— Грёбанный трусливый мудак! БУДЬ ВСЁ ПРОКЛЯТО! — заорала я во всё горло и упала, ударившись коленями о грязный бетонный пол. Слёзы защипали уголки глаз, но это не были слёзы боли или жалости к себе. Это были слёзы от злости — неконтролируемой ярости, забурлившей в моих венах, как бушующее цунами.
Мои ладони будто жгло огнём, а сердце колотилось на опасной скорости. Мой гнев был диким, необузданным, и он когтями рвался наружу, как обезумевшая птица, крича, чтобы я выпустила его на волю. Мне нужно было дать выход эмоциям, сорвать на ком-нибудь всю свою злость, или я взорвусь на миллион кусочков, которые нельзя будет склеить, прямо здесь, в подземелье мертвеца.
Лица моих врагов мелькали перед глазами, дразня своими преступлениями и вечной ложью, насмехаясь надо мной, над моими попытками найти разумные ответы на их бредовые загадки. Моя рука сжалась в кулак — трясущаяся, пульсирующая — с хрустом, с каким я ломалась изнутри. Нет больше места, где можно сдержать всё это. Нет места, где я могла бы всё это спрятать.
Я врезала кулаком в прочную бетонную плиту подо мной. Мои костяшки тут же разбились, алая жидкость потекла на пол рядом со мной, заливая окружающее пространство моей болью, но как же хорошо мне стало. Я долго смотрела вниз на неё — мою дьявольскую кровь — и затем ударила снова. Я била снова и снова, как психопатка, высвободившаяся из смирительной рубашки, и остановилась, только когда все мои слёзы высохли, а рука больше не чувствовала боли.
Только когда мой запал превратился в дым, я смогла заставить себя отодвинуться прочь от этой кровавой бани.
Оглушённая и до жути спокойная я уползла обратно в свой уголок и осталась сидеть там, ошеломлённо и неподвижно, пока позже той же ночью ко мне не пришёл Доминик.
Но я не хотела, чтобы меня видели. Ни он. Ни кто-либо другой. Я хотела исчезнуть, раствориться в себе, отпустить то, за что я держалась, и упасть в бесконечную тьму, где бы я не смогу больше ничего вспомнить.
— Не спишь? — спросил он, не сумев разглядеть моё лицо в тени в том уголке, где я спряталась.
— Не сплю, — апатично ответила я.
— Хорошо. Нам нужно поговорить.
— Говори.
Он щёлкнул языком.
— Ангел.
— Доминик, — передразнила я.
— Ты не могла бы выйти из угла?
— Я бы не хотела.
Я услышала, как он переминается с ноги на ногу.
— Это твоя кровь на полу? — спросил он, только сейчас заметив.
— Ты скажи. Ты же у нас эксперт.
Его губы сжались в тонкую линию.
— Я теряю терпение.
«Это лучше, чем терять рассудок», — подумала я, но не стала произносить вслух.
— Иди сюда. Сейчас же, — его голос срезонировал в моём разуме, отражаясь от стен, как воспоминание, которое я не могу выкинуть из головы.
Я встала и подошла прямо к нему — выбора у меня не было.
— Прекрати внушать мне, — сказала я, глядя на него, когда остановилась прямо перед дверью.
Его взгляд опустился на мой кулак.
— Что произошло? — спросил он, кивком указав на мои разбитые костяшки.
— Бетон косо на меня посмотрел, — фальшиво улыбнулась я. — Решила преподать ему урок, чтобы больше так не делал.
Он посмотрел в ответ, ничуть не впечатлённый. Скорее даже раздражённо.
— Не смей так на меня смотреть, — пригрозила ему пальцем и затем ударила ладонью по металлическим прутьям. Звук эхом разнёсся по подземным коридорам. — Попробуй-ка поживи по эту сторону двери!
Он выглядел утомлённым.
— Ты уже закончила или планируешь ещё израсходовать остатки сил, избивая неодушевлённые предметы?
— Я дам тебе знать, когда решу, — сказала я и развернулась спиной, направляясь обратно в свой тёмный угол.
— Джемма.
Я остановилась на полпути. Он не называл меня по имени с того дня, как мы познакомились. Теперь оно странно звучало из его уст. Как тайна, которую он не должен был знать. Я вновь развернулась лицом к нему.
— Ты закончила? — повторил он, на этот раз мягче.
