— Вернуть… — Он хрипло с надеждой вздохнул. — Значит, я снова буду видеть?
— Это вполне возможно. Но вы должны позволить мне делать то, что я могу, чтобы вы успешно поправлялись.
— Он разжал пальцы, и его рука опустилась обратно на простыни, так что Джуд смогла продолжить забинтовывать его глаза. Она чувствовала, что Макензи напрягся, но он не сопротивлялся, и она была этому рада.
— Ну вот, а теперь вы дадите обещание, что будете отдыхать.
— Вы не уйдете?
— Я не уйду. Договорились?
— Договорились.
Устроившись рядом с ним, Джуд почувствовала, что он медленно расслабляется, и постепенно его рука, которую она держала в своей, обмякла и отяжелела. И тогда Джуд позволила себе вздохнуть. Она сказала ему, что у него есть шанс, что зрение вернется к нему. «Ведь такая возможность существует, — постаралась оправдаться она перед самой собой. — Это не просто обман для успокоения человека, напуганного угрозой остаться слепым». Это было бы правдой, если бы что-нибудь зависело от нее. А если не зависело?..
Джуд посмотрела на большое тело, не менее внушительное во сне, и вспомнила заявление Джо Варнесса: «Возможно, он не захочет выжить».
Проснувшись, Долтон был готов к боли, и в какой-то степени к темноте тоже. Но это не спасло его от потока беспомощности, накрывшего его с головой, и не помогло его мозгу проясниться и немного охладиться. Он не стал повторять ту глупость, которую совершил накануне ночью, и не пытался встать. Какой был в этом смысл, если все вокруг него было опасным черным пространством с невидимыми предметами и неопределенными расстояниями? Он рассудил, что ему лучше оставаться там, где он мог контролировать свое окружение.
Он слышал стук дождя по стеклам окна, расположенного за спинкой кровати, и протяжные завывания ветра, сдувавшего дождевые капли. Хотя гроза утратила свою ярость, ливень продолжал лить с прежним постоянством. Лихорадка высосала из Долтона почти всю влагу, и ему ужасно хотелось пить. Потом он на мгновение постарался напрячь все остальные чувства, и с каждым маленьким открытием чувствовал себя не таким оторванным от жизни. Он ощутил женский запах, запах теплой кожи, от которой исходил легкий цветочный аромат. «Сирень», — подумал Макензи. Он помнил эту женщину, но забыл ее имя; после того, как она сдержала свое обещание остаться, его это не интересовало. Теперь единственное, что он знал о ней в своем темном мире, был ее запах.
Широким дугообразным движением он с любопытством провел рукой по холодному постельному белью, где она должна была сидеть рядом с ним, но ее там не оказалось. Однако аромат был слишком силен, чтобы быть только воспоминанием. Она должна была быть где-то рядом. Решив непременно найти ее, Макензи расширял радиус своих поисков, пока кончики его пальцев не коснулись ткани.
Под его ладонью оказалось согнутое женское колено замечательной формы, которое требовало дальнейшего исследования. Не будучи начинающим студентом в изучении женской анатомии, он легким прикосновением не спеша скользнул вверх, чуть ли не позабыв о своих невзгодах, окунувшись в родную стихию. Под тонким покровом ткани, сдвинувшимся вверх над изгибом женского бедра, тело было крепким и упругим, но не пухлым. Заинтригованный, Макензи снова двинулся вверх, на этот раз вдоль внутренней стороны бедра. Джуд сидела в кресле у его кровати и крепко спала в весьма неприличной позе, широко раздвинув колени. Его рука двинулась дальше, и Джуд издала тихий горловой звук, мурлыкающий звук удовольствия, который издает кошка, когда ее ласково поглаживают, и ее ноги раздвинулись еще шире.
Долтон был уже на расстоянии всего нескольких дюймов от нежного тайника, когда почувствовал, что она просыпается. Полностью и окончательно проснувшись, Джуд выскользнула из-под его руки и вскочила с кресла, как будто он опрокинул ей на колени кипящий чайник. Но она не убежала. Он слышал, как она тяжело дышала, стоя там, у кровати, но не понимал, была ли она оскорблена или просто ошеломлена, потому что она ничего не говорила, а он не мог видеть выражения ее лица. «Возможно, она даже возбуждена», — подумал Долтон, зная, что женщин приводили в восторг его прикосновения. Но так как он не мог позволить себе злоупотреблять ее гостеприимством, он притворился смущенным.
— Простите, что напугал вас. Я не мог вспомнить ваше имя, а мне хотелось попросить у вас воды. — Его голос был хриплым и скрипучим, и это помогло убедить ее, что Макензи не опасен. Он чувствовал, что она колеблется, как будто еще не решила, что ей делать — закричать или дать ему пощечину. В конечном счете милосердие одержало победу над возмущением вольностями, которые позволил себе Долтон.
— Конечно. Позвольте, я помогу вам напиться.
Он прислушивался к ее движению по комнате, к шелесту ее ночной рубашки и почти ощущал, как учащенно бьется ее сердце. Макензи сам себе улыбнулся, почувствовав себя не таким уж беспомощным, если смог вызвать такое возбуждение в ком-то, по-видимому, очень восприимчивом.
Джуд просунула руку ему под голову, и Макензи позволил ей приподнять его. Изменение положению снова разбудило стучащую боль между висками, и у него с губ сорвался стон протеста, который он не сумел удержать. Джуд замерла, давая ему время приспособиться к новому положению и ожидая, чтобы он для начала облизнул губы, прежде чем она поднесет ему ко рту кружку. При соблазнительном запахе воды у Долтона затрепетали ноздри, как у лошади, которую в пустыне подвели к прохладному ручью. Кружка коснулась его зубов, и затем полился поток долгожданной влаги, которую он с жадностью глотал.
— Не так быстро и не так много, — последовало предупреждение, но Макензи предпочел не обращать на него внимания и осушил кружку, но, когда холодная жидкость хлынула в его абсолютно пустой желудок, у него начался приступ кашля. Пока приступ не кончился, Джуд уверенными и сильными, но в то же время нежными руками поддерживала его в сидячем положении, а когда его дыхание снова пришло в норму, осторожно опустила на слегка влажную подушку, намокшую от пота, вызванного лихорадкой и беспокойством. Устав даже от такого небольшого усилия, Макензи несколько секунд отдыхал, пока по звуку шагов по деревянному полу не понял, что она уходит от него.
— Простите… как вас зовут? — спросил он, заставив Джуд задержаться.
— Джуд Эймос.
— Я благодарю вас, Джуд Эймос, за то, что вот так приняли меня — меня, незнакомца… ну и все прочее.
— Любой человек, имеющий сострадание, сделал бы то же самое, мистер Макензи.
— Было ли это лишь в его воображении или действительно в ее словах существовала некоторая доля укоризны?
— Должно быть, вам известен другой тип людей, чем мне, мадам.