Впрочем, это лишь один из вариантов развития событий.
Гораздо большая опасность – не только для элиты, но и для всей России – состоит в том, что система, где нарушен нормальный обмен информационными сигналами, очень уязвима. Опыт падения царской власти, да и советской власти показывает, что любое усложнение политической ситуации (война, неблагоприятная экономическая конъюнктура, гонка вооружений) может погубить систему. Точно так же начинает распадаться ослабленная нервная система организма, если вдруг увеличивается нагрузка на нее.
На примерах 1990–1991 гг. и 1917 г. можно видеть, как именно происходит подобный распад.
Во-первых, номенклатура среднего уровня не видит смысла угождать верховной власти при ее ослаблении и, стремясь сохранить свои позиции, встает на путь популизма. Во-вторых, региональные элиты пытаются спастись, отгораживаясь от Центра и друг от друга, используя для этого регионализм и национализм.
Когда это происходит, лишь маленького толчка – такого как нехватка продуктов в Петрограде в начале 1917 года или авантюра ГКЧП в августе 1991 года – достаточно для мгновенного паралича государства. До сих пор оказывалось, что к такому повороту событий готовы только самые деструктивные силы, которые и извлекали выгоду из всеобщего коллапса.
iv Корпоративное государство и коррумпированная экономика
Важно понимать логику движения к корпоративному государству в условиях экономики, стержнем которой является коррупция. Побуждая силовые структуры нарушать закон, суд выносить несправедливые приговоры, парламент принимать аморальные законы, – власть вынуждена платить исполнителям за эти услуги. В одном случае плата производится в форме ненаказания (закрытия глаз) на то, как исполнитель занимается распилами, откатами, крышеванием, вымогательством. За более существенные услуги требуется более существенная плата, – например, издание законов, открывающих новое поле для коррупции. Чаще всего такие законы одновременно служат подавлению инакомыслия и созданию кормушки для тех, кто непосредственно осуществляет это подавление. Пример – законы об НК О, о расширительном толковании понятия государственной измены. На очереди законопроекты, запрещающие критику органов власти. Таким образом, механизмы коррупции одновременно являются механизмами ужесточения режима.
Но есть и оборотная сторона. Рано или поздно «премиальные ресурсы» власти заканчиваются. Именно поэтому корпоративное государство (как и любая другая подобная модель) остается недостроенным, слабым. И именно поэтому мы можем констатировать парадоксальную вещь: при сверхкоррумпированной экономике нельзя довести до конца ни один проект вообще. Даже политическая система, которая является максимально благоприятной для коррупции, – система, так упорно, в течение многих лет создаваемая элитой, похожа на дом, достроить который не хватает сил и средств.
v О русском политическом постмодернизме
Что мы понимаем под политическим постмодернизмом
Если понимать под словом «абсурд» нерациональные решения или, наоборот, решения, вполне рациональные, но основанные на бесчеловечной идеологии, – то такой абсурд в политике существовал всегда. Наш век породил принципиально новый вид существования абсурда – постмодернизм. Политический постмодернизм основывается на идее, будто в современном развитии вообще нет и не может быть понятий нормы, логичности, последовательности.
На любую критику постмодернист ответит: а кто сказал, что является нормой? А кто определяет, что логично и что последовательно? Все это лишь дело вкуса, эгоизм.
Получается, раз не существует нормы, то не существует и ненормальности. Раз нет морали, то нет аморальности.
Не надо обманывать себя: политики-постмодернисты вовсе не идиоты. Они понимают, что постмодернизм – мощнейшее психологическое оружие, изощренный способ манипуляции сознанием. Потому что, во-первых, при помощи такой идеологии можно принять любое решение, любой закон; во-вторых, с помощью постмодернизма можно создать полнейшую идеологическую кашу, несуразную мешанину и создать видимость, будто такому курсу нет альтернативы.
Простая аналогия: предположим, повар приготовил несуразное блюдо, в котором одновременно и сладкое, и горькое, и соленое, и острое, и приторное, и холодное, и горячее… Съесть это невозможно. Но попробуйте-ка предложить альтернативу: сделать его слаще? Или сделать более острым? Разогреть или охладить? Непонятно. Раз не можете предложить альтернативу, тогда ешьте то, что приготовлено.