— Ты что, не слышал, что он сказал, Доминик? — защищалась я от молчаливых обвинений. — Он что-то знает о маме! Моей маме, Доминик! Что мне с этим делать?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Забить.
— Что, прости?
— Ты слышала. Ты хочешь выбраться отсюда живой или остаться и искать призраков умерших много лет назад?
— Я хочу выбраться отсюда, но он знает…
— Что бы он там ни знал о твоей давно пропавшей матери, это сейчас не имеет никакого значения. Он пытается забраться в твою голову, ангел. Не позволяй ему, — он пристально смотрел на меня потемневшими глазами. — Он добивается того, чтобы ты поверила, что всё это безнадёжно, что тебе его не одолеть, что тебе не остаётся ничего иного, кроме как присоединиться к нему.
Я замотала головой и вдруг замерла на месте.
— О боже. Ты прав. Ты абсолютно прав, — я провела пальцами по волосам, пытаясь собрать все кусочки пазла в своей голове. — Возможно, он даже никогда не видел мою мать. Он просто пытается сбить меня с толку, чтобы добиться своего. Пытается обратить меня против всех снаружи, чтобы я осталась здесь, с ним.
Он ведь так и сказал, да? Что хочет, чтобы я к нему присоединилась — чтобы я Обратилась.
Доминик ничего не ответил.
— Ох, — я покачала головой, сама поражаясь своей доверчивости. Если я собираюсь выжить в этом Богом забытом мире, то нужно начать закрывать свой наивный разум от людей вроде Энгеля. — Не могу поверить, что я чуть было не повелась.
— Не зацикливайся на этом, любовь моя. Лучше используй это против него самого.
— Что ты имеешь в виду?
— Пусть думает, что его слова достигли цели, — зловеще произнёс он и подошёл ближе к тюремной решётке. — Если хочешь выбраться из этого места, то ты должна подыграть ему. Он должен подумать, что связь начинает действовать. Тебе нужно завоевать его доверие, чтобы он снова ослабил поводок.
— Но как я это сделаю?
— Спрячь свои коготки, любовь моя. Пусть он поверит, что ты убрала свою защиту. Что ты обдумала его предупреждение и ценишь всё, что что он делает. Что ты больше веришь внешнему миру. Пусть он поверит, чего бы это ни стоило. Если он будет считать, что связь формируется, то перестанет быть настороже.
Я прикусила губу, обдумывая его план. Мне это вполне по силам. Чем быстрее я научусь подыгрывать ему, тем скорее я смогу выбраться из этой дыры, а это всё, чего я хочу.
— Считай, что сделано.
Следующие несколько дней я чётко следую плану. Я рассматриваю каждую подпитку Энгеля, как возможность завоевать его доверие. Каждый раз, когда он пьёт мою кровь, я сопротивляюсь чуть меньше. Каждый раз, когда он обращается ко мне, то, как бы мне ни хотелось выцарапать его глаза или закатить свои, я прикусываю язык и мило ему улыбаюсь. И это начало давать свои плоды.
Он определённо заметил изменения в моём поведении и — не без участия Доминика, нашёптывающего ему о фальшивой кровной связи, — даже разрешил мне поесть и принять ванну в два разных дня. Это немного, но существенно лучше, чем было раньше; а раньше было большое жирное ничего.
Конечно, Доминик по-прежнему украдкой приносил мне еду во время своих ночных кормлений. Ему нужно поддерживать во мне силы в условиях каждодневной сильной потери крови. Я была на грани жизни и смерти: каждый раз, когда он пил мою кровь, он рисковал, что чаша весов склонится в неправильную сторону. Он всегда старался взять как можно меньше, но всё-таки достаточно для того, чтобы кровная связь сохранялась и укреплялась. И она, действительно, крепла.
После каждого кормления моя привязанность к Доминику становилась сильнее. Я поймала себя на том, что сижу вся на иголках и жду его с нетерпением, желая провести побольше времени вместе, наедине в подземелье. И это не только потому, что я хотела получить новую дозу этой эйфории, какая возможна только в книжках. Это было нечто большее. Я… Мне нравится, когда он рядом. Он не критикует и не ждёт от меня ничего. Ему всё равно, что я сделала в прошлом или как попала сюда. Моё происхождение едва ли его волновало. Он не обращал внимания на мои подколки, справлялся с моим упадническим настроением. В какой-то момент он стал моим другом. Может, даже чем-то большим.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})