Читать интересную книгу Эмансипированные женщины - Болеслав Прус

Она успокоилась было, решив, что ее не могут уволить из пансиона за то, что она вышла в коридор, однако снова встревожилась оттого, что ее так одолевают мысли.

Каких-нибудь две-три недели назад она думала только о своих девочках и об их уроках, о том, что надо поговорить с Адой или пойти с классом на прогулку. А сегодня? Ее волнуют денежные дела пани Ляттер, она хочет устроить ей заем, а теперь вот озабочена судьбой Иоаси...

- Видно, я просто схожу с ума! - шепчет Магдалена.

Пробило три часа, четверть четвертого, половину четвертого... Мадзя твердо решает уснуть. Но чем крепче она зажмуривает глаза, тем явственней видится ей Иоася в забрызганном грязью платье, а в глубине коридора темная фигура пани Ляттер со свечою в руке. Потом кремовое платье Иоаси стало апельсиновым, а пламя свечи красным; потом темная фигура пани Ляттер стала зеленой, а пламя свечи белым. Потом Иоася и пани Ляттер со свечой унеслись вверх, словно на потолок, стали расплываться, пропали, снова показались, но краски теперь уже были другие, и наконец...

Наконец в коридоре раздался звонок, возвестивший, что пора вставать. Горничные давно уже разнесли вычищенные башмачки и платья, ученицы побежали умываться, из коридора доносилось хлопанье дверьми, шум шагов, приветствия.

Одевшись, Мадзя вышла в коридор и заглянула в дортуар напротив. Девочек не было, служанка, отворяла окна.

- Панна Иоася, - не дожидаясь вопроса, сказала она, - спала сегодня у пани начальницы, а сейчас пошла в лазарет.

- В лазарет? Что с нею?

Служанка так странно улыбнулась, что Мадзя вспыхнула. Она вышла из класса оскорбленная и решила больше об Иоасе не спрашивать. Однако она заметила, что кругом все говорят об Иоасе. У двери пятого класса панна Жаннета рассказывала ученицам, что Иоасе пришлось вчера поздно вернуться домой, потому что дама, с которой она была на концерте, почувствовала себя плохо и ее не с кем было оставить.

Но всего в нескольких шагах, около первого класса, мадам Мелин рассказывала другой ученице, что Иоася потому опоздала, что после концерта, который, кажется, был очень хорошим, сама почувствовала себя плохо. А на лестнице лакей Станислав, исполнявший иногда обязанности швейцара, ругал одну из горничных:

- Какое вам дело? Что это вы сплетни разносите! Была в ресторане или не была, напилась или не напилась, не наше дело...

"Это они, наверно, про судомойку", - подумала Мадзя.

В девять часов начались уроки, и Мадзя, да, наверно, и все девочки забыли про Иоасю. Но, когда Магдалена в двенадцать часов отнесла в кабинет пани Ляттер журнал, она услышала из другой комнаты голос пана Казимежа.

- Напротив, - говорил пан Казимеж, - все подумают, что мы с учительницами обходимся, как с родными...

- Все-таки я предпочитаю, чтобы ты с ними обходился иначе, - сурово ответила ему пани Ляттер.

Мадзя так шумно положила журнал на письменный стол, что собеседники умолкли и затем вошли в кабинет.

- Ну, пусть рассудит нас панна Магдалена, - сказал пан Казимеж. Он покраснел, глаза у него сверкали, никогда еще не казался он Мадзе таким красивым, как сегодня. - Пусть панна Магдалена скажет, - повторил он.

- Прошу тебя, ни слова! - прервала его пани Ляттер. - Хорошо, дитя мое, можешь вернуться наверх, - обратилась она к Магдалене.

Мадзя торопливо вышла из кабинета, однако она успела заметить, что пани Ляттер очень изменилась. Глаза ее казались больше и темней, чем обычно, лицо было желтое, она точно похудела со вчерашнего дня.

"Пани Ляттер очень хороша собой", - подумала Мадзя, поднимаясь по лестнице. Но перед взором девушки стоял образ не пани Ляттер, а ее сына.

Девочки не успели еще разойтись на обед, а во всем пансионе уже рассказывали об Иоасе самые удивительные истории. С одной стороны, кто-то слышал от сторожа, будто ночью панну Иоасю провожал домой неизвестный молодой человек, который все закрывался от любопытных глаз; с другой стороны, кто-то из города утверждал, будто после концерта панну Иоасю видели с компанией кавалеров и дам в ресторане, в отдельном кабинете, где она пела за фортепьяно. Наконец служитель, который отворял ей дверь, шепнул одной из горничных, что от панны Иоаси, когда она проходила мимо него, пахло вином.

Никто не сомневался, что если Иоася и не потеряла еще место, то неминуемо его потеряет, - в пансионе хорошо знали, как строга пани Ляттер. Поэтому все учительницы и пансионерки, не исключая и той самой Зоси, которая заперла дверь дортуара, жалели Иоанну.

