Читать интересную книгу Странник - Мария Круз

Она такие моменты уже чувствовала, когда я собирался влезть на трибуну. Вот я и полез.

— Вот именно, — поднял я указательный палец. — При этом в обычной жизни человеку ничто не угрожает, кроме непонимающих взглядов, если он придет на работу в банк в шортах или на пляж в костюме, верно? А оружие предназначено в большей степени для таких ситуаций, в которых тебя стремятся убить. И ситуации могут быть разными, так что универсального оружия не бывает, как пиджака с галстуком под шорты с тапками.

— И что у тебя для чего?

— Ну смотри, — я показал на снайперскую «марк-одиннадцать», стоявшую у стены, — эта для дистанций около шестисот метров или больше. Она очень точная, с помощью похожей винтовки я отбился от погони в Вайоминге, убив или тяжело ранив нескольких преследователей. И они не могли полноценно вести бой со мной, потому что дистанция была такой, что снижала эффективность их оружия. Я в них попадал, причем очень быстро, из-за того, что винтовка самозарядная и у нее большой магазин, а они забрасывали пулями пространство вокруг меня и попасть могли разве что случайно. Пока они пристрелялись — все уже умерли или были тяжело ранены.

Подробности о том, что у меня была хорошая позиция, на которой мы с Джо устроили засаду на преследователей, и о том, что у противника позиция была чрезвычайно плохой — посреди открытого поля, — я опустил, это не так важно сейчас.

— Так мы и ушли. Вот это, — я взял в руки компактный Р90, — для полетов. Это оружие, которое можно нести на груди даже тогда, когда ты ведешь самолет. У тебя такой же, кстати, и тебе его выдали именно поэтому. С ним можно, случись где-то сесть, вполне эффективно вести бой с небольшой дистанции, с ним можно отбиться и убежать, — я выделил последние слова голосом. — Но взять его воевать… ну только если тебе надо входить в помещение. Он еще и компактный, поворотистый, с малой отдачей. Можно поставить глушитель, который есть в комплекте, и он будет достаточно компактным даже вместе с ним. Поэтому с этим оружием я и буду летать, скорее всего, потому что он будет на мне, а что-то длиннее держать на себе не получится. И в случае, например, аварийной посадки можно оказаться с одним пистолетом.

— А это? — Настя показала на автомат, который я взял из оружейки после разговора с Теренсом и остальными.

Автомат назывался C8IUR и был обычной версией AR15 с шестнадцатидюймовым стволом. Практически один в один американская военная М4, разве что верхний ресивер, целиком выточенный из одного куска легкого сплава, намекал на то, что оружие должно быть точным. Но Хэнк, искренне или потому что «канук», утверждал, что канадская версия лучше всех американских аналогов, что эта модификация совсем новая и ее вообще привезли прямо с завода «Кольт Канада», неподалеку от которого, в Ниагара-Фоллз, на аэродроме расположилась еще одна база вроде нашей. Я предпочел так уж глубоко ему не верить, но все же качество было заметно прямо в руках. На совесть все сделано.

И что понравилось особенно — в комплекте с этим автоматом шел компактный прицел с эдаким рычажком, который перекидывал увеличение с нуля до четырех одним движением большого пальца стрелка. Причем на «нуле» прицел превращался в самый натуральный «ред дот».

— Прицел тоже канадский, «Elcan». — Хэнк продолжал гордиться успехами своей страны. — Американские спецсилы им пользуются, это два в одном и совсем не компромисс.

Ну да, раз — и вместо перекрестья светится ярко-красная точка, два — изображение приблизилось, проявилось перекрестье. И похоже, что за «ред дот» он вполне пойдет, вполне.

В общем, прицел скорее поразил — пока ничего подобного я в своей жизни не встречал. Ну да, двенадцать лет разницы. Впрочем, у меня есть и свой «ред дот», компактный Aimpoint, который я затрофеил еще в Гарден-Сити в Канзасе, так что тоже можно поставить. И к короткому автомату выдали голографический EoTech, так что прицелов у меня теперь с избытком.

— Этот автомат, — продолжал я для Насти, — он для всего. Основное оружие. И он достаточно короткий для того, чтобы входить с ним, например, в помещения, с моей другой винтовкой так не очень получится. Он создаст достаточную плотность огня, я могу поставить на него подствольный гранатомет, — я показал на лежащее рядом оружие, напоминающее ракетницу-переросток, — и тоже могу поставить глушитель. То есть, выезжая с Базы, например, я бы нес его на себе, а снайперку, — я опять показал на «марк-одиннадцать», — держал бы в качестве запасного оружия, в чехле. Как-то так.

