В силу ряда исторических и социокультурных причин значительная часть русского народа не может определиться со своей социальной ролью, поскольку не обладает законченными формами общественного сознания. Эту особенность замечал еще Н.А. Бердяев: «Русский народ очень одаренный, но у него сравнительно слабый дар формы. Социальная стихия опрокидывает всякую форму. Это и есть то, что западным людям, особенно французам, у которых почти исчезла первичная стихия, представляется варварством»[50]. Это отличительное свойство русского народа вызывает порой сильное
раздражение у представителей других этносов. И в отличие от Бердяева, грузинский философ М.К. Мамардашвили весьма жестко оценивает этот «слабый дар формы» сознания русского человека в своей работе «Жизнь шпиона». По его мнению, в общении с испанцем русский человек становится более испанцем, чем сами испанцы, с французами – более француз, чем французы, и т. д. И кто же русский все-таки на самом деле? – спрашивает себя грузинский «шпион». И отвечает на этот вопрос анекдотом, прозрачно намекая на отсутствие общественной перспективы и наличие творческой импотенции у русских как исторического народа. «Однажды королева призывает ко двору известного комедианта и просит изобразить самых знаменитых персонажей, образы которых ему пришлось воплощать. Актер играет Дон Карлоса, Гамлета… великих любовников театрального репертуара. В конце концов, восхищенная королева просит, чтобы он представил самого себя. И следует ответ коленопреклоненного человека: «Извините, ваше величество, в личной жизни я – импотент»[51].
Определение ребенком своего «Я» и той социальной роли, которую ему суждено выполнять, еще не означает, что этот выбор является окончательным и неизменным. Эриксон был убежден, что в силу своей динамичности и изменчивости жизнь человека дает ему возможность решать свои психосоциальные проблемы на более поздних стадиях его личностного становления в качестве субъекта общественных отношений. Социум оказывает на него постоянное давление, которое далеко не всегда имеет позитивный характер с точки зрения развития его духовного потенциала. В силу своих ментальных особенностей русский человек склонен радикально менять свои жизненные установки и ориентиры. Это чаще всего вызвано тем, что его не устраивает та система общественных ценностей, которую он вынужден принимать. По Бердяеву, даже «русский купец старого режима, который нажился нечистыми путями и сделался миллионером, склонен был считать это грехом, замаливал этот грех и мечтал в светлые минуты о другой жизни, например, о странничестве или монашестве»[52].
Прежде всего подростков заботит то, как их оценивают другие значимые для них субъекты общественных отношений, и насколько эта оценка отличается от их собственных представлений о себе. Перед ними остро стоит задача революционной трансформации прежней системы социально-правовых ролей и навыков с целью их корреляции со значимыми и привлекательными для них моделями общественного поведения субъектов права, которые благодаря этому могут выполнять функцию агентов правовой социализации.
Процесс поиска молодыми людьми своей идентичности проходит на основе выбора первичных ориентиров («эссенции» или «экзистенции») в качестве доминант своего общественно-правового поведения. Если в экзистенциальной психологии отдается приоритет существованию (экзистенции) человека по сравнению с его сущностью, то В. Франка придерживается противоположной позиции: «…сущность в конечном счете не зависит от существования; «эссенция» не зависит от «экзистенции», и поскольку она имеет эту свободу, она имеет превосходство над «экзистенцией»[53]. На наш взгляд, в идеальной модели личности эссенция и экзистенция человека должны совпадать. И, несмотря на то что этот идеал невозможно достигнуть в силу объективной зависимости молодого человека от той конкретной общественно-исторической и правовой ситуации, в которую он погружен, тем не менее, он должен к этому стремиться всеми силами. Через самоидентификацию подросток пытается определить смысл своей жизни и условия его обретения, поскольку в этом возрасте он уже начинает осознавать фундаментальные антропологические проблемы, стоящие перед ними: прав и обязанностей, нравственного выбора и социальной ответственности, свободы и детерминизма, мужества и неуверенности в себе, общения и одиночества. Основной целью правовой социализации должно быть формирование личности, умеющей оставаться самой собой и достойно жить в напряженном пространстве социально-правовых конфликтов, пронизывающих ее общественное бытие.
