
Однажды в СССР приехал индийский писатель Рабиндранат Тагор. Неизвестно, что он хотел, может, пробить издание очередной книги в самой читающей стране, может, просто подхарчиться, ведь в Индии, по всеобщему мнению, народу уйма, и жратвы на всех не хватает.
Стали в Центральном комитете партии раздумывать, как принять классика.
Чем потчевать, какие развлечения он предпочитает, нравятся ли ему русские девушки или своих чернявых подавай.
Для начала решили подпускать к нему только тех, кто без запинки его имя сумеет выговорить. Но таковых оказалось совсем немного, поэтому вокруг несчастного Рабиндраната образовалась некоторая пустота. Параллельно выяснилось, что при всей его плодовитости, книг его почти никто не читал и, более того, никто не помнит даже их названий. Однако это не мешало считать его писателем прогрессивным и большим другом советского народа. А к друзьям и отношение соответствующее.
Насколько известно, все гостящие в СССР деятели очень любили русское хлебосольство, русскую баню и охоту, а также целование с генеральным секретарём партии.
Это входило в обязательную программу визита. Все эти процедуры ожидали и Рабиндраната Тагора.
Но тут начали происходить казусы. От водки индиец категорически отказался, заявив, что сто грамм ещё осилит, а вот пить фужерами да на брудершафт… Далее, едва он проведал, что за торжественным обедом с аппетитом уплетал жаркое из телятины, то побледнел, и его долго и жестоко рвало. Просто не удосужилась принимающая сторона заблаговременно узнать, что мясо священной коровы в Индии не едят. В русской бане он чувствовал себя крайне неуютно, не находя бассейна для омовения, а когда его сунули в прорубь, стал истошно кричать и звать на помощь. Во время охоты, следующей по протоколу за баней, Тагор при виде стрелкового оружия решил, что с ним хотят расправиться за скандал при купании. Апофеозом послужило сообщение, что с ним будет целоваться генеральный секретарь. Бедный писатель решил, что за неподобающее поведение за обедом и в бане жестокие белые люди поступят с ним, как с нехорошей женщиной, и начало этому положит первый человек в государстве. Такой дикости он вынести не мог, и до отъезда просидел, запершись в туалете.
Уезжал к себе на родину Рабиндранат Тагор с лёгким сердцем, лишний раз убедившись, что необъятную и хлебосольную Россию лучше любить на расстоянии, притом, чем дальше от неё, чем крепче любовь. Впрочем, этого мнения придерживаются и многие русские люди, хотя возможностей скрыться в какой-нибудь Индии у них куда меньше. Только если в туалете. Но и это не выход…
Писатель Проханов и Черчилль
Жизнь писателя Проханова складывалась легко и безоблачно до тех пор, пока он ни вычитал где-то, что Нобелевскую премию в области литературы в своё время получил Уинстон Черчилль. Это для Проханова было непонятным и обидным. Книг англичанина он, естественно, не читал, но знал, что Черчилль более всего прославился своей толщиной и сигарами, а ещё тем, что был то ли дипломатом, то ли вообще премьер-министром. Проханову не было жалко Нобелевской премии для какого-то Черчилля, но только не в области литературы. Физика, ботаника, борьба за мир – это куда ни шло, но литература?! Притом до Черчилля эту премию получил Франсуа Мориак, а после него Эрнст Хемингуэй. Книжек этих авторов Проханов тоже не читал, но, по крайней мере, хоть слышал о том, что они были писателями, однако… Черчилль?!
Несколько ночей Проханов не спал, размышляя, что если уж литературные премии дают политикам, то ему сам Б-г велел быть в числе лауреатов. А что такого – книжки он тоже пишет, общественной деятельностью занимается, по телевизору интервью даёт такие, что никакому Черчиллю не снились. Наверняка виной всему происки проклятых империалистов, зажимающих настоящих русских патриотов и раздающих награды кому ни попадя.
