Судя по всему, Гейдрих, в отличие от того же Еккельна, лично не имел ничего против евреев, но видел в них врагов рейха и думал, как эффективнее их уничтожить. Это ему принадлежит изобретение термина “окончательное решение” (чтобы скрыть, засекретить геноцид), ему же – дьявольская идея создания айнзатцгрупп, специальных подразделений убийц.
Отто Олендорф, чья айнзатцкоманда D уничтожила 90 тысяч человек, поначалу робко возражал против своей миссии, покуда не услышал от Гейдриха: “Все мы в одной лодке”. Эти молодые интеллектуалы из одной лодки были опаснее прочих. Большинство сотрудников РСХА принадлежали к одному поколению – родились в первом десятилетии века, две трети – с университетскими дипломами, одна треть – с докторской степенью. Отто Олендорф, Вальтер Шелленберг, Вернер Бест, Франц Зикс и другие, в отличие от поколения Еккельна, не успели на Первую мировую по молодости. Где же они впитали тот националистический дух, который сделал из них убийц? В тех самых университетах, где они учились. Как они пришли к этому?
Вступая в СС, были ли они готовы к убийствам? Вряд ли. Ими двигал национализм, ну и карьеризм, конечно. Преданность делу партии вознаграждалась, а их сердца бились в унисон с партией. Это потом верность партийной идеологии привела их в айнзатцгруппы и в администрации лагерей смерти.
“Они думают, что мы кровавые собаки, – говорил Гейдрих. – Это трудно для человека, но мы должны быть тверды, как гранит, иначе дело фюрера будет уничтожено. В будущем нас поблагодарят”. Он был убежденный национал-социалист, свято верил в необходимость политики массовых убийств.
Его вдова впоследствии говорила, что он полностью осознавал, что делает палаческую работу, и полностью ее оправдывал. Сам Гейдрих уверял близких, что не чувствует за собой никакой вины. В этом смысле он был схож с Гиммлером. Тот, выступая в 1935 году перед соратниками (за 10 лет до того, как Нюрнбергский международный трибунал признал СС преступной организацией), сказал: “Я знаю, многие немцы плохо себя чувствуют при виде черной эсэсовской формы, и не жду, что нас полюбят многие”. Он испытывал гордость, а не стыд по этому поводу. Еще бы, это он сам тщательно продумывал все детали той черной формы (впоследствии замененной на серую), добавив к черепу руническое начертание букв “SS” в виде двойной молнии.
Гиммлер на его похоронах (Гейдрих умер в результате покушения в мае 1942 года, совершенного в пражском пригороде бойцами Сопротивления) сказал: “Я знаю, как этот человек страдал, и как разрывалось его сердце, и чего это ему стоило – вновь и вновь готовить решения по закону СС, по которому мы обязаны проливать кровь, свою и чужую, когда жизнь нации этого требует”.
“Дело прочно, когда под ним струится кровь”
Как революционеры в “Бесах” Достоевского сплачивали боевую группу коллективным убийством, так и нацисты пытались сплотить нацию, связав ее жертвенной кровью. Немецкий историк Гюнтер Дешнер в очерке с симптоматичным названием “Рейнхард Гейдрих: технократ от безопасности” пишет: “Он не признавал неприкосновенности человеческой жизни, включая его собственную, что свойственно революционерам и технократам”. И далее сравнивает его с Сен-Жюстом, ведь “тот тоже держал голову высоко, требуя одну смертную казнь за другой”.
Можно было бы сравнить этот персонаж с другим пламенным революционером – обладателем горячего сердца, холодной головы и чистых рук Феликсом Дзержинским. “Октябрьская революция поставила его на тяжелый пост – на пост руководителя Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией, – говорил Сталин у гроба Дзержинского. – Буржуазия не знала более ненавистного имени, чем имя Дзержинского, отражавшего стальной рукой удары врагов пролетарской революции”.
Между прочим, Гиммлер тоже имел чистые руки – в том смысле, что не был связан с коррупцией. Примером для подражания этого бессеребреника служили рыцари Тевтонского ордена. Деньги его не интересовали. Иногда он занимал у кого-то из сослуживцев мелкую сумму денег и всегда отдавал с получки. На следующий же день отказывал себе в вине или пиве, компенсируя убытки.
Возможно, Сталин чувствовал что-то общее с ним. Хорошо известно, что 23 августа 1939 года во время визита в Москву Риббентропа Сталин произнес тост в честь Гитлера. Но, оказывается, он поднял бокал не только за него. Вот что я прочитал (и чуть не упал со стула) в опубликованном дневнике Альфреда Розенберга, где тот приводит рассказ Риббентропа о своих московских впечатлениях.