К автомату прилагался глушитель, причем прочный. Наскоро перелистанное руководство подтверждало, что стрелять с ним можно и обычными, мощными сверхзвуковыми патронами, и звук все равно ослабнет. На те же тридцать децибел, как и у «марк-одиннадцать». Вспомнился наш советский ПБС, который при выстреле обычным патроном со ствола срывало и уносило далеко-далеко. Впрочем, ПБС старенький, ему сто лет в обед, а это все новое.

Она только хмыкнула и покачала головой. Но спорить не стала — она сюда все же из Отстойника со мной провалилась, а там жизнь учит ценить безопасность и возможность ее защитить. Ей тоже не раз пришлось защищаться, и стрелять приходилось и по тварям, и по людям. Я думаю, что она разговор завела исключительно с целью подколоть, а не всерьез.

— Теренс сказал, что ты теперь возглавишь оборону Базы?

— Предполагается, что да. — Я взял в руки автомат, выдавил штифт и сложил верхний ресивер. — Пока я, если быть честным, других кандидатур на эту работу не увидел. Я не всех знаю, конечно, но… — Я изобразил некое сомнение на лице, а заодно снял рукоятку взведения и выронил на ладонь болт-карриер. — Пока у них вообще никакого плана не было, кроме как хватать оружие и стрелять во врагов.

— Пока на Базу никто, кроме тварей, не нападал, а от них и стены неплохо защищают. Расслабились. Кофе будешь?

— Буду, конечно.

Зажужжала кофемолка, в трейлере запахло кофе.

— В общем, я рада этому, — сказала она, когда жужжание затихло. — Здесь все же немного другие люди и другие взгляды на жизнь. Здесь лучше чем-то выделиться. Если ты возглавил оборону, то уже вроде как сделал карьеру, понимаешь? Поднялся на ступеньку.

— Ну это везде так работает, просто не все в этом сознаются, — усмехнулся я.

Крышка на кофемолке откинулась, и запах еще усилился. Впрочем, я его немного перебил, спрыснув щетку вроде зубной составом для чистки. Взяв с салфетки затвор, я начал удалять с него консервационную смазку.

— Здесь это ярче выражено. Люди больше внимания обращают на то, who's in charge,[18] хоть часто не подают виду. Вроде все приятели, но все равно все по полочкам.

— А ты осваиваешь язык, — засмеялся я.

— А куда деваться? — Настя засмеялась коротко. — На русском здесь только с тобой разговоры, больше никого нет.

— Там тоже? — спросил я, подразумевая городки в Альберте, в которые заселялись чужие.

— В Колд-Лэйке нет — точно, за два других городка и фермы не скажу, доподлинно не знаю. Но никого не встречала.

— Ладно, считай языковой практикой.

— Сколько лет практики?

— А как здесь течет время? — ответил я вопросом на вопрос. — Пока никто не заметил, насколько я понимаю. Если как там, — я мотнул головой, подразумевая место, откуда мы провалились, — то лет… пятьсот? Больше?

— Думаешь, что здесь тоже так? — Она замерла с ложкой в руке, которой насыпала молотый кофе в железный фильтр. — Странно… вроде уже давно можно было понять и привыкнуть, но я даже саму мысль не способна усвоить о том, что время может почти не двигаться. Дни идут, ночь за днем, день за ночью, — а время стоит. Как так?

— Потому что смена дня и ночи — это всего лишь движение светил, — вспомнил я как-то выданное мне объяснение. — А время — это время, оно существует само по себе. Смена дня и ночи за двадцать четыре часа — просто совпадение, а время может растягиваться, сжиматься, стоять и даже двигаться задом наперед. Ты ведь помнишь, что было у границ Тьмы?

— Помню, все я помню. Просто не получается уложить это все в мозгу.

— А и не надо укладывать, — пожал я плечами. — Просто оно есть так, как есть, совсем не обязательно пытаться все осмыслить. Я вот в детстве никак не мог вообразить понятия «бесконечность». Вселенная бесконечна… Я пытался представить, как ты летишь, летишь, летишь — и этот полет не закончится никогда. Так получалось. А потом пытался представить «вообще», как карту, схему, картинку, — и ничего из этого не выходило. Потому что в нашей жизни все конечно, а бесконечность из другого понятийного аппарата.

— Я слышала или где-то читала, что фараоны строили пирамиды потому, что населенная часть Египта была плоской как стол. Пирамиды, поднимающиеся над этой плоскостью, поражали воображение простых людей, подавляли. И когда первые египтяне, отправившиеся в путешествие, увидели горы, знания их сделали запретными, потому что ничто не могло быть выше пирамид.