— Матушка! Матушка!..
Этот зов остался без ответа.
— Матушка! Матушка! — повторила Жанна во второй раз, с еще большей энергией.
Потом, когда только отголосок ночи повторил ее отчаянный крик, она совершенно потеряла голову, бросилась к окну и открыла его. Ночь была глубока, дорога пуста.
Жанна привязала простыню к железной перекладине и босиком, не размышляя об опасностях почти неизбежного и, может статься, смертельного падения, спустилась из окна на дорогу. По какой-то чудесной случайности, она достигла земли без малейшего ушиба и тотчас побежала к Марли так скоро, как будто ее преследовал легион привидений. Камни, рассыпанные по дороге, изранили до крови ее ноги, но она не чувствовала ни малейшей боли. Жанна едва могла дышать, но не замедлила своего бега; наконец она добежала до первого дома и упала у дверей со стоном: у нее недоставало сил ни позвать кого-нибудь, ни постучаться.
XIII. Муж Глодины
Неистовый лай огромной собаки раздался внутри дома, и мужской голос спросил грубым и угрожающим тоном:
— Кто там?
Жанна продолжала стонать и не отвечала. Тот же голос произнес страшное ругательство и продолжал:
— Черт вас побери! Ступайте своей дорогой, а не то я отворю дверь, и собака моя загрызет вас…
Эта новая угроза увеличила, если это было возможно, ужас Жанны. Она старалась встать и убежать, но не могла даже и приподняться, только тихий плач ее превратился в судорожные рыдания, а стоны сменились отчаянными криками. Тяжелый ключ повернулся в замке, и свирепый лай удвоился; это не могло уменьшить страха Жанны.
Дверь отворилась. К счастью, хозяин дома держал собаку за веревку, привязанную к ошейнику. Увидев или, скорее, угадав женщину, распростертую на пороге, он притянул к себе собаку.
— Зачем вы здесь? — сказал хозяин несколько смягченным тоном. — Чего вы ждете и что вам нужно?
Волнение молодой девушки не позволило ей отвечать. При этом непонятном для него молчании недоверчивый и подозрительный крестьянин достал огня, зажег лампу и поднес ее к лицу Жанны. Он не раз видел эту девушку и потому тотчас узнал се. Его грубое обращение тотчас же сменилось почтительным. Он обернулся и закричал:
— Глодина! Жена! Вставай скорее, иди сюда…
— Зачем? — спросила Глодина из отдаленной комнаты.
— Дочка мадам де Шанбар из Маленького Замка умирает у наших дверей…
Он взял Жанну на руки, отнес ее в комнату и посадил в большое кресло. Скоро явилась Глодина, молодая и очень миловидная женщина. Муж и жена окружили Жанну самой трогательной заботой. Благодаря этому девушке скоро возвратились присутствие духа и спокойствие. Она воспользовалась этим и рассказала о том, что случилось, прося помочь ей вернуться в Маленький Замок и удостовериться, не случилось ли там тех несчастий, которых она опасалась. Когда она окончила рассказ, крестьянин сказал, качая головой:
— Я к вашим услугам, но уверены ли вы, что вам не померещилось?..
— Померещилось?! — возразила Жанна. — Как могло мне померещиться?.. О, нет… к несчастью!.. Нет, я не спала!.. Этот зловещий крик, о котором я вам говорила, я точно слышала, и нашла дверь моей комнаты запертой!.. Ах! Поверьте мне! Поверьте, в доме моей матери случилось что-то ужасное!
— Это мы узнаем через минуту, — сказал крестьянин. — Позвольте мне только разбудить соседей, которые нас проводят и в случае надобности будут свидетелями того, что мы увидим…
— Действуйте, как хотите… — отвечала Жанна. — Но, ради Бога, поторопитесь! Поторопитесь!..
— Подождите только пять минут.
Муж Глодины вышел, оставив девушку со своей женой. Не прошло и пяти минут, как он воротился с четырьмя другими крестьянами, дюжими парнями, румяными и широкоплечими, которые протирали своими толстыми кулаками еще сонные глаза.
Глодина дала Жанне свои лучшие башмаки, белые бумажные чулки, очень тонкие, с красными стрелками, и серый бумазейный салоп, с огромным капюшоном. Жанна обулась, завернулась в салоп и спустила на голову капюшон.
Крестьяне несли зажженные факелы. Два из них поддерживали своими жилистыми руками взволнованную и измученную Жанну, и все вместе при свете факелов отправились к Маленькому Замку.
По мере того, как они приближались, страх девушки все более и более увеличивался, нервная дрожь овладела ею. В ту минуту, когда крестьяне донесли Жанну до дверей замка, она была почти без чувств.
Попасть в дом было не легко. Дверь могла устоять против настоящего приступа и с первого удара послышался звук крепких запоров и встретилось почти непреодолимое сопротивление. Однако крестьяне были полны решимости преодолеть эти препятствия. Железный рычаг, захваченный мужем Глодины на всякий случай, был всунут в смычки дверей. Трое молодых, здоровых парней налегли всей тяжестью на этот рычаг, и запоры скоро заскрипели с зловещим звуком, дубовые доски раздались и наконец разлетелись с треском, похожим на удар грома. Муж Глодины подошел к Жанне, которую поддерживал один из крестьян.
— Дверь отперта, — сказал он.
Девушка сделала жест, как бы желая сказать:
«Войдите первые… я иду за вами».
Крестьяне подняли огонь факелов и вошли в сени. Вдруг тот, который шел впереди, отступил с восклицанием ужаса и изумления. Факел выпал у него из рук на пол и погас. Крестьянин поскользнулся в луже крови и очутился прямо перед трупом Мадлены.
В ту минуту, когда крик крестьянина долетел до слуха Жанны, она будто по волшебству возвратила свои исчезнувшие силы, бросилась в сени и остановилась с трепетом и отчаянием перед трупом, уже окоченевшим, той, которая была ее матерью. Молодая девушка упала на колени возле покойницы. Ее сжатые руки дрожали, губы судорожно подергивались, глаза, широко открытые и неподвижно устремленные на труп, казалось, смотрели и ничего не видели. Она хотела бы заплакать, но не могла. В эту минуту Жанна олицетворяла вполне и самым трогательным образом не тихого ангела грусти, но мрачного ангела отчаяния, того страшного и сосредоточенного отчаяния, которое не обнаруживается ни криками, ни слезами.
Испуганные странным выражением глаз Жанны и ее лицом, столь же бледным, как лицо мертвой, крестьяне отошли на несколько шагов и ждали в почтительном молчании.
Наконец Господь сжалился над бедной девушкой. Глаза ее увлажнились жгучими слезами, и переполненное горем сердце излилось в судорожных рыданиях; слезы эти облегчили несчастную, как дождь во время грозы оживляет знойную природу. Она приподняла труп, лежавший перед ней, покрыла поцелуями закрытые глаза и холодные губы покойницы и вскричала прерывистым голосом, похожим на голос лунатика, заснувшего магнетическим сном: