Читать интересную книгу Его повесили на площади Победы. Архивная драма - Лев Симкин

Такие показания давал Еккельн на допросе у следователя 13 декабря 1945 года. На суде Еккельн на эту тему высказался иначе: “Я особой роли в захвате власти не играл”. Вряд ли на следствии он топил себя по собственной инициативе, вероятно, в протоколе эти слова записаны под диктовку следователя. Чуть позже Цветаев перенес их в обвинительное заключение по делу, утвержденное главным военным прокурором Красной армии Афанасьевым 23 января 1946 года. Обвиняемый Еккельн назван в нем “приближенным Гитлера и Гиммлера, сыгравшим в свое время видную роль в захвате власти в Германии Гитлером”.

Вероятно, с самого начала следствия из него хотели сделать большую фигуру, чем он был на самом деле, но в какой-то момент остановились. В материалах дела остались следы. “Еккельн являлся правой рукой Гитлера и Гиммлера и в 1933 году в момент прихода Гитлера к власти был даже его личным телохранителем” (из протокола допроса военнопленного летчика Петера Плетта 22 октября 1945 года). “Насколько я помню, – рассказывал на допросе свидетель, – в 1923 году Еккельн являлся активным участником расстрела революционеров в городе Мюнхен, где за подавление и жестокую расправу с революционерами был награжден Орденом Крови”. Тут перепутано буквально все – то ли допрашиваемым (ему самому в 1923 году было пять лет), то ли вложившим эти слова ему в уста опером (пленный немецкий летчик был допрошен начальником оперотдела лагеря НКВД № 296 Дмитриевым). В том году в Мюнхене не было никакой революции, а был устроенный сторонниками Гитлера “Пивной путч”, упомянутым орденом Гитлер впоследствии награждал его участников.

Чувство такта

– С Гитлером я познакомился летом 1931 года в Коричневом доме (Коричневый дом был штабом национал-социалистической партии. – Л.С.). Гиммлер представил меня Гитлеру, перед тем как назначить на должность руководителя СС в Ганновере.

– Были ли у Вас позже встречи с Гитлером?

– В 1932–1938 годах я лично с подчиненным мне аппаратом охранял Гитлера во многих городах Германии. Эта охрана была нужна потому, что Гитлер, особенно в 1932 году, объездил весь рейх и выступал с речами. Я каждый год обеспечивал его охрану в городе Гамельне во время его выступлений на “праздниках урожая”.

…Гамельн. Гитлера называли Гамельнским Крысоловом. Согласно средневековой легенде, однажды город Гамельн подвергся крысиному нашествию. Тогда городские власти пригласили крысолова, пообещав заплатить ему “столько золота, сколько он сможет унести”. Тот вынул из кармана волшебную флейту, под звуки которой все городские крысы сбежались к нему, и вывел околдованных животных прочь из города, а затем утопил их всех в реке Везере. Город, однако же, успел пожалеть о данном обещании и, когда крысолов вернулся за наградой, отказал ему наотрез. Через какое-то время он вернулся в город уже в костюме охотника и красной шляпе и вновь заиграл на волшебной флейте, но на этот раз к нему сбежались все городские дети, тогда как околдованные взрослые не могли этому помешать. Так же, как ранее крыс, он вывел их из города и утопил в реке.

– Кроме того, я был приглашен Гитлером в 1934 году в рейхсканцелярию (Берлин) на банкет для высших и верных членов СС. Только 12 самых верных членов СС принимали участие в этом банкете, на котором Гитлер обратился к нам с речью. Гитлер тогда сказал, что начальник штаба СА Рём был восемь дней назад казнен, так как он выступал против подготовки к войне (из протокола допроса на предварительном следствии. – Л.С.).

Это была ложь, против войны Рём не выступал. Но то, что Еккельн был приглашен к Гитлеру сразу после “ночи длинных ножей”, говорит о многом. Судя по всему, он действительно участвовал в захвате власти. Причем не только Гитлером, но и Гиммлером, фактически ставшим в июле 1934 года вторым человеком в государстве.

“Ночь длинных ножей”

К началу 1933 года число штурмовиков во главе с Эрнстом Рёмом выросло до 600 тысяч человек, а к концу года – до 3 миллионов. Несмотря на то что СС формально подчинялись СА, главному партийному войску, Гиммлер превратил свой “орден” (к тому моменту в нем было уже 50 тысяч) в силу, создающую противовес Рёму и демонстрирующую безоговорочную преданность партийному руководству. После “национальной революции” (так нацисты называли назначение 30 января 1933 года Адольфа Гитлера рейхсканцлером) в рядах штурмовых отрядов стало расти недовольство. Пошли разговоры о предательстве Гитлера и необходимости второй революции – “истинно социалистической”. Только лишь разговоры, но Гиммлер и его аппарат всячески поддерживали слухи, по которым Рём якобы стремился заполучить власть в свои руки. В конце концов летом 1934 года Гитлер отвернулся от Рёма, и случилось это явно не без участия Гиммлера.