“Сталин произнес здравицу не только за фюрера, но и за Гиммлера как гаранта порядка в Германии. Гиммлер истребил коммунизм, то есть тех, кто верил в Сталина, а он произносит – без всякой необходимости – здравицу за уничтожителя своих сторонников”.
Глава 5
В конце начала
Новому назначению не помешало и то, в чем Еккельн признался Гиммлеру, – у него проблемы с алкоголем. Впрочем, личные недостатки рассматривались рейхсфюрером как продолжение нацистских достоинств.
Инцидент на “Съезде труда”
На службе с Еккельном нередко случались “холерические приступы” – этим эвфемизмом подчиненные прикрывали его алкоголические срывы. Сын Харальд, родившийся в 1939 году, однажды поинтересовался у матери, кто был тот мужчина, который избил его в двухлетнем возрасте, – отца он помнил с более позднего времени.
На допросах Еккельн несколько раз рассказывал о пьянстве товарищей по партии, но никогда – о своем. Вспомнил, как в 1944 году на банкете в честь дня рождения Гитлера генерал Бремер подрался с главой рейхскомиссариата Лозе, из-за чего Бремера отозвали из Остланда, а его место занял генерал Кемпф.
Себя Еккельн изображал едва ли не как борца с пьянством: “В 1937 году в Нюрнберге на съезде партии Гитлер пригласил высшее руководство СС и партии на ужин. Кох опьянел, стал задирать областных фюреров. Дошло до прямых оскорблений. Я не мог этого стерпеть и вышвырнул его из зала”. Вряд ли сам Еккельн был в этот момент трезв.
…Оказавшись в Нюрнберге, я, конечно, захотел побывать на “землях партии” и увидеть нацистский Дворец съездов. Он оказался похож на римский Колизей. Конгрессхалле – самое большое сохранившееся здание, построенное при нацистах. Точнее, недостроенное – согласно проекту Альберта Шпеера, зал заседаний должен был иметь высоту 70 метров, но строители дошли только до отметки 39 метров. Рядом – “Поле Цеппелина”, где снято немало сцен из “Триумфа воли”, поле никто не застраивает, даже трибуны сохранились. Постоял немного на балконе, откуда выступал Гитлер. Полюбовался панельным домом окнами в поле, с огромной рекламой Grundig. В этом доме селят беженцев, в прошлые десятилетия – из России, ныне – из Сирии.
…Партийные съезды проходили ежегодно по одному и тому же сценарию. Каждый продолжался восемь дней и включал помимо заседаний факельное шествие, парады и спортивные состязания. Возможно, инцидент случился в первый день съезда – “День приветствия”, когда в Нюрнберг прибывал фюрер и в городской ратуше устраивался прием, а вечером избранная публика отправлялась слушать оперу Рихарда Вагнера “Нюрнбергские мейстерзингеры”. А может быть, в последний, когда Гитлер произнес в Зале конгрессов с нетерпением ожидавшуюся речь. На этот раз он обращался к западным демократиям, предостерегая их от “генерального наступления жидовского большевизма на нынешний общественный строй и против всех наших духовных и культурных ценностей”, ведь “в нынешней Советской России евреи занимают 80 % всех руководящих постов”.
Каждый съезд имел название, этот назывался “Съезд труда”, последний – “Съезд мира” – должен был открыться 2 сентября 1939 года, но был отменен из-за нападения на Польшу. Что ж, мир – это война. Как и будет сказано.
Пьяный водитель
За несколько недель до съезда – 26 июля 1939 года – рейхсфюрер СС потребовал от обергруппенфюрера Фридриха Еккельна объяснение по поступившей на него жалобе. Там говорилось, что Еккельн, проезжая через деревни, мчался на машине со скоростью до 100 километров в час, “грубо вел себя по отношению к водителям и пешеходам”, а также находился “в состоянии алкогольного опьянения”.
Гиммлер попросил ответить Еккельна на три вопроса: “1. Вы вообще ехали этой дорогой? 2. Сколько алкоголя Вы выпили в тот день? 3. Вы ехали, соблюдая правила?” Еккельн объяснение представил.
“Брауншвейг, 28 июля 1939. Рейхсфюреру СС и шефу немецкой полиции Г. Гиммлеру. Пункт 1. Вечером 23.06.1939 г. я выехал на двухместном автомобиле полиции (номер – В 19 399) из Брауншвейга в Гифхорн, в мой охотничий домик. Пункт 2… В 13:30 господин Шмитт, советник имперского Министерства экономики… пригласил меня на ужин в узком кругу в отель “Лоренц” в Брауншвейге. Эта встреча должна была послужить укреплению товарищеского духа между партией и правительством”.