— Моя бедная слабая голова делает меня почти сумасшедшим, — прошептал он. — Извините же меня и позвольте узнать то, чего я еще не знаю; объясните мне, где я и кто вы?
В разговоре своем с Жаком Рауль, озабоченный поручением, которое давал ему, даже не подумал спросить у него, где он и у кого находится. Жанна отвечала с простотой, исполненной грации:
— Вы находитесь в доме, который называется Маленьким Замком и хозяева которого были так счастливы, что могли предложить вам скромное гостеприимство. Дом этот принадлежит моей матери, Мадлене де Шанбар, вдове дворянина. Я единственная дочь ее и зовут меня Жанной…
— И вы простерли свою доброту до такой степени, что сами ухаживаете за мной? — вскричал Рауль.
— Я сделала бы это в любом случае, — отвечала Жанна, — даже, если бы в моем распоряжении находилось много слуг… но теперь, мне кажется, нет никакой заслуги в том, что я ухаживаю за вами сама, потому что мать моя очень бедна и, несмотря на ее болезнь, ей уже давно некому служить, кроме меня…
Услышав этот трогательный ответ, Рауль бросил удивленный взгляд на меблировку комнаты, в которой находился. Мы уже знаем, что эта меблировка была роскошна, хотя и старомодна. Жанна поняла значение взгляда молодого человека.
— Вы правы, — продолжала она, — здесь ничто не показывает бедности, и это очень просто: прежде мы если и не были богаты, то, по крайней мере, не терпели недостатка… Теперь же мы совершенно разорились, и все, что вы здесь видите, уже не принадлежит нам… Из прежнего состояния у матери моей осталось только одно: право жить и умереть в этом доме…
— О! Боже мой! — вскричал Рауль. — Какая ужасная и незаслуженная бедность!
Он, казалось, колебался с минуту, потом прибавил:
— Если бы я осмелился…
— На что? — спросила Жанна.
— Я богат… очень богат и…
Рауль остановился.
— Что вы хотите сказать? — спросила молодая девушка. — Докончите!
— Может быть, — продолжал кавалер, — может быть, сумма, за которую ваша матушка согласилась бы продать этот дом, не огромна… и тогда…
Рауль опять остановился.
— Тогда? — повторила Жанна.
— Если бы я осмелился… предложить вам…
— Да что же?
— Необходимую сумму, чтобы выкупить дом.
— Но, — перебила девушка, — с какой стати, позвольте вас спросить, сделаете вы нам это предложение?
— Разве признательность, которой я вам обязан, не дает мне достаточного права?..
Жанна побледнела.
— Невозможно, — сказала она, — невозможно, чтобы вы говорили это серьезно!
— Клянусь вам… — прошептал кавалер.
— Не продолжайте, — заключила Жанна, — невозможно, говорю вам, чтобы дворянин осмелился предложить дочери другого дворянина заплатить ей за гостеприимство, которое он получил от нее; это предложение было бы оскорблением, а признательность, если вы думаете, что обязаны мне ею, не выражается оскорблениями!..
Девушка замолчала. Рауль смотрел на нее с восторгом.
XI. Преступный умысел
Наступила минута молчания между двумя действующими лицами из рассказанной нами сцены. Жанна потупила глаза; яркая краска сменила бледность на ее щеках; сердце ее сильно билось, грудь, целомудренно закрытая темным шерстяным корсажем, приподнималась. Она была восхитительна своей непринужденной грацией к величественной гордостью. Повторяем, Рауль смотрел на нее с восторгом. Однако он заговорил первый:
— Простите меня, умоляю, простите, если я невольно оскорбил вас…
— Охотно прощаю, — отвечала молодая девушка.
— Правда ли это?..
— Да, клянусь вам… я уже ничего не помню…
— Благодарю!.. Тысячу раз благодарю! — вскричал Рауль.
И он протянул Жанне свою руку, горевшую лихорадочным огнем. Жанна задрожала от его прикосновения и поспешила отдернуть свою руку.
— Неужели я вас пугаю? — горестно прошептал кавалер.
— О! Нет!.. — вскричала молодая девушка с живостью, выдававшей тайны ее сердца.
Наступило молчание; потом Жанна продолжала:
— Я сказала, что надеялась быть вашим добрым ангелом и принести вам выздоровление…
— Помню… — сказал Рауль.
— Я сдержу слово…
Говоря таким образом, Жанна взяла со столика фарфоровую чашку и подала ее больному.
— Что это такое? — спросил Рауль.
— Обещанное выздоровление, — отвечала молодая девушка.
Рауль взял чашку и поднес ее к губам, но почти тотчас же отдернул руку.
— Это странно! — прошептал он.
— Что такое?
— По запаху этого питья можно подумать, что в нем заключается огромная доза опиума…
— Я не знаю, что вы хотите сказать, — возразила Жанна, которая и понятия не имела об опиуме.
— Это лекарство, — спросил Рауль, — не то, которое до сих пор приготовляли для меня?
— То самое, с прибавкой нескольких капель жидкости, которую я влила в него.
— Какой жидкости?..
— Не знаю. Матушка хранила ее старательно и посоветовала мне дать вам, расхвалив ее чудесные свойства. Если вы выпьете сегодня вечером, сказала она, то завтра перестанете страдать… Почему же вы не хотите выпить?
— О! — сказал Рауль восторженно, — я охотно выпью даже яд, если этот яд подадите мне вы!..
Он снова поднес чашку к губам и разом выпил все.
— Я знал, — прошептал он тихо, — знал, что это опиум!..
Голова молодого человека почти тотчас же опустилась на подушку; еще несколько минут глаза его оставались открыты, но смотрели неподвижно и без всякого выражения.
— Вы страдаете? — спросила Жанна с беспокойством.
Рауль не отвечал. Через минуту веки его опустились на глаза, и он, казалось, заснул спокойным и глубоким сном. Жанна возвратилась к матери.
— Ну! — спросила больная, — он выпил?
— Выпил, — отвечала девушка.
— А теперь?
— Теперь спит.
Молния торжества осветила лицо Мадлены.
— Спит… — повторила она. — Это добрый знак!..
Было около полуночи. Небольшая лампа, зажженная Жанной, слабо освещала утомленное лицо кавалера де ла Транблэ. Молодой человек лежал точно в таком же положении, как и несколько часов назад, не сделав ни малейшего движения с тех пор, как непреодолимый сон овладел им.
Жанна давно спала в своей комнате. Из трех обитателей Маленького Замка не спала одна Мадлена. Эта женщина, изнуренная болезнью и страданиями, представляла в настоящую минуту живой и зловещий образ преступления и угрызений совести, поскольку одно обыкновенно следует за другим. Освещаемая печальным светом ночной лампы, горевшей в ее комнате, старуха приподнялась на своей постели. Ее длинные седые, растрепанные волосы покрывали шею и исхудалые плечи; глаза ее сверкали, она прислушивалась и вздрагивала при малейшем шуме.