Другой его сын, Иван Рукавишников (1841–1901), «сельский барин старого закала»64, также был обладателем миллионного состояния. В различных вариантах своей автобиографии Владимир Набоков вызывает к жизни дух своего деда, феодальная жестокость которого сродни дикому самодурству героя семейной саги Аксакова: «На старых снимках это был благообразный господин с цепью мирового судьи», а в действительности — тиран, который держал в постоянном страхе свою дочь, а со своим чувствительным и нежным сыном Василием обращался столь жестоко и безжалостно, что едва не довел его до смерти65.
Казалось бы, у Ивана Рукавишникова не могло быть ничего общего с утонченным, культурным Петербургом Набоковых. На самом деле — как это ни удивительно — мы обнаруживаем, что он страстно любил театр и близко знал знаменитых столичных актеров66. Судя по местоположению его дома, он вполне освоился в центре фешенебельной столицы. Архитектурной и зрительной доминантой южного берега Невы служит — подобно шпилю Петропавловского собора на северном — шпиль Адмиралтейства, к которому сходятся Невский проспект и другие главные улицы города. Шпиль этот венчает башню в центре приземистого здания Адмиралтейства, протянувшегося почти на полкилометра и имеющего в плане форму буквы Е с отломанной центральной перекладиной, чье место прямо под шпилем, параллельно двум павильонам, обращенным к Неве, как раз и занимал дом Рукавишниковых, выходивший фасадом на одетую в гранит набережную.
В этом доме у Рукавишникова была «картинная галерея, на три четверти полная всякого темного вздора»67. Здесь же, не найдя подходящей школы, он устроил собственную гимназию для своих сыновей — одаренного Владимира, любимца семьи, и младшего Василия, заики и неврастеника, на которого постоянно обрушивался отцовский гнев68. Рукавишников нанял с десяток лучших петербургских учителей и собрал десятка два мальчиков, которые в течение нескольких лет обучались за его счет. Он даже доплачивал неимущим родителям, чтобы заполучить для своей школы способных ребят покрасивее69.
Если культурный уровень Ивана Рукавишникова и может вызывать некоторые сомнения, то жену он себе, безусловно, выбрал из семьи, отличавшейся самыми передовыми воззрениями и хорошо известной в научном мире. Его жена Ольга, в девичестве Козлова (1845–1901), была дочерью первого президента Российской императорской академии медицины. Набокову нравилось думать, что такие работы его прадеда по материнской линии, как «О развитии идеи болезни» или «Сужение яремной дыры у людей умопомешанных и самоубийц», служили «забавным прототипом» как его лепидоптерологических работ, так и целой галереи патологических типов в литературных произведениях70. Одна из дочерей Николая Козлова, Прасковья, была врачом и автором работ по психиатрии, антропологии и социальным вопросам71. Сама Ольга серьезно интересовалась естествознанием и, уже став женой Ивана Рукавишникова, отвела одну из комнат их вырского дома под химическую лабораторию. Позднее она пригласит знаменитого университетского профессора зоологии Шимкевича давать уроки дочери Елене72.
Иван и Ольга Рукавишниковы не жалели средств не только на воспитание своих детей, но и на благотворительность, столь популярную среди русского либерального дворянства того времени. Оба они были членами нескольких благотворительных советов в Петербурге73, однако основную энергию направляли на соседние с их усадьбой села. В 1880-х годах Иван Рукавишников купил великолепную Рождественскую усадьбу, построенную в конце XVIII века неподалеку от Выры, вверх по течению Оредежи. В небольшом селе Рождествено, расположенном между двумя его усадьбами, он за несколько лет построил три школы, двухэтажную больницу на 80 коек, общедоступную библиотеку и частный театр для селян, «на котором у него играли Варламов и Давыдов», знаменитые актеры того времени74.
Из восьми детей Рукавишниковых шестеро умерли молодыми; в живых остались только Василий и Елена, самая младшая. Это была нежная, робкая, умная женщина; нервная и чувствительная, она казалась сыну более сложной натурой, чем его всегда невозмутимый отец. Очевидно, два соседствовавших семейства долгое время тесно общались между собой: по рассказам, старший брат В.Д. Набокова, Дмитрий, также просил руки Елены75, но об ухаживании за ней самого Владимира Дмитриевича известно очень мало. Они впервые встретились на рыбалке: он — крупный, удивительно статный, твердый взгляд, усы, и она — тонкая талия, «высокий зачес пепельных волос», красивое лицо, которое казалось мечтательным, почти печальным из-за опущенных уголков рта и слегка удлиненной, подвижной верхней губы.
В.Д. Набоков сделал предложение Елене Рукавишниковой во время велосипедной прогулки по дороге, круто поднимавшейся из Выры в деревню Грязно. На память об этом событии они позднее посадили на этом месте липу76. 14 ноября 1897 года они обвенчались и поехали в свадебное путешествие во Флоренцию77. Впереди их ждали двадцать пять лет на редкость счастливого брака.
VII
В 1880-1890-х годах Набоковы сохраняли свою близость ко двору. После того как Александр III уволил Дмитрия Набокова от должности министра юстиции, он продолжал оставаться членом Государственного совета. Набокову было отведено одно из почетных мест во время коронации Николая II, который впоследствии наградил его орденом Андрея Первозванного78. Его дети «принадлежали к высшей аристократии и по рождению, и по воспитанию, и по своим связям» 79, и к середине 1890-х годов перед самым талантливым из них, Владимиром Дмитриевичем, уже открывалась блестящая карьера. Тем не менее этот решительный молодой человек, рискуя своим будущим, без колебаний принял сторону либеральной оппозиции, цель которой заключалась в установлении в стране — вопреки воле царя — конституционной монархии.
Владимир Набоков гордился своим отцом, называя его «здоровым и жизнерадостным бунтарем»80 и бережно храня в памяти все впечатления, связанные с его политической деятельностью, свидетелем которой он был с детства.
В пятидесятые годы, работая в Корнеле над своей автобиографией, Набоков хотел поехать в Библиотеку Конгресса, чтобы собрать материалы для главы, посвященной отцу; однако у него не хватило на это ни времени, ни средств81. Когда в 1961 году был случайно обнаружен старый семейный альбом, Набоков включил некоторые почерпнутые из него сведения о Владимире Дмитриевиче в переработанный вариант книги «Память, говори». Однако у писателя сохранилось представление, что отец начал свою политическую деятельность примерно в 1904 году82, хотя в действительности это произошло в 1898 году, то есть еще до рождения сына.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});