Только панна Жаннета твердила, что все это сплетни и что пани Ляттер не уволит Иоасю, так как за нее очень энергично заступилась панна Говард.

После обеда Магдалена с бьющимся сердцем направилась в лазарет проведать Иоасю, которую, несмотря на все сочувствие к ней, никто не навещал. Она нашла Иоасю в постели, вид у девушки был жалкий; у постели сидела панна Говард, завидев Мадзю, она вскочила со стула.

- Не думайте, пожалуйста, - воскликнула она, - что я ухаживаю за больной! Это занятие для баб, а не для женщины, которая сознает свое человеческое достоинство.

- Какая вы хорошая! - сказала Иоася, протягивая ей руку.

- Вовсе я не хорошая! - вознегодовала панна Говард, поднимая белесые брови и худые плечи. - Я пришла только отдать должное женщине, которая подняла бунт против тирании предрассудков. Мыслимое ли дело, что женщина не имеет права вернуться домой в два часа ночи, в то время как мужчины могут возвращаться хоть в пятом часу утра? Да будь я на месте пани Ляттер, я бы разогнала этих подлых лакеев, которые смеют делать замечания, и исключила бы из пансиона эту негодницу Зосю.

- Я на них не в претензии, - прервала ее Иоася.

- Зато я в претензии! - воскликнула панна Говард. - Вот пани Ляттер я уважаю за то, что она порвала наконец с предрассудками...

- Что же она сделала? - спросила Мадзя.

- Не все, но для нее и это много: она признала, что панна Иоанна независимая женщина и имеет право приходить домой, когда ей вздумается. Впрочем, - прибавила панна Говард, - я сегодня заявила ей, что если она уволит Иоасю, я уйду из дома на всю ночь.

- Господи, что вы говорите? - со смехом прервала ее Мадзя.

- Я выражаю самое святое свое убеждение. Да, я уйду на всю ночь, и пусть только какой-нибудь негодяй попробует меня задеть!

Лицо панны Говард, когда она выражала эти свои взгляды, побагровело, и даже волосы приобрели какой-то еще более неопределенный цвет.

Передохнув минутку, она обернулась к Мадзе и, крепко пожимая ей руку, сказала:

- Ну, оставляю вас у постели больной и выражаю свое удовлетворение по поводу того, что и вы отважились обнаружить свои взгляды. Через год, два, самое большее три, нас будут миллионы!

"Нас? - подумала краснея Мадзя. - Что же это она думает, что и я стану эмансипированной?"

После ухода панны Говард, которая в подтверждение своих самых святых убеждений так хлопнула дверью, что пол в комнате заходил ходуном, Мадзя присела у постели больной. Она заметила, что Иоася переменилась. Руки у нее повисли, на глазах видны были слезы.

- Что с тобой, Иоася? - шепотом спросила Магдалена.

- Ничего, ничего! Я ни о чем не жалею. Но, если бы ты видела, как я путешествовала через двор! У меня не было пятачка, чтобы сунуть сторожу, и я слышала, как он ворчал, что если у кого нет денег, то ему нечего шататься по ночам. Во дворе я споткнулась, испортила все платье. А как поглядел на меня этот подхалим! Но только знаешь, это доставило мне удовольствие. Иногда мне как будто хочется все время падать в грязь, хочется, чтобы на меня показывали пальцами, да, да! Мне вспоминаются детские годы. Когда отец бил меня, я кусала себе пальцы, и это доставляло мне такое же удовольствие, как вчерашнее возвращение.

- Отец бил тебя? За что?

- Еще как! Но ничего он из меня не выбил, ничего, ничего...

- Ты очень возбуждена, Иоася. Где ты вчера была?

Панна Иоанна села на постели и, грозя сжатыми кулаками, зашептала:

- Раз навсегда прошу вас, не задавайте мне таких вопросов. Где была, с кем была, - это мое дело. Достаточно того, что я ни на кого не в претензии, ни на кого, слышишь? Не тот, так другой, все равно. Все дороги ведут в Рим.

Она повалилась на постель и, уткнувшись лицом в подушку, зарыдала. Стоя над нею, Мадзя не знала, что делать. Душу ее потрясали самые противоречивые чувства: изумление, гадливость и в то же время зависть.

- Может, тебе чего-нибудь надо? - с неприязнью спросила она.

- Ничего мне не надо, только уходите, пожалуйста, и не подсылайте ко мне соглядатаев! - ответила Иоася, не поднимая головы.

- До свидания.

Мадзя медленно вышла.

"К чему я говорю: до свидания, - думала она, - если не хочу ее видеть? В конце концов какое мне до всего этого дело? Я бы не пошла с мужчинами в ресторан и ни за какие сокровища не захотела бы оказаться в таком невероятном положении, значит, я не завидую ей. Но почему она совершила поступок, какого не совершил бы никто из нас? Разве она не такая же, как все мы, или она лучше нас?"