Постмодернистская политическая кухня работает именно по такому принципу, навязывая обществу вывод: у существующей власти есть недостатки, но ведь альтернативы нет. А сегодняшние лидеры «хоть что-то делают для страны». Значит, они незаменимы. Кстати, сначала такой подход был опробован на региональном уровне, его самое типичное проявление – система власти в Москве; очень похожие вариации мы видели в некоторых национальных республиках, в Краснодарском крае.
Привыкание к абсурду как основа для нового тоталитаризма
Постепенно идея безальтернативности стала охватывать другие сферы, например, политическую символику. Предложение вернуться к коммунистическому гимну в некоммунистических условиях, заменив текст, – для здравомыслящего человека это неприятная бессмыслица. Но делается вид, что ничего, другого, лучшего никто не предлагает, – значит, решение единственно верное. В последнее время символом абсурда стала серия законов, принятых Госдумой – от закона об НК О до так называемого «Закона Димы Яковлева».
Первая реакция большинства людей на подобные решения легко предсказуема: глупые исполнители доходят до идиотизма в своем желании выслужиться перед хозяином; скорее всего, это единичный случай, и в дальнейшем таких крайностей не будет.
Вторая стадия. Власть говорит: но ведь нужно же бороться с безнравственностью, вы сами об этом просили; у вас есть альтернативные предложения, как с ней бороться? Если нет, значит, никакой глупости и никакого абсурда здесь нет.
Третья стадия – общество привыкает, что глупые решения, жестокие решения вполне допустимы и поскольку «нет альтернативы», то абсурд в дальнейшем будет, и он не является абсурдом.
Таким образом, происходит снижение «порога чувствительности». Почва для тоталитаризма создана.
Вопрос о выполнимости тоталитарного проекта
Очевидно, что декларирование ценностей, которые, по замыслу, должны привлечь реакционеров и консервативное большинство, не будет сопровождаться реальным решением проблем. И сейчас некоторым кажется, что, поскольку проблемы не будут решены, власть быстро лишится той социальной базы, которую сейчас завоевывает.
Но думать так – большая ошибка. Ведь уже сегодня в России есть регионы, где партия власти всегда получает почти 100 % голосов; где оппозиции не существует, а любая критика местной власти смертельно опасна. При этом многие жители этих регионов субъективно ощущают себя благополучными. И для этого не потребовалось ни отключать Интернет, ни наглухо закрывать границы. На самом деле, современный тоталитарный проект в значительной мере может быть реализован, если последовательно проводить линию «альтернативы нет, поэтому абсурд не является абсурдом».
Чтобы лучше понять российский политический постмодернизм воспользуемся простым примером – телевизионный разговор Путина с гражданами 25 апреля 2013 г.:
Весь эфир – иллюстрация к теме о постмодернизме в сегодняшней политике – о той части, где говорится о страхах современного общества в понимании власти и ее же рецептах борьбы со страхами. Путин всех успокаивает, демонстрирует, что защитит и от Кудрина, грозящего урезать зарплаты, и от Чубайса, и от экономического кризиса, и от американского империализма. Плюс набор позитивных образов (герои, задающие вопросы) из новостей первого и второго каналов, славное боевое прошлое страны, новая сцена Мариинки, будущая Олимпиада.
При похожем на прежние эфиры формате качественно изменилась суть. Это больше не общение со страной (пусть даже и управляемое, с заранее проинструктированными участниками), а портрет руководителя на фоне страны, представленной на этот раз не социальными типажами (молодой учитель, врач, пенсионер), а людьми, более индивидуализированными (не просто фельдшер, а та самая, которая героически шла через снег к больному и которую показывали по первому и второму каналам, не просто пенсионерка, озабоченная размером оплаты ЖКХ, а та самая, которая организовала ТСЖ, не просто мама, а та самая, с большим количеством приемных детей и т. д. плюс безусловно известные всей стране и таким образом персонализированные люди – Антонова, Пиотровский, Эйфман, Авербух).
Помимо того, что таким образом на страну транслируются позитивные образы, этим людям Путину легче помочь, чем целой социальной группе – детям из многодетной семьи дать детскую площадку, Эйфману – театр, бабушке-активистке устроить встречу с мэром. И раньше в путинских эфирах был этот элемент – помощь конкретному человеку (то елку подарит, то газ проведет), теперь эта условная елка мультиплицирована.