И тут в голове само собой стало складываться гневное письмо в Нобелевский комитет, которое он тотчас принялся строчить. Со свойственной ему прямотой Проханов крошил правду-матку, мол, простой русский человек очень сильно сомневается в том, что сочинения Черчилля ему необходимы, как хлеб, а вот книги Проханова – другое дело. Так не лучше ли исправить историческую несправедливость и отнять премию у англичанина, чтобы передать её настоящему писателю? Ну, если Черчилль начнёт упираться, то пускай оставит себе какую-то часть на расходы, а остальное всё равно возвращает.
Чтобы письмо выглядело естественней, он подписался честно и открыто – «простой русский человек Иван Петров». Теперь предстояло выяснить, по какому адресу письмо отправлять. Турция, Норвегия или Испания – эти страны почему-то крутились в голове у Проханова. Чтобы не ломать голову, он подписал конверт просто и незамысловато – «Скандинавия, Нобелевский комитет».
Ждал он долго, и, в конце концов, ответ пришёл. К разочарованию Проханова написано было письмо на непонятном языке, а ведь он точно помнил, что сам писал на русском. И тут его терпению пришёл конец.
«…Ответ на иностранном языке, – писал он в новом послании, – считаю прямым вызовом великой русской литературе. Не иначе как в вашем богоугодном заведении окопались ярые сионисты, которые спят и видят, как бы побольнее ущипнуть многострадальную Россию за самое слабое её место – писателей-патриотов. Если вы и давали когда-то премию русским писателям, то это никакие не русские, а русскоязычные эмигранты – всякие там бунины, пастернаки, Солженицыны. У вас есть последняя возможность обелить себя в глазах мировой общественности – отдать премию Проханову, а не каким-то полуизвестным Черчиллям, мориакам и Хемингуэям…»
На сей раз ответ не заставил себя ждать. В конверте находился лист с единственной строчкой посередине, писанной уже на чистом русском языке:
«ПОШЁЛ ТЫ, ПРОХАНОВ, НА…»
Как писать великую русскую книгу
Решили как-то делегаты очередного писательского съезда написать великую русскую книгу, притом совместными усилиями и с привлечением всех более или менее здравствующих русских литераторов. Чтобы будущая книга получилась никак не менее значимой, чем Библия или, скажем, Манифест Коммунистической партии Маркса-Энгельса-Ленина-Сталина.
И в самом-то деле, рассуждали писатели, необходимость в таком сочинении давно назрела, потому что евреи могут похвастаться той же Библией, немцы – что с них взять?! – Манифестом, даже у индийцев есть Камасутра, только у нас, русских, голяк, несмотря на высокую плотность писателей на душу населения.
Почему всё-таки решили писать гуртом? Да потому что поодиночке добиваться успеха трудновато, тем более при нынешних непростых рыночных отношениях. К тому же, у кого-то из писателей лучше вступление получается, у кого-то описание природы или заседаний парткома, у кого-то вообще только обложка, так что объединиться сам Б-г велел, и тогда уже приниматься за настоящую отечественную нетленку. Пусть читает и стар и млад, и даже негры преклонных годов изучают русский язык, чтобы вместо своего поганого рэпа читать самую великую русскую книгу. Мы им всем носы утрём!
Только какой выбрать жанр для будущего произведения? В Библии всего понемногу наворочено – и приключения, и мистика, и исторический детектив, и мелодрама. Манифест – натуральный триллер и ужастик. Про Кама-сутру вообще лучше не упоминать… На чём остановить выбор? Сочинять что-то подобное уже существующему никто, естественно, не хотел. Объявили даже конкурс на жанр, а заодно и сюжет будущей книги.
Много поступило предложений, но ни одно из них не подошло. Эпопею из крестьянской жизни и производственный роман отмели сразу как отработанный материал. Фантастику и приключенческое повествование – как нехарактерные жанры для русской прозы. Триллер и детектив – как порождение западного упаднического образа жизни. Юмор и сатиру даже обсуждать не стали…