30 июня 1934 года Гитлер обвинил Рёма в заговоре, хотя настоящими заговорщиками были он сам и его подручные. Как только Геббельс передал по телефону Герингу кодовое слово “колибри”, сразу же были подняты по тревоге подразделения СС и распечатаны конверты с заблаговременно заготовленными расстрельными списками. Рёма в тот же день арестовали, а на следующий – Гитлер приказал принести ему в камеру свежую газету со статьей о казни его сторонников и пистолет с одним патроном, надеясь, что, прочитав статью, Рём застрелится. Не дождавшись выстрела, через 15 минут в камеру вошли упоминавшийся выше друг Еккельна Теодор Эйке и его адъютант. Рём отложил газету, встал и вскинул правую руку в нацистском приветствии, после чего гости произвели в него четыре выстрела. Еккельн, возможно, был где-то неподалеку.

Для главы СС Гиммлера выход СА, лишившейся своего руководителя, из политической игры означало невероятное усиление его власти. К тому же члены СС скрепили свой союз кровью. Кровью своих “оступившихся товарищей”.

4 октября 1943 года в Познани Гиммлер обратился к соратникам с призывом помалкивать об уничтожении еврейского народа и в качестве примера помянул их молчание о “ночи длинных ножей”. “Мы будем говорить об этом друг с другом открыто, но никогда не признаемся в этом публично. Подобно тому, как 30 июня 1934 года мы не мешкая исполнили свой долг, поставили к стенке и расстреляли оступившихся товарищей и после того не разговаривали, не обсуждали случившееся и не будем делать это в будущем – это, слава богу, наше природное, естественное чувство такта – не беседовать никогда об этом между собой”.

Если уж участники “ночи длинных ножей” даже между собой не обсуждали, как убивали “оступившихся товарищей”, то, ясное дело, Еккельну хватило “природного чувства такта” не рассказывать о своем в ней участии на следствии.

“Еврейский вопрос”

“Еврейский вопрос” Штреккенбах называет “нерадостным делом”. Удаление евреев из официальных учреждений началось в 1933 году, причем “аризация” сопровождалась тем, что “сомнительные личности, подвизавшиеся около партии, требовали от евреев продажи предприятий на выгодных для них условиях и при этом против его воли использовали полицию”. Некоторые его коллеги из полиции обогатились. Правда, вскоре режим ограничил несанкционированные бесчинства.

Нюрнбергские законы (1935 год) запрещали евреям вступать в брак с немцами. И снова Брехт: “Идут на еврейках женатые изменники расы завзятые. Их спарят с арийками тут, блондинкой заменят брюнетку и, словно в случную клетку, насильно в расу вернут”. Между прочим, до того по числу смешанных браков Германия занимала первое место в Европе, до 4 миллионов немцев имели еврейских предков во втором поколении.

Дискриминировать всех их нацисты не решились. По переписи 1933 года евреи составляли 0,7 % населения Германии. В Нюрнбергских законах определялось, кто именно мог считаться “полным евреем” – у кого трое из дедушек и бабушек были евреями. Если же их было двое, то их внук (“мишлинг первой степени”) относился к евреям в двух случаях: либо он состоял в смешанном браке, либо исповедовал иудаизм. “Мишлинг второй степени” – только один дедушка или одна бабушка были евреями – считался немцем по крови.

Надо сказать, немецких евреев больше всего поражала не жестокость нацистов, а поведение их собственных друзей, коллег и соседей, до того не замеченных в антисемитских проявлениях. Они все считали себя немцами и не могли поверить в происходящее. Точнее всего это чувство сформулировала Ханна Арендт: “Шоком было не то, что делали наши враги. Шоком было то, что делали наши друзья”.

…Предки Марго Зейдлер, уроженки Брауншвейга, жили в Германии с конца XV века. В 1934 году с ней, 14-летней девочкой, перестали здороваться на улице знакомые мальчики, партнеры по урокам танцев. А потом старшеклассники из ее школы в эсэсовской форме пришли за отцом – возможно, по приказу Еккельна.

В отделе устной истории вашингтонского музея Холокоста я смотрю видеоинтервью, где спустя много лет пожилая женщина вспоминает о пережитом.