Молодым людям приходится вести сражения за выбранную ими форму эго-идентичности, которая представляет собой «накопленный опыт способности эго интегрировать все идентификации со злоключениями либидо, со способностями, развивающимися из задатков, и с возможностями, предлагаемыми социальными ролями»[54]. В процессе поиска своего «Я» и отстаивания своего естественного права на идентичность они могут выбрать в качестве своих противников вполне достойных и положительных людей, которые не разделяют созданных ими идеалов и могут своими действиями ущемлять их интересы.
Психосоциальной причиной гипертрофированного радикализма молодого человека является его внутренняя раздвоенность и дискретность, ставшие следствием прошлых неудач разрешения возрастных психосоциальных проблем, сочетающиеся с внешним противоречивым и разорванным отношением к нему влиятельных агентов социализации. Внутренняя опустошенность и чувство отсутствия реальных перспектив социальной карьеры толкает его на путь борьбы за свое «Я», требующего достойного общественного и правового статуса.
Современные радикалы и революционеры пытаются использовать в своих политических целях фундаментальную потребность молодежи самоидентифицироваться, найти и отстоять свое «Я» в глобализирующемся полисистемном социокультурном пространстве. В борьбе за свою идентичность некоторые молодые люди склонны к некритическому восприятию крайних социальных установок и необоснованному признанию соответствующей системы радикальных общественно-правовых ценностей, которую они принимают идолопоклоннически. В их аксиологической компоненте правосознания такие общественно-правовые идеалы приобретают статус универсальных абсолютов, лежащих в основе высших формул достижения справедливости. Именно такие молодые люди становятся идейными борцами за справедливость в различных молодежных экстремистских движениях: от спортивных и религиозных до политических и националистических. Из-за юношеского максимализма, вызванного во многом «злоключениями либидо», им представляется, что в силу своей непогрешимости они возобладали абсолютной истинной. Об опасности воплощения в реальную жизнь утопических идей добра, претендующих на абсолютную истину, предупреждал еще С.Л. Франк: «Все горе и зло, царящее на земле, все потоки пролитой крови и слез, все бедствия, унижения, страдания, по меньшей мере на 99 % суть результаты воли к осуществлению добра, фанатической веры в какие-то священные принципы, которые надо немедленно насадить на землю, и воли к беспощадному истреблению зла; тогда как едва ли и одна сотая доля зла и бедствий обусловлена действием откровенно злой, непосредственно преступной воли»[55]. Экстремистки настроенная молодежь не осознает опасность утопических идей «добра» из-за неудачного разрешения фундаментальных психосоциальных кризисов, малого жизненного опыта и «злоключений либидо».
По мнению Эриксона, примитивные и безжалостные тоталитарные идеологии особенно привлекательны для молодежи тех стран и общественных групп, которые в силу развития общественно-экономического прогресса утрачивают свою социальную идентичность (родовую, аграрную, национальную, классовую, правовую) и сталкиваются с глобальной эмансипацией и расширяющимся информационно-коммуникативным пространством. Это цивилизационное столкновение усложняет процесс самоидентификации молодых людей на российском социокультурном пространстве, поскольку привносимые глобализацией новые паттерны вносят в их умы сумятицу, которой и пытаются воспользоваться всякого рода манипуляторы. Необходимо также отметить, что депрессивные в экономическом смысле российские регионы становятся своего рода фабриками по «производству» деликвентной молодежи, которая не может реализовать свой творческий потенциал из-за того, что внешние неблагоприятные обстоятельства не позволяют ей профессионально идентифицироваться в соответствии со своими склонностями, способностями и талантами. Ведь «в большинстве случаев жизнь отдельных молодых людей нарушает неспособность установить именно профессиональную идентичность»[56]. Чтобы спасти себя от полной деградации им приходиться «сверхидентифицироваться» с неформальными группировками, в которую они входят (плата за вхождение – потеря индивидуальности), и фактически деперсонализироваться, растворяясь в своей клике – монополизированном сообществе людей, недовольных своим социальным статусом и низко оценивающих систему нравственных и правовых ценностей, доминирующую в обществе. Такие молодые люди могут отличаться в высшей степени интолерантностью и вести себя агрессивно по отношению ко всем Другим, отличающимся от них цветом кожи, происхождением, культурными традициями или даже тем, что их дом находится на чужой улице. Эта нетерпимость есть всего лишь неадекватная защита от реальной угрозы стать субъектом «спутанного» сознания, которое потеряло свое «Я».